Читать интересную книгу Антиквар - Александр Бушков

Пойдём дальше. Автор статьи, уверяла Инга, реально существует — там, кстати, и фотография красуется. Старый автор означенной газетки, постоянный. Если бы ему сбросил информацию кто-нибудь из шантарских борзописцев, то уж непременно озаботился бы, чтоб и его имечко мелькнуло. Но ни единого упоминания о шантарских журналистах в статье нет.

Вывод? А он простой и неприятный: кто-то со связями в столице завлекательную информацию в газетку протолкнул. И этот «кто-то» не имеет никакого отношения к людям в погонах.

Отсюда плавненько и закономерно вытекает несколько достаточно простых умозаключений: на доске и в самом деле появилась новая фигура, так что все события следует рассматривать именно с этой точки зрения, поскольку, как широко известно, лучше перебдеть, чем недобдеть…

И ещё один эпизодик, предельно загадочный и весьма даже тревожащий…

«А порой из рук в руки потихонечку переходят целые пригоршни золотых монет с профилями давным-давно умерших коронованных особ. Как эта благодать попадает в Шантарск — отдельная песня…»

Именно так, дословно. Смолин помнил наизусть. Хитрушка тут была в том, что он один порою поставлял клиентам золотишко, не обычными поставщиками сюда привезённое, а доставлявшееся верным человеком из кое-каких бывших братских республик. Не бог весть какие обороты — уж безусловно не пригоршни, тут щелкопёр приврал качественно — да и покупались монеты на месте самым законным образом у их нынешних обладателей. Вот только эти невеликие количества примерно раз в два месяца путешествовали через границы, не отражаясь в казённых документах. Два-три десятка монеток можно при определённом нахальстве примитивно провезти в кармане — конечно, если путешествуешь исключительно поездом через «благополучные» границы, где нет привычки догола раздевать всех поголовно путешествующих…

Но пикантность-то ситуации как раз в том, что эта сторона дела до сих пор оставалась тайной. Во время постигшей Шантарск эпидемии милицейских рейдов в антикварные лавки ни разу, ни у кого золото не изымалось, хотя порой и присутствовало в сейфах и ящиках столов, — поскольку на безлицензионной торговле золотом никто и пойман не был, в отличие от холодняка. А значит, история приобретала дополнительный сюрреализм. Столичный щелкопёр мимоходом зацепил то, чем милиция пока и не интересовалась. В том, что всё произошло по глупому совпадению, что обормот присочинил для красного словца, случайно угодив в десятку, не верилось совершенно, многовато совпадений, однако, то есть это и не совпадения вовсе…

Вову Багдасаряна, как раз и занимавшегося этими увлекательными вояжами, Смолин знал настолько давно, что ничуточки в нём не сомневался: в жизни не сдаст, не заложит, случайным людям ни при какой погоде не проболтается. А вот Врубель, законченный алконавт… Не так давно Вова, знавший Врубеля лет двадцать, уступил его настойчивым просьбам и взял с собой в ближнее зарубежье. Врубель там кой-чего прикупил, успешно здесь распродал, и всё бы ничего, но с его манерой пить с первым встречным и развязывать при этом язык, как шнурок…

Тяжко вздохнув, Смолин в последний раз поскрёб розовое пузо собаки и поднялся с лавочки, заверив:

— Подожди немного, сейчас жрать принесу…

Заслышав тихое шевеление на втором этаже, он неспешно поднялся в мансарду — без особой неловкости (с чего бы вдруг?), но с определённо присутствовавшим любопытством. Наступало самое интересное время, прекрасно знакомое любому мужику с немалым жизненным опытом. Под названием «наутро». В таких вот случаях наутро случается не то чтобы самое интересное, но, пожалуй, самое непредсказуемое: поди угадай заранее, как будет вести себя очередная подруга, ненароком задержавшаяся в твоей постели до утра, причём впервые — вариантов тут масса, господа мои, и не все они мирны и безобидны, иногда столь удручающие случаются… Вплоть до энергичных заявлений типа: «Так, шкаф мы передвинем вон туда, здесь будет мой трельяж, а детскую оклеим обоями в цветочек и с Винни-Пухами»…

Ничего экстраординарного он не увидел и уж тем более не услышал: Инга сидела в постели, прикрываясь простынёй с тем характерным утренним сверхцеломудрием, которое женщинам отчего-то в таких ситуациях свойственно. И взирала на него с неким немым вопросом — и это было знакомо, ага, мужик должен нечто изречь или сделать так непреложно, что это моментально всё расставит на свои места и внесёт полную ясность. Ну что ж, не самый худший расклад, говоря откровенно. Гораздо более напрягает, когда подруга первая берёт слово и изрекает какую-нибудь дурость, вроде: не правда ли, милый, волшебные узы этой ночи связали нас отныне нерасторжимо? Плавали — знаем…

А потому Смолин, более битый жизнью, нежели глаженный ею по головке, поступил просто: подошёл, сел рядом на постель, совершенно безмятежно улыбнулся девушке и спросил:

— Всё нормально, правда? Никто глупостей не натворил и даже не наговорил, и пить ты, в общем, умеешь, и прелесть ты всё-таки в любое время суток…

Она, полное впечатление, расслабилась, чуть неуверенно улыбнулась. Медленно подняв руку, Смолин погладил её по щеке и осведомился:

— Никто ни о чём не жалеет? Никто о коварстве мужчин и собственной неосмотрительности не плачет горючими слезами?

Инга помотала головой, улыбаясь уже спокойнее и увереннее.

— Я тебе не буду плести романтических словес, — сказал Смолин. — Я их и вчера не плёл. Ты просто прелесть, и всё тут. Может, это и не особенно романтично, но скучный я человек, что уж там… Только вот что… Мы безмятежно разбегаемся, как насквозь современные люди, или считаем, что у нас начались отношения?

— А ты сам чего хочешь?

— Отношений, — сказал Смолин, глядя ей в глаза.

— Вот совпадение, и я тоже… — Инга уже совсем уверенно протянула руку, коснулась указательным пальцем его единственной татуировки на предплечье. — Это что? Вроде бы медведь, но на чём он расселся, я никак понять не могу… Мне ещё вчера было интересно, если честно…

— На льдине он сидит, — сказал Смолин. — На льдине…

— А зачем?

— Ну, это такой зоновский символ, лапка, — сказал он без улыбки. — Один на льдине. Человек, который сам по себе на сто процентов: ни с блатарями, ни с «мужиками», ни уж тем более с администрацией. Ни в какие «семейки» не входит, ни за тех, ни за этих… Одним словом, один на льдине…

— Здорово… Это ж позиция…

Вот именно, продолжил про себя Смолин. Только не стоит рассказывать, каких трудов обычно стоит такую позицию отстоять и существовать ей в масть… Тяжёленько, мягко говоря.

— А я думала…

— Что?

— Ну, трудно сформулировать… Думала, ты мне сунешь сотку на такси и небрежно выпроводишь…

— Эт-то с какой стати? — искренне удивился Смолин. — У меня с женщинами бывало всякое, но нет как-то привычки небрежно их выпроваживать… С лестницы спускал, это — было. Но исключительно за дело. Заслужила, знаешь ли…

— Просто… Ты какой-то жёсткий…

— Я не жёсткий, милая, — сказал Смолин. — Я просто-напросто душой не расслабляюсь… ну, или очень редко.

— А я?

— А ты мне нравишься. Чертовски. Вот и вся сермяжная правда. Если тебя не пугает мужик на тридцать лет старше…

— А почему это он должен меня пугать? До сих пор не напугал… и не разочаровал…

Её улыбка была не лишена лукавства — настолько, что в следующий миг простыня оказалась сброшенной на пол, девушка — сграбастанной, а малолетняя овчарка Катька — очень долго некормленой…

…Шевалье не выглядел удручённым или подавленным, но безусловно хмурым.

— Ты прости, что я раньше избегал конкретики, — сказал он, на миг отводя глаза. — Не всё было понятно…

— Что-то случилось? — спросил Смолин осторожно.

— То, что случилось, как раз кончилось… Я, знаешь ли, две недели ходил под статьёй и подпиской о невыезде.

— Бывает, — сказал Смолин. — А можно полюбопытствовать, какая статья?

— Незаконное хранение огнестрельного оружия.

— Ну что же, — сказал Смолин. — В общем, вполне благопристойная статья для солидных людей вроде нас с вами. Ни пошлого «хулиганства», ни позорной «педофилии», ни чего-нибудь откровенно юмористического вроде «потравы посевов»… Комильфо… Шевалье, я и мысли не допускаю, что вы сдуру прикупили китайскую «тэтэшку», с которой собирались брать сберкассу. Дело пахнет антиквариатом, а?

— Именно, — старик улыбнулся чуть смущённо. — Огнестрелом я не увлекаюсь, в отличие от клинков, но ведь каждый человек имеет право на безобидный бзик… Короче говоря, пару месяцев назад совершенно случайно попался продажный наган. Смешно, но мне вдруг отчего-то чертовски его захотелось. Чтобы был, чтобы лежал в столе, чтобы его можно было время от времени достать и пощёлкать… Отец вспомнился, быть может, я его наган с трёх лет помню… Смешно, а?

— Ничуть, — искренне сказал Смолин. — Каждый второй вас поймёт, не считая каждого первого — за исключением законченных пацифистов. Открою страшную тайну: я в жизни продал, наверное, с полсотни стволов — от кремнёвых восемнадцатого века до более-менее современных. И всегда, если время позволяло, на пару деньков оставлял себе поиграться. Это исконно мужское, Шевалье, что тут смешного…