талантов, комплексов, инстинктов, деформаций, если они есть.
Сталин, кто он? Гений организации? Да, конечно. Гений хитрости, ожидания, аппаратной борьбы? Безусловно. Тот, для кого другой человек, массы людей – расходный, биологический материал? Никаких сомнений. Актер и гроссмейстер? Да, великий. Сколько силы, терпения, обдумывания нужно, чтобы в шахматной человеческой игре сбрасывать сильнейшие фигуры десятилетиями, одну за другой.
Был ли он человеком идеи, когда цель оправдывает средства? Или большевизм был только оболочкой для режима личной власти? Ответа на этот вопрос нет, хотя очевидно, как много личного, изощренного он вкладывал в репрессии. «Репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления…»[389] Личная подпись Сталина на 357 известных расстрельных списках на более чем 40 тыс. человек.[390] «За расстрел всех 138 человек» – это резолюция рукой Сталина.[391]
Большая, общесоюзная машина репрессий. План, учет, контроль. Тысячи организаций. Десятки тысяч людей в них. Полный цикл расстрельного и лагерного производства. Тысячи нормативных актов, в т. ч. высшего уровня. Лимиты расстрелов, спускаемые сверху. Инфраструктура, охватывающая всю страну. Через все это прошли 3–4 миллиона людей или больше (данные разнятся). Все это документально подтверждено.
Такая машина строится только лично главой государства, под его прямым руководством, и неизбежно носит на себе отпечаток его личности. Иного просто не может быть. Никто до Сталина не подошел в современности так близко к формуле «Государство – это я». Дальше – область деятельности тех, кто профессионально занимается психологией и болезнями личности. Психологическими травмами, полученными в детстве. Местью, удовольствием от унижения своих врагов, пристрастием к массовым убийствам. При скромности, внешней простоте и мелких проявлениях заботы о ближнем, о чем любили писать его бывшие охранники.
Что за эволюцию испытал этот человек? Еще в 1932 г. он запретил «Рассказы о детстве Сталина». Написал, что такая книжка может «вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно». И дал резолюцию: «Советую сжечь книжку».[392] А в 1943 г., правя гимн СССР, уже свободно пропустил, без всяких околичностей: «Нас вырастил Сталин…», далее по тексту.[393] Нас вырастил?
Что делать всем нам?
Правда, что делать? С одной стороны, понимание того, какая гигантская работа была сделана народом при сталинизме. Большая индустриальная страна. Сколько добровольных жертв, энтузиазма. Победа в великой войне. Мы – живы. Мы лично – спасены. Как выжившие, дети выживших. И мы понимаем, что у всего этого были центры управления, без которых – никак. И главный центр был Сталин. Факт, факт, факт.
С другой – какой же это был мрачный, обработанный пропагандой, стенобитный мир. С какими бесчисленными несчастьями. Не управление – а кукловод. Не переплавка – а репрессии. Надрез, надрыв. Мир, в котором были наши родители. Да, мы понимаем, что они еще и смеялись, нас рожали, плавали в собственной юности. Им было счастье в своем бульоне, как нам – в своем. Но жизни их растрачивались. Они могли сделать гораздо больше.
Мы догадываемся, что экономическое чудо в СССР можно было сделать не уничтожением, а решимостью поощряемого народа. Его страстным желанием жить лучше. Именно об этом нам кричат истории 15–20 стран, совершивших экономическое чудо после Второй мировой войны.
Какой же все-таки это был Зверь по Апокалипсису. Не герой. Один из жесточайших диктаторов XX века. «Отец народов». «Великий вождь и учитель». «Вдохновитель и организатор» всего. «Безгранично доверие трудящихся нашей страны мудрому сталинскому руководству».[394]
Нам с ним жить и дальше в мучительной двойственности, как не зачеркнуть свою историю – и как каждому да воздастся.
И он еще здесь.
Давление государства. Как отвечать
Благотворить. Гааз[395]
Смешной, нелепый, чудак? Настырный, вечно домогающийся добра своими просьбами, утомивший всех? Но будут помнить именно его, потому что он не только рассуждал, но и строил, лечил, творил тепло тысячами дел, тысячам людей – со всей страстью, с фанатизмом человека, призванного быть добрым. Таких немного – тех, кто добросердечен всегда, кто никогда и ни на кого не может поднять руку, кто действует – не для себя, а для всех. Их совсем немного, может быть, пять из ста или даже пять из тысячи, но они есть, они дают нам то, что редко дается – свою любовь, не избранную, не отдельную к отдельным – а просто любовь, потому что я, мы, они – люди, и, значит, нас нужно любить.
Фридрих Гааз, в России – Федор Петрович Гааз, появился на свет на 19 лет раньше Пушкина, ушел на 16 лет позже и никогда с ним не пересекался, хотя мог бы это сделать в Москве, где обитал с 1806 г., будучи увлечен туда семейством Репниных за 2000 руб. жалованья, когда вылечил свою ровесницу, 26 лет, княгиню Репнину от «мучительной болезни глаз», с которой никто больше не мог справиться.[396] Был он к тому времени выпускником сразу двух университетов (Иены и Геттингена, философия, математика и медицина) и, будучи рожден в Германии в зажиточной семье, между многих братьев и сестер, тем не менее увлекся и отправился – себе на голову – в далекую и романтичную страну. В страну Россию – мы все в ней живем.
Там он немедленно выучил русский язык, вдобавок к своим латыни, греческому и французскому (на нем он писал книги), стал модным доктором, разбогател, прикупив себе дом на Кузнецком мосту, поместье с готической усадьбой в Тишках под Москвой (ныне Тишково, усадьба разломана), построил там суконный завод – и зажил припеваючи.
И быть бы ему одним из многих частных докторов, и, скорее всего, мы бы о нем никогда не вспоминали, но вдруг, год от года, в нем стала брать власть любовь – просто к людям, просто к каждому из нас, к служению для всех. И он полностью со временем ушел в это служение, растеряв и растратив для всех, для «благотворения», всё, что накопил. Совершил сто тысяч дел, каждое из которых заслуживает памяти, и умер с долгами, будучи похороненным за чужой счет.
Так что же он совершил? За что в Москве стоит ему памятник (1909 г.) на народные деньги? Откроем счет. 1806 г. – офтальмолог, известен тем, что вылечивает то, что не могут другие. В 1807 г., ему 27 лет – главный доктор (врач) московского госпиталя имени императора Павла I.[397] Это первая публичная больница России, существует и сегодня.