правилам. Его диагноз полностью совпадал с симптомами, а назначенное лечение соответствовало диагнозу.
И как знать — возможно, тот врач сумел бы обнаружить свою ошибку самостоятельно. И вовремя назначил бы другие препараты.
Если бы не вмешательство Трифона. Одни препараты наложились на другие, и организм пациента не выдержал.
Трифона подломило не долгое разбирательство, по итогам которого ему предложили уволиться. И не угроза судебного преследования — для него не было оснований.
Его подломило выражение лица жены Заславского. Был февраль. Холодный ветер кружил в стылом воздухе снежные хлопья. А она стояла одна возле жёлтого здания морга, куталась в тонкую куртку и терпеливо ожидала, когда ей выдадут тело мужа. С момента смерти прошло уже больше месяца, а она всё не могла похоронить близкого человека.
Кроткое выражение безутешного горя на её лице — вот что подломило Трифона. Вот что заставило его вернуться в административный корпус и без всяких споров написать заявление об увольнении по собственному желанию.
Это лицо потом снилось ему ночами.
Из-за этих воспоминаний он не смог устроиться на работу санитаром, хотя ему и предлагали. И даже намекали, что будут платить больше, если он позволит по-прежнему с ним консультироваться. Ведь одна ошибка — это всего лишь одна ошибка.
Но ошибка Трифона стоила человеку жизни. И пусть позже выяснилось, что он был прав — неважно!
Он часами сидел в комнате и глядел на стену с обоями в мелкий цветочек. Со стены на него смотрело лицо.
Потом Трифон начал пить. И почти сразу ушёл в стремительное пике — с грязными пивными, случайными собутыльниками на садовых скамейках и пьяными слезами.
А потом...
К чёрту!
Деревянная мачта хрустнула в пальцах. Трифон в отчаянии поднял голову.
Зачем он опять вспомнил это, зачем?
Он осторожно отложил кораблик в сторону. Несколько секунд смотрел на стекло, которым полировал корпус. Сжать бы его в руке — может, и стало бы легче!
Пересилив себя, отложил стекло. Несколько раз глубоко вдохнул, взял нож и, поднявшись с чурбака, пошёл искать подходящую ветку для новой мачты.
Фёдор Игнатьевич всё не появлялся. Назначенное время давно прошло. Трифон уже выстрогал мачту и пристроил её на место сломанной. Клеем, сваренным из рыбьей чешуи, приклеил на мачту красиво развевающийся вымпел.
День клонился к вечеру. Солнце заметно опустилось к верхушкам ёлок, которые окружали поляну.
Трифон ещё раз взглянул на солнце, прислушался к звукам, которые доносил ветер, и принял решение. Если не получается передать подарок с кем-то — значит, надо самому идти на почту.
Сразу стало легче, как всегда и бывает в подобном случае.
Трифон осторожно положил готовый кораблик на чурбак. Спустился в землянку и надел вместо лёгких тапок высокие сапоги.
Подпёр дверь тёсаным сосновым колышком, чтобы случайный зверь не проскочил внутрь. И, прихватив с собой парусник, пошёл в сторону брода через речку Песенку.
* * *
Мы с Дмитрием Николаевичем нашли Серёжку в раскопе. Перемазанный в земле, он увлечённо снимал совковой лопатой слои почвы со дна раскопа.
Таня стояла рядом, держа в руках щётку на длинной ручке.
— Серёжа, не бери глубоко, — объясняла она брату. — Снимай совсем чуть-чуть, слой за слоем. И веди лопату осторожно, чтобы не повредить артефакт.
Увидев нас, Серёжка сразу поскучнел. Опёрся на лопату и спросил:
— Что? Уже пора ехать? А я до сих пор ничего интересного не выкопал.
— Даже профессиональным археологам интересные находки попадаются не на каждом шагу, — заметил Дмитрий Николаевич. — Но не теряйте надежды, молодой человек. Удача любит упорных!
— Андрюха! — отчаянно зашептал брат, выбравшись из раскопа. — А можно мне остаться? Здесь так интересно!
Я, улыбаясь, сделал вид, что раздумываю.
— Ну... Мы с Дмитрием Николаевичем договорились съездить на базу. К вечеру я привезу его обратно. До тех пор копай, сколько влезет. Но уговор! Беспрекословно слушать того, кого Дмитрий Николаевич оставит старшим. И в любом случае — дождаться меня. Договорились?
— Конечно! — просиял Серёжка, и снова спрыгнул в раскоп. — Тань! Я остаюсь до вечера! Покажешь, где дальше копать?
Я повернулся к археологу.
— Дмитрий Николаевич, вы не против, если мой брат пока поможет вашим волонтёрам?
— Что вы, Андрей! — улыбнулся археолог. — Пусть остаётся хоть до конца каникул! Нам лишние руки никогда не помешают.
— А можно? — жадно спросил Серёжка.
— Ты очень хочешь? — вопросом на вопрос ответил я.
— Конечно!
— На довольствие мы его поставим, — вмешался Дмитрий Николаевич. — Спальный мешок тоже найдём.
— Ну, ладно! Работай пока. Вечером я вернусь — там решим окончательно. Дмитрий Николаевич, вы готовы ехать?
Глава 21
Дмитрий Николаевич взялся за ручку пассажирской дверцы.
— Погодите, — сказал я.
На прошлой неделе слесарь в совхозных мастерских сделал мне запоры на двери. Приварил изнутри прочные щеколды, а в водительской двери просверлил отверстие, через которое можно было отодвинуть щеколду снаружи специальным ключом.
Я вставил ключ в отверстие, повернул и открыл дверцу. Затем отодвинул вторую щеколду и впустил Дмитрия Николаевича.
— Остроумная конструкция, — сказал археолог, с интересом разглядывая ключ. — Опасаетесь, что машину могут угнать?
— И это не исключено.
Я пожал плечами и не стал говорить ему, что постоянно вожу в машине ружьё. Оставлять оружие в незапертой машине — верх легкомыслия, а всюду носить его с собой не очень удобно. Поэтому я прикрывал чехол с ружьём ковриком, чтобы его не было видно снаружи, а уходя ненадолго — запирал двери.
Я никогда не оставлял ружьё на базе. В доме старого егеря в Черёмуховке — запросто. А вот на базе — нет. Одинокий дом посреди леса интуитивно не казался мне надёжным местом.
— Значит, вы не против, чтобы Серёжа остался с нами до конца каникул? — спросил Дмитрий Николаевич, когда я вырулил на дорогу.
— Я только за. Честно говоря, я и привёз брата к вам в надежде заинтересовать его вашей работой. Дома он чуть не связался с не самой лучшей компанией. Я забрал его к себе, но в лесу ему скучно.
— А вам? — с интересом спросил археолог.
— Мне?
Я задумался.
Как ни странно, чаще я скучал в городе, среди людей. А вот одиночество на природе никогда меня не тяготило. Наверное, я просто самодостаточный человек. Да и как можно скучать на природе, если она — живая? Каждую минуту вокруг