спальню. Я расслышал суматошный топоток маленьких ножек. Затем — резкий щелчок, свист. Справа от меня возник язычок пламени.
Кукла стояла на цыпочках, с горящей спичкой в ручонке. Она пыталась зажечь свечу на крышке комода. Фитиль занялся, и пламя окрепло. Кукла потушила спичку быстрым поворотом запястья.
Голова ее развернулась ко мне: на все девяносто градусов, по-совиному.
— Зед… — опять проскрипела кукла.
— Кто ты?
— Зед… Это же я…
Кукла изображала девочку. У нее были вьющиеся темные волосы, свисавшие до середины спины, карие глаза с густыми ресницами, крошечный носик, лукаво сложенные губки…
— Пита? — изумился я.
— Зед… — Ее губы не шевелились, и я осознал, что она общается со мною тем же способом, каким прежде с ней самой говорила утонувшая сестренка Сюзанна: с помощью телепатии.
— Что с тобою случилось?
— Солано…
— При чем тут он?
— Он поймал меня…
— Поймал? Но что он сделал? Ты теперь кукла, Пита?
— Этим он и занимается, Ловит людей… Превращает юс в кукол… Развешивает повсюду… Но мы еще живы… Внутри кукол, мы живые…
— Где Элиза? — спросил я в смятении. — Где Роза?
— Куклы…
— Нет!
И тут она вновь противно захихикала.
3
Дернувшись, я очнулся от сна и обнаружил себя в полутьме, тускло подсвеченной неверными огоньками свечей. Было уже совсем поздно — тот самый час, когда кладбища разверзают пасти могил, а добропорядочные люди крепко спят, уютно устроившись в своих теплых постелях. В отличие от меня самого. Я сидел, скрестив ноги, на твердых досках пола в основной комнате хижины, измученный и квелый от недосыпа.
Моргая, я оторвал подбородок от груди. Вспомнил, как уселся здесь и на миг прикрыл глаза — не для того, чтобы уснуть, а чтобы подумать… и, возможно, постараться забыть о чем-то. Точно, мне хотелось забыть о том, что я с головы до пят покрыт кровью Нитро; забыть, что его безжизненное тело остывает, распростертое на крыльце, а его глаза таращатся в пустоту вечности; забыть, что все мы угодили в коварную ловушку острова, по которому бродит безжалостный убийца.
Мое нутро, как я сейчас понял, было раздуто и страдало от изжоги. Это от голода, показалось мне. Но это была не изжога — то был страх.
Я бросил взгляд на забаррикадированную дверь, перевел глаза на Елизавету, которая сидела напротив, со сложенными на коленях руками и с опущенной головой. Поза подошла бы для медитации, если бы не согнутая спина.
— Эй, — тихо позвал я.
Ее глаза распахнулись.
— Что такое? — прошептала она.
— Ты спала…
Она ссутулилась, расслабила плечи. Помассировала лицо, описывая мелкие круговые движения кончиками пальцев.
— И храпела, — добавили.
— Я не храплю.
— Откуда тебе знать? Ты ведь спишь.
Елизавета криво усмехнулась. Я опустил взгляд на циферблат своих часов: три часа сорок одна минута.
Значит, проспал я не больше двадцати минут. И все же это на двадцать минут дольше необходимого. За это время Солано мог просочиться в хижину, перерезать мне горло, зарезать всех нас…
Раздосадованный такой потерей бдительности, я уселся прямее.
— Где Хесус? — спросил я.
Елизавета повела плечом в сторону спальни Пеппера.
— Он сказал, что запах не дает ему расслабиться.
Я принюхался. Комната провоняла кровью — тошнотворно сладкий, приторный запах. Он напомнил мне о кондитерской фабрике, куда родители отвели меня однажды, пока мы раскатывали по стране: с тех пор я на дух не переношу любые виды печенья. Запахи сахарной патоки, теста и масла сами по себе не были так уж плохи, но вместе они подавляли, проникали всюду и забивали горло… В итоге меня жестоко вырвало на пол посреди фабричной лавки, я расстался со всем содержимым желудка прямо там, на виду у всех.
— Я принесла это для тебя, — сказала Елизавета, указывая на стоявшее рядом с ее стулом эмалированное ведерко, до краев полное дождевой воды. Она придвинула его ближе.
Я опустил обе руки в холодную воду и потер ладони. Вода окрасилась красным.
— Давай помогу, — Елизавета подняла найденную где-то тряпку, обмакнула в воду и принялась протирать мое лицо. Ее движения были осторожны, но в то же время и по-матерински уверенны. — Уже лучше, — с удовлетворением сказала она, закончив.
Я огляделся по сторонам в поисках своего рюкзака. Тот отыскался под кучей старья, сваленной вокруг старого автомобильного сиденья. Я встал, размял плечи, достал из рюкзака бутылку с водкой и уселся на прежнее место. Отвернул колпачок и протянул бутыль Елизавете. Девушка сделала солидный глоток и вернула бутыль назад.
Я набрал полный рот и покатал водку по нёбу, изгоняя остаточный привкус крови. Выплюнуть ее было некуда, так что пришлось проглотить.
Елизавета вытащила свои сигареты, протянула открытую пачку.
— У тебя только четыре остались, — заметил я.
— Я пытаюсь ограничить себя в куреве. Возьми одну, поможет.
Пожав плечами, я взял сигарету. Елизавета выставила вперед зажигалку, щелкнула кнопкой. Я прикурил. Зажав в губах вторую сигарету, девушка прикурила сама. Вообще-то я не курю. То есть курю, но не часто. Не ощущаю себя зависимым. Хотя на протяжении какой-нибудь разгульной ночи мог выдуть целую пачку просто прикола ради. И на следующий день не мечтал о сигаретке. Запросто мог продержаться неделю или несколько недель, пока мною вновь не овладевало желание затянуться.
Даже странно, почему так вышло с курением, — ведь все прочие вредные привычки меня не обошли.
Сделав затяжку, я слегка отвернулся влево, чтобы не пускать дым в лицо Елизавете. В глаза бросилась размазанная по полу кровь, множество брызг, ведущих к выходу. В сознании всплыло лицо Нитро — его одичалый взгляд, который он вперил в меня, когда, спотыкаясь, влетел в комнату. Мольба и испуг в этом взгляде, такие чуждые для него эмоции.
— Мне он никогда не нравился, — прокомментировала Елизавета, будто прочтя мои мысли.
— Нитро?
— Он вечно подтрунивал над тобой, задирался. Даже противно.
— Он был придурком, — согласился я. Потом тихо рассмеялся. — Но в нем все-таки было нечто забавное.
— Забавное?
— Не будь мы с ним такими непримиримыми соперниками, я бы, наверное, даже мог с ним подружиться.
— Ты несешь околесицу, Зед.
Я снова затянулся сигаретой.
— Знаешь, что он заявил Пепперу, пока мы искали каноэ Розы? Он посоветовал ему смотреть сводки погоды на другом канале: у тамошней ведущей передок якобы пожарче…
— Да, в его духе шуточки. Он вечно рассказывал Хесусу похабные анекдоты, если только не…
Елизавета вдруг умолкла, и это показалось мне странным.
— Если только не… что?
Елизавета повела плечом, приглядываясь к огоньку своей сигареты.
— Если только поблизости не случалось Питы.
— Питы?
— Да. Только что уж теперь…
Я сдвинул брови. Елизавете известно