недочетов. Все должно работать, как часы. И он был безмерно благодарен ей. За поддержку. За преданность и верность. За ее внутреннюю силу. Сам же он как духовно, так и физически медленно угасал.
Громов вернулся в привычное русло. Но не оставлял попыток распутать это темное дело. Безуспешно. Это похищение не имело ни начала, ни конца. Даже ухватиться было не за что. Ни мотивов. Ни подтекстов. Ничего. Одна немыслимая жестокость. Беспощадная. И он не сдавался, штурмуя эту загадку, используя все свои связи.
И все в действительности молились. И ждали. И этот день настал. День, когда Анна пришла в себя.
Открыла глаза. Долго не могла сфокусироваться. Не чувствовала ничего. Так, словно тела не было. Одна голова. Люди в белом. Что они говорят? Не может разобрать. Гул в ушах. Жажда. Хочется пить. Невыносимо. Закрывает глаза. Там, в глубокой темноте было намного лучше. Спокойнее. Только об этом она будет думать сейчас. Шевелит пальцами. Ощущая ткань простыни. Она, как ребенок, который познает мир. Слышит незнакомый голос. Это заставляет ее снова открыть глаза. Врач. Он что-то спрашивает. Приоткрывает пересохшие губы. Веки самовольно тяжелеют. Наконец, дали воды. Через соломинку. Боже, какое это счастье, подумает она. Чувствует свои ноги. Намного яснее видит и слышит. Вместе с сознанием всё яснее проявляется боль. И она всюду. По всему телу разливается горячей волной. Помимо боли память выстреливает моментами так предательски, исподтишка. Хочется вернуться назад в темноту. Лишь бы всего этого не было. Прошлое, настоящее перемешались в калейдоскопе боли, страха, страданий, унижений. Начинает стонать, закрывая глаза. И чем дальше приходит в себя, тем острее понимает, что лучше бы сдохла. Не важно на каком этапе. И сейчас она начинает биться в истерике. Невольно. Это делает ее истощенный организм. Защитная реакция. Успокоительные. Обезболивающие. И так по кругу. Она не может справиться с этим. Уже не понимая, где прошлое, где настоящее. Ей все видятся врагами. И тот подвал… Руки Сокольского на ее шее. Мерзкая ухмылка Астахова. Всё перемешалось. Разорвав всю душу в клочья.
Пустота. Темнеет в глазах. Периодически проваливается в забытье. В ней сломалось всё. От внутреннего до физического. Она мало походила на себя привычную. Ее глаза обезумевшие, абсолютно дикие. Прозрачная кожа. Угловатые кости торчат. Темные, почти чёрные синяки под глазами, на руках от капельниц. Скрюченные пальцы. Взъерошенные волосы. Она не принадлежит себе, или кому-то ещё. Ее сознание, разум застряли там… в том пережитом ужасе. Как день сурка, она переживает все это вновь. Последствия травм, операции оказались такими незначительными, в сравнении с тем, что случилось с женской психикой.
— Она представляет угрозу в первую очередь для себя.
Сокольский непонимающе смотрит на врача. Он непомерно зол. Зол настолько, что машинально сжимает кулаки до хруста.
— Вы предлагаете закрыть ее в дурку???
Взрывается он.
— Это перевод в психиатрическое отделение. Вы же взрослый человек! Это вынужденная мера. Она нуждается в специализированном лечении и наблюдении. В конце концов, никакая это не «дурка»!!! То, что пережила она, ни один нормальный человек не вынесет!!! Но Вы поймите нельзя держать ее всю жизнь на транквилизаторах! Это не выход! Вы ведь желаете ей добра… и не хотите, чтобы однажды она вышагнула в окно… Ей нужно лечение. Для неё в первую очередь. Для ее безопасности. Она угроза. Для себя. И окружающих.
— Я не позволю закрыть ее в психушку.
Сухо отрезал разгневанный мужчина. Он смотрел через стекло в палату. Анна белая, как простыня, лежала на больничной койке. Запястья ее были пристегнуты ремнями, ровно, как и щиколотки. Она была обколота лекарствами. От одного этого зрелища мужчине становилось дурно. Он проваливался в тот день, когда увидел ее распятой.
Это было невыносимо.
Мила смогла найти выход. И уговорить Сокольского. Это было самым сложным. Это была реабилитационная клиника. Не для всех. Далеко не для всех. Поэтому и о ее существовании мало кто догадывался. Скрытая от посторонних глаз. На лоне природы далеко от цивилизации. Их встретили радушно. Но Александру было страшно так, что дух перехватывало. Их встретила приятная женщина в медицинском одеянии. Она уже знала всё, что нужно. Мужчине провели экскурсию. А также показали комнату, предназначенную для Анны. Его по-прежнему всё это не устраивало. Одна мысль о том, что нужно оставить возлюбленную здесь сводила его с ума. Но спорить с помощницей было бесполезным. И он молчал, задавливая свои эмоции, как можно глубже. Аню, накаченную всем, чем можно, завезли в комнату на кресле. Она смотрела в одну точку тупым, ничего не видящим взглядом. Выглядела, как душевнобольная, умалишенная. Женщина-врач внимательно изучала медицинскую карту. Он же тем временем присел на корточки и взял девушку за руки. Нежно убрал волосы от лица. И никакой реакции в ответ. Безжизненная кукла. Это было невыносимым для него. Некогда цветущая молодая девушка превратилась в овощ. Только по этой причине он доверился Миле. И сейчас уезжал обратно домой. Их предупредили сразу, что никаких встреч и свиданий не будет. Ему предложили набраться сил и терпения. Терапия этого заведения требовала таких жертв. Он понимал, что не увидит ее достаточно долго… и воображение рисовало ужаснейшие картинки, подкрепленные зарубежными фильмами. Он был готов платить любые деньги, отдать все, что имел, включая свою жизнь, лишь бы она вновь вернулась полноценной, психически-здоровой девушкой. В тот момент он не отдавал себе отчёт в том, насколько это будет долго и тяжело.
Дни. Недели. Месяц. И так по кругу. По первости Александр бунтовал. Рвался туда. Стращал. Угрожал. Умолял. Но ответ Милы всегда был одинаков. Она не боялась Босса. И знала к нему подход. Где подкрутить, где сбавить или наоборот нагнетать. Тонкий душевный манипулятор. Она была искренне преданной мужчине, поэтому никогда не пользовалась этим во вред. Первое время было тяжелым. Потом появилось чувство смирения. Сокольский уговаривал себя, старался убедить, что это единственный выход. Где-то в самом потаенном уголке души он это и сам понимал, но никак не хотел признать. Без нее не было смысла ни в чем. Жизнь замерла, хотя и текла размеренно своим чередом. Он не смог пересилить себя и вернуться в их квартиру. Жил в другой. Его часто накрывало. Каждый день. Особенно в одиночестве. Память убивала его медленно. Моменты их жизни. Ее улыбка или смех. То, как она варила кофе. Или ее мирный сон. Ещё не проснувшаяся провожала его в прихожей. Он помнил ее губы. Ее прикосновения на его коже были живы до сих пор. Он закрывал глаза, ощущая, как