относится сочинение романса-шутки «Икалось ли тебе, Наташа?», к сожалению, вошедшего в сборник не опубликованных автором вокальных произведений и к тому же совершенно неверно истолкованного редактором сборника П.А. Ламмом. Но раз уж романс опубликован, мне хочется, по крайней мере, подробно рассказать, когда, как и для чего он был написан.
Текстом к этому романсу-шутке послужило стихотворение князя П.А. Вяземского «Эперне», посвященное поэту-партизану Денису Васильевичу Давыдову, другу Пушкина и Вяземского.
Вяземский во время пребывания во французском городе Эперне, славившемся своим шампанским и винными подвалами, вспоминая за бутылкой шампанского своего друга, посвящает ему стихотворение, часть которого, вошедшую в романс-шутку Рахманинова, я привожу:
Икалось ли тебе, Давыдов,
Когда шампанское я пил,
Различных вкусов, свойств и видов,
Различных возрастов и сил,
Когда в подвалах у Моэта
Я жадно поминал тебя,
Любя наездника-поэта,
Да и шампанское любя?
Здесь бьет Кастальский ключ, питая
Небаснословною струей;
Поэзия – здесь вещь ручная:
Пять франков дай, – и пей, и пой.
Привожу дальше объяснение редактора Ламма: «Это стихотворение было написано Вяземским за границей в 1839 году; начальные строфы его Рахманинов приспособил для своего «Музыкального письма Наташе» (Сатиной), вероятно, в ответ на ее упреки, что композитор вел в этот период рассеянный образ жизни».
Это объяснение совершенно неправильно, поэтому я хочу рассказать, как все в действительности произошло, тем более что я была свидетельницей возникновения этого романса.
Во-первых, должна сказать, что в то время, о котором идет речь, композитор вел далеко не рассеянный образ жизни. Известно, что он очень тяжело и долго переживал неудачное исполнение своей Первой симфонии и только с 1899 года начал понемногу оправляться от этого удара.
Содействовали перемене в его настроении следующие события: лечение психотерапией у доктора Н.В. Даля, которое принесло ему большую пользу, дирижерская работа в Русской частной опере, приглашение Филармонического общества в Лондоне выступить в одном из концертов в середине апреля 1899 года в качестве композитора, пианиста и дирижера и, наконец, поездка в мае того же 1899 года в Петербург на пушкинские торжества, во время которых с большим успехом была исполнена опера «Алеко» с Шаляпиным в роли Алеко. Все это вместе взятое его как-то оживило, морально оздоровило. По приезде из Петербурга в Красненькое он начал усиленно заниматься творческой работой.
В июне к нам приехала погостить Наташа Сатина.
Мы с ней были постоянно заняты подысканием для Сергея Васильевича текстов. У меня уже вошло в привычку каждое прочитываемое стихотворение оценивать с точки зрения его пригодности для романса. У нас образовался «запасный фонд», которым Сергей Васильевич пользовался, когда ему было нужно.
Все классики, все известные поэты были нами читаны и перечитаны. Поэтому мы начали обращаться к толстым журналам, в которых иногда встречались хорошие стихотворения малоизвестных, а иногда и совсем неизвестных авторов.
В Красненьком была огромная библиотека. Много в ней было иностранных книг, наверно, немало библиографических редкостей, но в то время это нас мало интересовало. Открыв как-то один из шкафов, мы с Наташей обнаружили большое количество старых журналов: «Вестника Европы», «Северного вестника» и других, связанных по годам. Мы были очень обрадованы этой находкой, просматривали журналы год за годом, но обнаружили, правда, мало подходящего.
Как-то Сергей Васильевич, зайдя в библиотеку, застал нас за этим занятием. Он подсел к столу, начал пересматривать книги и углубился в чтение.
Вдруг раздался его торжествующий возглас: он нашел замечательное стихотворение и звал всех послушать его. Это и было стихотворение князя Вяземского «Эперне». Он нам прочитал его, сразу заменив обращение «Икалось ли тебе, Давыдов?» – словами «Икалось ли тебе, Наташа?», слова «Когда в подвалах у Моэта» – словами «Когда в воронежских подвалах», потому что Красненькое находилось в Воронежской губернии, слова «Любя наездника-поэта» – словами «Любя Наташу-поэтессу». Читал он с большим пафосом и преувеличенной выразительностью, восторгался словами «Поэзия здесь вещь ручная» и объявил, что непременно напишет на эти слова романс.
Мы сразу не поверили, но он нас уверял самым серьезным образом. Мы сердились и смеялись, но досада все-таки брала верх. Как же: Сергей Васильевич только начал возвращаться к творчеству, только начал писать и вдруг станет тратить время на такую ерунду!
Все были возмущены, в особенности Наташа:
– Всегда ты, Сережа, всякие глупости выдумываешь.
Несмотря на наши протесты, Сергей Васильевич взял книжку и с довольно загадочной и самодовольной улыбкой ушел к себе. Никто, конечно, не придал значения его словам и не принял их всерьез. Каково же было наше удивление и вместе с тем досада, когда он на следующее утро сообщил, что романс уже написан и он нам сыграет его после обеда.
Как всегда, когда он показывал нам свои новые романсы, он их пел. На этот раз он и пел, и аккомпанировал себе с особенно подчеркнутой выразительностью; он просто сиял от удовольствия, к словам «и пей, и пой» он в примечании написал, что их надо петь «как бы икая», и с самым серьезным видом старался это проделать.
Мы, конечно, уже забыли о своем возмущении, смеялись, и он сам был очень доволен своей шуткой.
После того как я так подробно рассказала, когда, как и для чего был написан этот романс, делается понятным и его посвящение: «Нет!
не умерла моя муза, милая Наташа! Посвящаю тебе мой новый романс!»[165]
В заключение хочу сказать, что лично я очень жалею, что эта шутка, предназначенная для того, чтобы позлить и одновременно посмешить своих самых близких друзей, попала в печать. Зная хорошо Сергея Васильевича, я уверена, что он был бы этим недоволен.
В 1899 году Сергей Васильевич прожил в Красненьком довольно долго, до последних чисел сентября.
В письме от 3 октября 1899 года Соня мне пишет:
«…Во вторник совершенно неожиданно приехал Сережа с Левкой. Сережа, по-моему, очень поправился, и вид у него очень хороший. Он нам все время рассказывает о том, как вы его там баловали и хорошо смотрели за ним. Левушка просто прелесть какой песик. Стоит только сказать ему «Леди» или «Гуня», как он вскакивает и смотрит таким печальным и встревоженным взглядом кругом, что мне становится его очень жалко. Послезавтра в Москву приезжает Саша Зилоти, который 21 октября дает концерт… Сережа просит вам всем кланяться и передать, что он очень скучает по воле и покое Красненького».
После того как летом 1899 года мы с увлечением пели хором в Красненьком, нам захотелось по приезде в Москву организовать свой собственный небольшой хор из таких же любителей музыки, как мы сами. Среди моих товарок по гимназии, с которыми у меня сохранилась связь, и среди товарищей брата по университету совершенно не было музыкальных