— Здесь достаточно овощей и фруктов, а если желаете, я могу распорядиться, чтобы подали молока.
— Ну что вы, мне вполне хватит сока.
— В таком случае рекомендую вон тот кувшин, слева от вас — совершенно замечательный сливовый сок, привезенный из Париаса. Знаете, в восточной части этой страны растут великолепные сливовые деревья, из которых делают как сок, так и вино, практически ничем не уступающее фруктовым винам Номикана…
Тем временем Орогрим стащил себе на тарелку жареного перепела, и принялся его разделывать, вытирая жирные пальцы прямо о шелковую скатерть. По лицу Птицы скользнула тень недовольства, но он все же продолжил вежливую беседу ни о чем.
Обсудив все преимущества париасских и номиканских фруктов, и того, что из них можно делать, собеседники перешли к тонкостям выращивания цветов. Арна с удивлением обнаружила, что лорд прекрасно разбирается в цветоводстве, почти так же хорошо, как монахи из Дан-ри.
В общем, беседа шла своим чередом. Танаа начинала уже откровенно нервничать, а Птица, все так же улыбаясь, не проявлял никакого интереса к ней. Хотя уже полчаса назад должен был не выдержать, и…
Солнце, весь день прогревавшее своими лучами воздух, медленно клонилось к горизонту, окрасив небо в ало-золотые цвета. На востоке же собирались тучи — дождь дал всего один день хорошей погоде, и с минуты на минуту готовился вновь залить графство Сайлери потоками холодной воды.
Мантикора сидел на верхней площадке сторожевой вышки, и мрачно точил меч. Чувствовал он себя омерзительно — хотя полуэльф не получил в бою ни одной мало-мальски серьезной раны, но крови потерял достаточно. Болело треснувшее в момент падения ребро, гудела тяжелая, словно налитая свинцом, голова. Гундольф предлагал ему пока что не вставать, но Талеанис сослался на то, что в постели ему легче не становится, а так он способен хотя бы посидеть на вышке, освободив кого-нибудь из часовых для того, чтобы те могли заняться чем-нибудь, на что он сам сейчас способен не был. Рыцарь, прекрасно понимающий нежелание соратника отлеживаться, когда им в любой момент может грозить смертельная опасность, согласился, настояв лишь на том, чтобы тот торчал на вышке не больше, чем по четыре часа с перерывами.
Минут через пятнадцать зарядил мелкий косой дождик. Мантикора поежился, застегнул плащ, и отошел под навес, наскоро сооруженный над смотровой площадкой. Окинул взглядом деревню — и признал правоту ее жителей. Она уже больше смахивала на очень маленький, но, тем не менее, город. Все время укрепляемый частокол с круговым помостом для лучников напоминал городскую стену, сторожевая вышка лишь усиливала это сходство. У ворот внизу дежурили два человека в доспехах и с оружием. Никаких коз, кур, и свиней, в изобилии бегающих по улицам обычной деревни, здесь не наблюдалось. Все жители были собраны, сосредоточены, все занимались каким-нибудь делом, даже женщины и подростки ходили с оружием. Талеанис вспомнил бой — и в очередной раз восхитился мужеством этих людей. Ведь они спокойно моги сдаться Птице — тот, хоть и жестокий человек, но идиотом не был, и понимал, что люди ему нужны живыми и здоровыми — калеки не смогут работать в полях, а не будет полей — не будет хлеба, и многого другого. Они могли сдаться ему, и продолжать жить почти так же, как раньше — но они предпочли остаться свободными, и доблестно сражались за свою свободу и свою жизнь. Они могли выдать Птице Гундольфа и самого Мантикору, и получить награду, но они этого не сделали — больше того, скорее всего, они об этом даже не задумались. И сражались эти люди не как напуганные крестьяне, а как воины, причем и мужчины, и женщины, и даже младшие из подростков, почти что дети.
— Мы должны суметь их защитить, — негромко сказал он сам себе. — Иначе мы навсегда останемся в собственных глазах трусами и никчемными предателями.
Бросив меч в ножны, Талеанис обернулся в сторону, где за холмом виднелась темная громада замка Сайлери. И застыл, сжав в руке символ Дианари, который носил с тех самых пор, когда тот спас ему рассудок.
Справившись с шоком, и нахлынувшим за ним отчаянием, полуэльф бросился к лестнице, и в считанные секунды оказался на земле.
— Всадники на холме! К оружию! К оружию! — кричал он на бегу.
Навстречу Мантикоре выбежал Гундольф.
— Что случилось?
— Всадники. Чуть больше полусотни. Но это не тот сброд, что мы раскидали вчера. Я думаю, это те наемники, которых сюда привез Змей — как он думал, в помощь отцу.
Рыцарь выругался.
— У нас почти нет шансов… — пробормотал он. — Только если…
— Если что?
— Талеанис, готовь людей к бою. Я попробую кое-что сделать — если получится, то мы, возможно, переживем этот вечер, — в глазах Грифона разгоралась мрачная решимость. — Бери на себя командование.
— Есть! Ловушки восстановлены?
— Да, но я полагаю, что эти так просто в них не попадутся.
— Но вдруг…
— Все возможно. Собирай людей! — и Гундольф опрометью бросился на вышку. Талеанис посмотрел ему вслед — его не оставляло ощущение, что возможно, он видит рыцаря в последний раз, а ведь за эти дни, что им пришлось вдвоем руководить обороной города, они успели стать если и не друзьями, то очень хорошими приятелями…
Стряхнув с себя секундное оцепенение, полуэльф бросился бегом по улице, созывая людей.
Все были готовы к этому. И буквально через пять минут вооруженные кто луком, кто топором, кто мечом, жители города собрались у ворот. Они были готовы как можно дороже продать свои жизни — несмотря на то, что знали — их семьям, как и им самим, это уже ничего не принесет. Но столь сильна была ненависть к проклятому лорду Птице, что жители города были готовы убивать, умирая.
Это был их последний бой. И они были к нему готовы.
— Что ж, я бесконечно благодарен вам за то, что согласились разделить со мной трапезу, и скрасили мое время, — дружелюбно улыбаясь, заговорил Птица.
Дверь распахнулась, и в залу вошли несколько человек, тащивших закованного в цепи Змея. Арна вслушалась в него, и в ужасе попыталась обернуться — но тут же поняла, что не может пошевелиться. Судя по сдавленному хрипу со стороны орка, с ним произошло то же самое.
Все то время, пока Танаа и Грим приводили себя в порядок, а потом ели и разговаривали с Птицей, несколько опытных палачей истязали молодого графа. На Эстисе в буквальном смысле не было живого места — кожа истерзана ударами плетей и ожогами от раскаленных прутов, все тело покрывали багровые кровоподтеки от ударов, один глаз заплыл так, что не видел ничего, остатки одежды насквозь пропитаны кровью…
А лорд тем временем продолжал говорить, и говорил он такое, что у Арны волосы на голове зашевелились от ужаса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});