на отвлечённые темы, больше не касаясь парней. Ника по просьбе Таи вспоминает, как начала петь, и как её старый пёс вместе с дедом были её первыми слушателями. Это так интересно слушать, что к своим проблемам возвращаться не хочется, но эти мысли слишком громкие в моей голове.
Из-за них уснуть не выходит, когда девчонки уже десятый сон видят, забавно посапывая. Я же ворочаюсь с боку на бок, а потом беру телефон, и сама не знаю, зачем, захожу к сплетницам. Как мазохистка рассматриваю фото девчонок, с которыми тусовался Царёв, и в груди тут же начинает неприятно колоть из-за этих дурацких картинок его прошлого. Или настоящего?
Почему я не могу просто выбросить его из головы?
Даже сейчас, когда нас разделяет всего лишь дверь и стена, я думаю только о том, что если выйду, я снова его увижу, а может, и не только…
И стоит только представить это, как Ян отправляет сообщение с фоткой спящего на его груди котёнка.
«Назвал его Амуром. Просто держу тебя в курсе».
«Ему подходит».
Спустя пару ударов сердца он снова набирает.
«Выйдешь ко мне? Все спят».
«Нет».
Потому что это слишком очевидная ловушка. И она захлопнется, как только я снова окажусь близко.
«Тогда я буду писать всё, что придёт мне в голову».
«Тогда я просто выключу телефон».
«Я приказываю тебе слушаться меня, смертная… Чувствуешь, как жаждешь мне подчиниться?»
Какой же придурок, а…
«А ты не чувствуешь, как мои пальцы сжимаются на твоей шее всё сильнее?»
«Я знал, что у тебя обо мне фантазии, но чтобы настолько…»
Замолкаем.
Мои фантазии никогда не станут реальностью, вот только он, похоже, не хочет этого понимать. Наверное, мы оба любим причинять себе ненужную боль, заранее зная, как всё будет. И, наверное, поэтому, я задаю этот вопрос.
«Ты правда встречался со всеми этими девчонками?»
«Ревнуешь?»
До побелевших пальцев, сжимающих одеяло..
«Интересно».
«Я ничего им не обещал. Они знали, какое я дерьмо, и что со мной лучше не связываться, но всё равно связывались, и их сердечко оказывалось разбито. Ты же не считаешь их после этого жертвами?»
«Я уже говорила, что способна и сама всё увидеть».
«Тогда у тебя явно взгляд-рентген, раз хочешь держаться подальше, Мими. ─ Я почти вижу, как он усмехается, лёжа там, в темноте. ─ Проблема в том, что я не могу».
«Чего не можешь?»
Но он больше не отвечает. Наверное, всё же сон берёт своё, и Царёва выключает, а может, он специально оставляет меня без ответа, вот только я теперь не могу успокоиться из-за этих слов. Они звучат очень опасно, когда их смысл до меня доходит.
* * *
Утром просыпаюсь раньше парней и сбегаю, предупредив девчонок, что мне нужно домой, и Ника клянётся взять на себя весь удар. Я не хочу, чтобы Ян меня подвозил, чтобы снова касался, даже если на самом деле это полнейшее враньё.
Хочу.
Я думаю о нём всю дорогу в автобусе, и ничего вокруг не замечаю. Это новое для меня чувство. Раньше, с той глупой влюблённостью в Женьку, я думала, что мир такой светлый и радостный, но с Царёвым я будто вижу все его оттенки, и даже самые мрачные кажутся удивительными.
Это и есть настоящее сумасшествие?
Если я его достигла, то мне не нужны от этого лекарства. Буду мучить себя дальше, но это гораздо лучше, чем считать себя поехавшей из-за возможного маньяка, попытавшегося разрушить мою жизнь…
─ Где ты шлялась? ─ первое, что встречает меня на пороге, как только я захожу в дом, и бабочки в моём животе улетают прочь.
Отчим с мамой уже ждут, словно два палача, которые вот-вот приведут приговор в исполнение, и если от Аристарха я ждала любой мерзости, то видеть этот взгляд, полный разочарования, очень обидно.
─ Я же писала, что останусь у Ники.
─ Миш, зачем ты врёшь? ─ качает головой мама. ─ Ты же могла просто позвонить – я бы тебя отпустила.
─ Слишком много свободы ты ей дала.
У меня нет слов.
Мама часто говорила про таких, как мы, что мать с ребёнком это семья, и они просто берут в неё ещё кого-то. Не могу поверить, что этот человек, сейчас строящий из себя заботливого строгого отца, стал ей ближе нашей маленькой семьи!
─ Это я-то вру? Вчера ты даже не вспомнила про мой день рождения, а завтра о чём забудешь, мам? ─ пытаюсь донести до неё очевидное. ─ Что с тобой случилось?!
Аристарху быстро надоедает моя дерзость и он заключает:
─ С этого дня у тебя больше не будет прежней свободы. И я поменяю тебе психолога – эта, видимо, не справляется с твоими проблемами.
Меня после этого взрывает окончательно. Да кто он такой вообще, чтобы это решать?
─ Мне восемнадцать, не забыли? Я не хотела жить тут и не буду, а вы можете играть в семью без меня.
Порываюсь уйти обратно, бросив тут всё, но отчим вдруг подлетает и хватает за руку до боли.
─ Тебя давно пора перевоспитать.
─ Отпустите меня! Вы мне никто, ясно? ─ буквально выплёвываю ему в лицо, внутренне сгорая от несправедливости. ─ И ты позволишь ему так себя со мной вести, мама?
Она только губы сжимает. Стоит в стороне будто полуживая кукла, у которой только минимальный набор встроенных эмоций, и молча смотрит на то, как меня волокут наверх. Я до последнего надеюсь, что она вмешается. Остановит этот кошмар. Но этого не происходит, и когда мама отводит взгляд, я понимаю, что потеряла её сегодня окончательно.
─ Пустите! Я сегодня же свалю из Вашего дома!
Отчим, не слушая, притаскивает меня наверх, заталкивает в мою комнату, и я не могу удержать равновесия. Падаю, чувствуя себя ненавистно беспомощной. Он запирает дверь, а после снимает свой ремень, а меня пронзает мерзким предчувствием боли.
─ Вы не посмеете…
Аристарх только едва заметно усмехается, подходя ближе.
─ У меня нет выбора.
Пытаюсь встать, чтобы хоть до ванной добраться, только он быстрее. Хватает за лодыжку и замахивается, а я проваливаюсь в ад.
Будто сотни ножей одновременно впиваются в мышцы.
Удары проходятся по спине, по ягодицам и бёдрам, снова по спине, но больно вовсе не от этого.
Они жалят и жгут кожу раз за разом, пока я вспоминаю ту единственную боль, которая разрывала мне ногу, и кажется, разрывает снова, хотя я знаю, что это