Послушаем Светония.
Больше всех остальных любил он мать Брута, Сервилию: еще в свое первое консульство он купил для нее жемчужину, стоившую шесть миллионов, а в гражданскую войну, не считая других подарков, он продал ей с аукциона богатейшие поместья за бесценок. Когда многие дивились этой дешевизне, Цицерон остроумно заметил: «Чем плоха сделка, коли третья часть остается за продавцом?» Дело в том, что Сервилия, как подозревали, свела с Цезарем и свою дочь Юнию Третью.
Именно эта связь и послужила Бруту защитой в самой памятной битве гражданской войны. Рассказывает Плутарх.
Говорят, что и Цезарь не был безразличен к его судьбе и приказал начальникам своих легионов не убивать Брута в сражении, но живым доставить к нему, если тот сдастся в плен добровольно, а если окажет сопротивление — отпустить, не применяя насилия. Такой приказ он отдал в угоду Сервилии, матери Брута. Известно, что в молодые годы он находился в связи с Сервилией, которая была без памяти в него влюблена, и Брут родился в самый разгар этой любви, а стало быть, Цезарь мог считать его своим сыном.
Цезарь был рад его спасению, позвал Брута к себе и не только освободил его от всякой вины, но и принял в число ближайших друзей. Брут и вообще пользовался могуществом Цезаря в той мере, в какой желал этого сам.
Марк Брут отнюдь не гордился любовным приключением матери, которое стало достоянием всеобщей молвы. И Аппиан, перечисляя мотивы, толкнувшие Брута на убийство Цезаря, на первое место ставит личное, а уж затем возвышенное.
…или потому, что был неблагодарен; или потому, что о проступке своей матери не знал, или не верил этому или стыдился; или же потому, что слишком любил свободу и предпочитал отечество отцу; или потому, что будучи потомком Брута, изгнавшего в древности царей, он был подстрекаем и возбуждаем больше других со стороны народа.
Гораздо понятнее с мотивами Кассия — второй по величине фигуры в заговоре. Здесь даже нет намека на высокие помыслы и благородство.
Плутарх утверждает:
Брута разжигал и торопил Кассий, вспыльчивый, страстный, в котором кипела скорее личная вражда к Цезарю, нежели ненависть к тирании. Говорят, что Брут тяготился властью, а Кассий ненавидел властителя. Он многое ставил Цезарю в вину и, между прочим, не мог простить ему захвата львов, которых он, готовясь занять должность эдила, добыл для себя, а Цезарь захватил в Мегарах — когда город был взят его полководцем Каленом — и не вернул Кассию.
Львы — это очень серьезно, за подобное можно убить. Все стремившиеся занять выборную должность «угощали» народ гладиаторскими играми, а устройство грандиозных публичных зрелищ с травлей экзотических зверей гарантировало голоса избирателей, славу и продвижение по карьерной лестнице.
Кроме львов, у Кассия была еще одна причина для ненависти. Как мы помним, Сервилия свела с Цезарем и свою дочь Юнию. Эта самая Юния и стала впоследствии женой Кассия.
И, наконец, еще одна женщина Цезаря была причиной недовольства римлян. В далеком Египте жила самая большая страсть Цезаря — Клеопатра. Он не забыл царицу, как большинство женщин, стремительно появлявшихся в его жизни и столь же скоро исчезавших.
Светоний свидетельствует:
Он пригласил ее в Рим и отпустил с великими почестями и богатыми дарами, позволив ей даже назвать новорожденного сына его именем. Некоторые греческие писатели сообщают, что этот сын был похож на Цезаря и лицом и осанкой.
Коль Цезарь добивался короны, то ему следовало позаботиться о наследнике. С Кальпурнией у него не было детей, но и разводиться с этой добрейшей преданной женщиной Цезарю не хотелось. И он, по словам Светония, решает проблему в собственном духе, то есть радикально.
Народный трибун Гельвий Цинна многим признавался, что у него был написан и подготовлен законопроект, который Цезарь приказал провести в его отсутствие: по этому закону Цезарю позволялось брать жен сколько угодно и каких угодно, для рождения наследников.
Иметь несколько жен считалось нормальным для македонских царей Филиппа и Александра, но в глазах римлян подобное было уж слишком.
Кровавое дело заговорщиков
Любой диктатор, правивший миллионами людей, вершивший судьбами мира, в конце жизни остается бесконечно одиноким. Александр Македонский умирал в Вавилоне, окруженный ждавшими его кончины военачальниками, которым не терпелось разорвать на части огромную империю; они так увлеклись дележом наследства царя, что даже забыли похоронить его остывшее тело. Наполеон, преданный своими маршалами, генералами и женой, провел последние дни на заброшенном острове в обществе заклятых врагов — англичан. Сталину никто не подал даже лекарства накануне смерти, чтобы облегчить страдания. Цезарь не стал исключением.
Убийство Цезаря напоминает кадры из мультфильма «Ограбление по — итальянски», когда весь город кричит, что главный герой завтра идет грабить банк. Практически весь сенат знал, что сегодня должно совершиться убийство диктатора. Все ожидали этого события, и никто не пытался его предотвратить. Удивительного в этом нет: аристократия привыкла пользоваться властью, а Цезарь не желал делиться ей ни с кем.
Один из сенаторов — Попилий Лена — решил даже развлечься в ожидании зрелища, и вдоволь поиздевался над медлительностью заговорщиков. Заговорщики заранее явились в курию Помпея, где и было назначено заседание сената.
Аппиан рассказывает:
Узнав о неблагоприятных приметах при жертвоприношениях Цезаря и об отсрочке заседания, они были весьма смущены. Когда они были в состоянии смущения, кто — то, взяв Каску за руку, сказал:
— Ты от меня, друга, скрываешь, а Брут мне донес.
И Каска, сознавая свою вину, пришел в смущение. Тот же, смеясь, продолжал:
— Откуда у тебя будут деньги, необходимые для должности эдила?
Тогда Каска пришел в себя. Бруту и Кассию, задумчиво о чем — то друг с другом договаривающимся, один из сенаторов, Попилий Лена, отозвав их в сторону, сказал, что он желает успеха тому, что они замыслили, и увещевал их торопиться, они испугались и от испуга молчали.
Нервы заговорщиков были натянуты до предела, когда на пороге курии появился Цезарь. А весельчак Попилий Лена продолжал издеваться над страхами будущих убийц.
Едва Цезарь сошел с носилок, как Лена, тот самый, который недавно пожелал успеха друзьям Кассия, пересек ему дорогу и завел с ним серьезный разговор о каком — то личном деле. При виде того, что происходило, и при длительности беседы заговорщики испугались и уже готовились даже дать друг другу знак убить самих себя, прежде чем их схватят. Но видя, что, продолжая разговор, Лена выглядит скорее просящим и умоляющим о чем — то, чем доносящим, они оправились, а когда увидели, что Лена по окончании разговора попрощался с Цезарем, снова осмелели.
При появлении Цезаря в курии весь сенат поднялся со своих мест — это было последним знаком уважения к диктатору. Враги устремились к нему со всех сторон, словно волки, почувствовавшие запах добычи.
Вот как Плутарх описывает последние мгновения жизни Цезаря:
Заговорщики, возглавляемые Брутом, разделились на две части: одни стали позади кресла Цезаря, другие вышли навстречу, чтобы вместе с Туллием Кимвром просить за его изгнанного брата; с этими просьбами заговорщики провожали Цезаря до самого кресла. Цезарь, сев в кресло, отклонил их просьбы, а когда заговорщики приступили к нему с просьбами, еще более настойчивыми, выразил каждому из них свое неудовольствие. Вдруг Туллий схватил обеими руками тогу Цезаря и начал стаскивать ее с шеи, что было знаком к нападению. Каска первым нанес удар мечом в затылок; рана эта, однако, была неглубока и не смертельна: Каска, по — видимому, вначале был смущен дерзновенностью своего ужасного поступка.
Цезарь, повернувшись, схватил и задержал меч. Почти одновременно оба закричали — раненый Цезарь по — латыни: «Негодяй, Каска, что ты делаешь?» — а Каска по — гречески, обращаясь к брату: «Брат, помоги!»
Непосвященные в заговор сенаторы, пораженные страхом, не смели ни бежать, ни защищать Цезаря, ни даже кричать. Все заговорщики, готовые к убийству, с обнаженными мечами окружили Цезаря: куда бы он ни обращал взор, он, подобно дикому зверю, окруженному ловцами, встречал удары мечей, направленных ему в лицо и в глаза, так как было условлено, что все заговорщики примут участие в убийстве и как бы вкусят жертвенной крови. Поэтому и Брут нанес Цезарю удар в пах. Некоторые писатели рассказывают, что, отбиваясь от заговорщиков, Цезарь метался и кричал, но, увидев Брута с обнаженным мечом, накинул на голову тогу и подставил себя под удары.