– Война – это путь обмана, ваше величество, – тихо произнес Роллинг. – Если бы Нестор не выучил эту аксиому, он не считался бы одним из самых талантливых военачальников Герметикона.
* * *
«Мне всегда говорили, что быть астрологом способен не всякий. Не стать астрологом, а именно быть им. То есть ходить по Пустоте. Мне говорили, а я слушал вполуха, не видел разницы между «стать» и «быть». Я смотрел на астрологов со своей колокольни. Я не понимал, что закончивший обучение алхимик просто перемещается из одной лаборатории в другую, из университетской – в свою собственную, а вот астролог проваливается в Пустоту, алкагест ее раствори. Не каждый, разумеется, астролог, совсем не каждый. Многие никогда не покидают свои миры, выбирают не цеппели, а обыкновенные дирижабли, получая презрительное прозвище «наземники». Некоторые уходят в теоретическую науку, таращатся на звезды в телескопы или идут преподавать, ездить по ушам студентам…
Разницу между «стать» и «быть» наземники знают понаслышке, им объяснили ее на занятиях, и они решили не рисковать, проверяя себя на полное соответствие профессии. Они испугались прикоснуться к Пустоте, которая точно знает, способен ли ты БЫТЬ астрологом.
И когда я, алхимик, алкагест меня раствори, эту разницу понял, я стал иначе смотреть на корабельных астрологов. Они ведь ради своей мечты в такое дерьмо лезут, что остальным не в каждом кошмаре приснится…»
Из дневника Оливера А. Мерсы alh. d.
– Ты, что ли, новый цепарь?
– Новый алхимик, – уточнил Мерса и дружелюбно улыбнулся. – А ты…
– Ипать-копошить, цепарь, не надо меня грузить, внятно? Ты цепарь, а на остальное мне класть, внятно? Вот сбежишь, снова станешь нецепарь, тогда…
Парень сморщил нос, выдал негромкое «а-а» и чихнул с ревом, которому позавидовал бы игуаский стерч.
Мерса вздрогнул. Парень же невозмутимо извлек из кармана платок, вытер нос и пожаловался:
– Жадные каатианцы опять ухитрились так свую разбодяжить, что даже я не просек. Глотку дерет, а толку на десять минут. Зарекался же ничего не покупать у этих скупердяев…
Он спрятал платок, достал из того же кармана маленькую коробочку, взял щепотку бурого порошка и с шумом втянул его в левую ноздрю.
– И что тогда? – поинтересовался Мерса.
– Через десять минут снова чихну, выругаюсь и снова понюхаю, – объяснил парень. – Или не врубаешься, для чего свуя нужна?
– Ты сказал, что, если я сбегу и перестану быть цепарем, тогда…
Парень нахмурился, с очевидным трудом припоминая подробности только что состоявшегося диалога, после чего выдал:
– Тогда мне будет на тебя трижды класть, цепарь, внятно?
– Да как тебе сказать…
Алхимик внимательно оглядел нахального гостя.
Не парень, конечно же, не парень – мужик, лет тридцати пяти, однако выглядит моложаво, можно сказать, как юноша. Такие вот моложавые мужики стареют поздно, зато очень некрасиво, превращаясь в сморщенную версию двадцатилетнего мальчика. Но это у гостя еще впереди.
Пока же парень выглядел нормально. Немного болезненно, но в целом – нормально. У него было узкое лицо, большие темно-серые глаза и слегка оттопыренные уши. Волосы русые, короткие, плотно лежащие на голове, а мягкий подбородок прикрыт короткой бородкой. Могучим телосложением гость тоже не отличался: невысокий, узкоплечий, с вялыми жестами. Под тонким трикотажным тельником с длинными рукавами отчетливо прорисовывалось наметившееся, но еще не оформившееся брюшко. Штаны были с накладными карманами, а на шее парень таскал ярко-зеленый шарфик.
– Изучил, цепарь? – хмыкнул гость и представился: – Галилей Квадрига, я здесь астролог, внятно?
– Внятно. – Мерса пожал вялую ладонь. – Оливер, можно Олли.
– А мне сказали Андреас. Можно Энди.
– Можно и так, – не стал скрывать алхимик. – Это зависит.
– От чего?
– Ты поймешь.
– Ипать-копошить, ты мне уже нравишься, – одобрил Галилей. – Иногда Энди, иногда Олли, даже я до такого не додумался. Чего жуешь?
– Я…
– Так вот, цепарь, жевать на «Амуше» можно только мне. Остальным запрещено под страхом прогулки в корзине, внятно?
– Нет.
«Какая еще корзина?»
Однако распространяться Галилей не стал.
– Идем, покажу тебе цеппель.
– Не стоит утруждаться, я…
– Ипать-копошить, цепарь, если ты думаешь, что меня прет от мысли, что я должен вытирать тебе сопли, ты еще глупее, чем кажешься, внятно? Я просто не успел сбежать, когда Валентин распихивал наряды. И не дербань время, цепарь, мне еще надо до вихеля добраться. Двигай ляжками.
Дожидаться не стал, повернулся и направился по коридору. Походка у Квадриги оказалась заплетающейся, однако в выбранном направлении астролог двигался уверенно и настолько быстро, что Мерса за ним едва поспевал.
– Короче, так, цепарь, на мостик я тебя не поведу, ты там наверняка уже был. Свою комнату тоже видел, она как раз напротив каюты капитана. Следующая дверь старпома, запоминай, цепарь, повторять не стану, потом медицинский кабинет, будешь бегать в него прыщи показывать, потом каюта Хасины, каюта Бабарского и две пустые комнаты, гостевые, ипать-копошить… И вот мы в кают-компании. Здесь болтаемся, когда делать нечего.
Просторное помещение занимало всю кормовую часть офицерской палубы. В левом углу, как и обещал Валентин, обнаружился рояль, вдоль правой тянулся диван, а в центре комнаты стоял круглый стол с расставленными вокруг стульями.
– Если ты играешь в карты, цепарь, ты будешь здесь жить, внятно?
– Что за зверь?
Мерса указал на висящую над диваном когтистую лапу.
– Хамокская пришпа, – объяснил Квадрига. – Встретились по недосмотру, ипать-копошить. Она хотела пообедать, но мессер не забыл бамбаду. Один выстрел, и обедать отправились мы, внятно? Мясо, кстати, полная дрянь.
– Обычно на стены вешают головы, – заметил алхимик.
– Голова не поместилась бы.
Размер лапы подтверждал: не поместилась бы.
– Мессер любит охотиться?
– Терпеть не может. – Галилей прошел через комнату и распахнул дверь: – Открытый мостик, цепарь. Плюнуть вниз хочешь? Обычно новички хотят.
Мерса осторожно вышел из гондолы, пару мгновений с подозрением разглядывал тонкие поручни – Квадрига уже облокотился на них, – решился и подошел к астрологу.
– Боишься высоты, цепарь?
– Нет привычки.
– Правильно ответил, Энди-Олли, – одобрил астролог. – Скоро освоишься, ипать-копошить.
«Все может быть».
Далеко внизу бурлила жизнь: пыхтели кажущиеся игрушечными паротяги, торопливо сновали повозки и совсем уж малюсенькие люди. Отсюда, с высоты, Заграта казалась мирной, обыкновенной. Мачта отделила Мерсу от проблем его бывшего мира, мачта сделала его цепарем. Ну, или почти цепарем. Потому что внезапный порыв ветра заставил алхимика вздрогнуть и отпрянуть к гондоле. Галилей рассмеялся: