— Разве я не само воплощение вежливости? Да и все мы?
— Ты понимаешь, что я имею в виду, — сказала Руфа.
Впервые после своего триумфального возвращения она была наедине с матерью. Эдвард благоразумно разрядил обстановку ящиком шампанского из супермаркета. Даже с учетом этого Руфа понимала, что мать и сестры не протестуют лишь потому, что еще не отошли от изумления. Она прекрасно могла объяснить беспокойство и скептицизм Розы. Облегчение наступало только тогда, когда Эдвард уходил домой, оставляя ее здесь. А сегодня они могли поговорить о нем открыто и как следует повздорить в случае необходимости.
Развалившись в кресле у самой плиты, Роза пристально следила за Руфой.
— Дочери — удивительные создания, — уныло размышляла она. — Но как ты можешь действительно быть счастливой?
— Ма, прошу тебя в последний раз, верь мне. — Руфа повернулась к ней лицом, чтобы Роза видела, что она не шутит. — Сейчас я гораздо счастливее, чем когда-либо раньше. У меня такое ощущение, что с плеч свалился тяжелый груз.
— Дорогая, ты вообще не предназначена для переноски грузов.
Губы Руфы дернулись. Она находила возражения против Эдварда весьма комичными. Роза, Лидия и Селена хотели казаться недовольными, но не могли противостоять бесплатному спиртному. Дикари Мелизмейта продавали друг друга за каплю «огненной воды».
— Тебе не следует пить шампанское, — сказала она. — Оно нагоняет на тебя тоску.
Роза взвизгнула от смеха. Этого она не ждала от своей серьезной, воспитанной в викторианском духе дочери.
— Да? Неужели?
— Я очень люблю Эдварда и по-настоящему счастлива.
Это, несомненно, должно было быть правдой, и потому было. Руфа действительно любила Эдварда, но в том смысле, что зависела от него, стремилась ему угодить. На ферме, видя Эдварда в знакомом окружении, она подумала о том, как легко было бы влюбиться в него, если бы они только что встретились. Она жалела, что была не готова, когда он обнял ее. Эдвард пошел на попятную слишком быстро, подумала она. Довольно сложное положение, когда оба считают, что партнер лишь разыгрывает сцену влюбленности.
А если бы он проигнорировал ее неготовность и овладел ею, получила бы она удовольствие? Или же стала презирать его за то, что он ведет себя так, как будто купил ее? Любой подход к Эдварду мог измеряться в неприятных категориях купли и продажи. Эти сложные проблемы только начинали формироваться в голове Руфы. Она не хотела, чтобы Роза облекала их в грубую форму. Роль ее матери во всем этом должна состоять лишь в чрезмерной радости, и ни в чем ином.
— Почему ты не можешь принять все как есть и с оптимизмом смотреть в будущее?
— Я уже потеряла такую способность, — печально сказала Роза. — Будущее всегда казалось мне бесперспективным.
— Оно будет божественным. Я так волнуюсь… — Руфа выдавливала лимон на тарелку с копченым лососем. — Эдвард сказал, что привезет своего приятеля — он инженер-строитель, пусть посмотрит, какие необходимы работы: фундамент, крыша, западная стена.
Роза тяжело вздохнула и наклонилась, чтобы вылить себе в бокал остатки шампанского.
— Избавь меня от этого.
— Жаль, что это так тяготит тебя, — сказала Руфа, отложив наконец лимон. — Но он же не просит тебя делать что-то. Единственное, что от тебя требуется, так это ужиться с рабочими и не пытаться совращать их с пути истинного.
Роза выдавила из себя кислую улыбку.
— Ты даже говоришь его словами.
— Мы с ним заодно.
— Я имею в виду не строительные планы, — сказала Роза. — Настоящий Мужчина был бы потрясен.
Руфа посыпала лосось черным перцем.
— Я все думаю о нем. Жаль, что мы не смогли спасти дом, когда он был жив. Это изменило бы все. — Она пыталась придать голосу обычное звучание, но он сломался.
— Я не имела в виду дом, — сказала Роза.
— Тогда все, что он собою знаменует.
— Нет, здесь нечто большее. — Розе было легко говорить о Настоящем Мужчине отвлеченно, если не беспристрастно. — Утраченный внешний вид, потерянные годы… Пятидесятилетний юбилей пугал его. Он не мог вернуть назад время.
— И все же я хочу, чтобы время вернулось назад. — Голос Руфы вновь дрогнул.
Роза подавила приступ гнева по отношению к Настоящему Мужчине. Даже не признаваясь самой себе, она объясняла его самоубийство эгоизмом и презирала его за это. Неужели он не понимал, как это повлияет на девочек? Особенно на Руфу, которую он любил больше всех. Он должен был знать, что Руфа первой найдет его тело. Это ранило ее на всю жизнь. И было очень трудно поверить, что он вообще хоть сколько-нибудь заботился о них.
Она поднялась с кресла.
— Ты права, шампанское действительно нагоняет на меня тоску — вот и празднуй после этого чертову помолвку. Если ты и вправду счастлива, я тоже счастлива. Верно? — Она наполнила обветшалый чайник водой из крана над грязной раковиной и с шумом поставила его на горячую плиту. — Я беспокоюсь лишь о тебе, дорогая. Если Эдвард в самом деле тот мужчина, который тебе нужен, я приму старого зануду с распростертыми объятиями.
Лицо Руфы прояснилось.
— Тебе не кажется, что без бороды он красивый?
— Да, конечно, с этим не поспоришь. Должна сказать, что вы замечательно смотритесь вместе, — вы будете самой красивой парой, которую знал наш приход за последние годы. — Роза заварила чай и вновь села в кресло. — Но мне не хватает воображения, чтобы представить тебя в постели вместе с ним. И это меня беспокоит. Секс важнее, чем ты, видимо, себе представляешь. Жить без него — это не одно и то же, что жить с кем-то и не заниматься сексом.
— Я еще не спала с ним, — сказала Руфа. — Но я заверяю тебя, секс с Эдвардом — очень приятная вещь.
— Что… ты хочешь сказать, что ты этим занималась?
Руфа склонилась над столом, пряча лицо.
— Да. А что в этом такого?
— О Боже! — оторопела Роза. — Ты занималась этим с Эдвардом! — Ее охватил приступ нервного смеха. — Ты видела его промежность! Я не смогу теперь смотреть ему в глаза!
— Прекрати, — Руфа смеялась.
Роза подыгрывала аудитории, как она делала это после смерти Настоящего Мужчины.
— Скажи правду, дорогая, помни, что ты должна говорить своей мамочке всё: у него на лобке волосы седые?
— Не скажу. Спроси об этом его сама.
— У Роджера — седые. Я раньше выдергивала их пинцетом, но сейчас их слишком много. Его мошонка сделалась похожей на ощипанную утку. — Роза издала глубокий вздох, полный облегчения. — Присядь, хватит заниматься делами.
— А кому же ими заниматься? Ну хорошо. — Руфа села за стол и взяла в руки чашку чая. Роза забыла вынуть пакетик с заваркой, и чай сделался кирпичного цвета, но это был домашний чай. Другого такого нет во всем мире. Она не жалела, что соврала насчет того, что спала с Эдвардом. Ложь успокоила ее мать.