из жизни ушла любовь… В 1909 году в семействе Валадон-Утрилло произошли сразу два важных события: пейзажи Мориса отобрали для участия в первом Осеннем салоне, а Сюзанна бросила своего мужа ради молодого художника Андре Уттера (он был на 22 года моложе Сюзанны и на 3 года младше Мориса). Вроде бы познакомил мать с Андре сам Утрилло – и вот чем эта случайная встреча закончилась! Сюзанна тут же предложила молодому красивому Уттеру раздеться и позировать ей для полотна «Адам и Ева» (1909, Музей Помпиду, Париж; далее – Помпиду), после чего им и вовсе не захотелось расставаться.
Проклятая троица, как вскоре стали называть трио Валадон-Уттер-Утрилло, перебралась в дом № 12 по улице Корто, где теперь открыт Музей Монмартра.
Проклятыми их называли потому, что жизнь в новом доме сопровождалась ссорами, пьянками, скандалами… Но ни один из троицы не забывал о том, что он прежде всего художник. Правда, громкая слава пришла только к одному из них.
Долгая дорога к славе
На Монмартре картины Утрилло довольно долгое время можно было купить за бесценок или даже выменять у самого автора на пару литров вина. В марте 1914 года, казалось, грядут перемены: одна из работ Утрилло, вид Нотр-Дам-де-Пари, ушла с аукциона за 400 франков, но нет, надежды рухнули – все следующие продажи были ничтожны, а рисовал художник помногу, и дефицитом его работы стать не могли.
Срывы и запои продолжались, и всё-таки живопись стала главным лекарством, с помощью которого неуравновешенного Утрилло удавалось хотя бы на время привести в чувство. Глядя на его картины, не можешь поверить, что такие сдержанные, ясные, но при этом привлекательно-таинственные пейзажи мог создать психически неуравновешенный человек. В его лирических, немного отстранённых и чуточку печальных работах лишь изредка появляются изображения людей, и это почти всегда крутобёдрые женщины, повернувшиеся к зрителю спиной.
– Вам должно, быть смешно смотреть на большие зады и бёдра на моих картинах? – спрашивал Утрилло у писателя Адольфа Табарана. Тот отвечал со всей искренностью:
– Да нет же, раз ты это так видишь!
– Понимаете ли, я вижу их как наседок. На маминых полотнах тоже большие зады – наверное, это и повлияло.
Маму Утрилло вспоминал по любому поводу. Став взрослым, он зависел от неё сильнее, чем в беззащитные годы детства. И даже успех его живописи – громкий, настоящий успех – ничего не изменил в расположении сил этой семьи, главой которой была неистовая Сюзанна. Ут-тер так и не добился хоть какой-нибудь известности, он остался в истории как гражданский муж Валадон и её натурщик. Когда к Утрилло явилась не запылилась земная слава, практичный Уттер стал вести его дела – вот, пожалуй, и весь его вклад в мировое искусство.
Что касается Сюзанны, она писала прекрасные портреты и натюрморты, часто рисовала кошек, цветы и цирк. Её пейзажи ничем не уступают работам знаменитых современников, и кто знает, чего бы она добилась, если бы ей не приходилось работать лишь в свободное от подвигов Мориса время…
В 1919 году картины Утрилло впервые были проданы за настоящие, серьёзные деньги. «Розовый дом. Улица Абре-вуар» ушла за 1000 франков, и с тех пор время работало только на него. Проклятая троица могла теперь позволить себе разные прекрасные излишества: по предложению Уттера был куплен замок Сен-Бернар XIII века вблизи Лиона. Правда, проживал в замке, окружённом живописными виноградниками, один Утрилло – работал под присмотром прислуги, пока мать и юный отчим занимались устройством его выставок и продажей картин в Париже.
Lucy in the sky
Сегодня о творчестве Мориса Утрилло написаны целые тома, его картинами гордятся лучшие музеи мира, и стало хорошим тоном говорить о том, что для Парижа он сделал не меньше, чем Каналетто для Венеции. Искусствоведы рассуждают о постимпрессионизме, туристы сравнивают реальные монмартрские перекрёстки с теми, что запечатлел Утрилло. Он ещё при жизни стал легендой французского искусства, получил орден Почётного легиона и до последнего своего дня купался в славе. О таком не мог мечтать ни сам Утрилло, ни его близкий друг и дорогой собутыльник Амедео Модильяни, скончавшийся в возрасте 35 лет. Мать Модильяни жила далеко от него, в Италии. Мать Утрилло была рядом и не просто уберегла своего сына от ранней гибели, но за ручку привела его к большому успеху Ей приходилось лавировать между Утрилло и алчными маршанами, торговцами искусством, – сына нужно было заставлять работать и лечиться (он лежал в клиниках десятки раз, в том числе в заведении для умалишенных в Вильжюифе), маршанов – покупать картины и платить по счетам. Она поставила решётку в доме на улице Корто, чтобы сын не выбрался наружу и не сбежал в кабак. Признанный мастер не возражал и развлекался, бросая карандаши на тротуар и прислушиваясь к звуку, который они издают при падении… Франсис Карко вспоминал: «В тех редких случаях, когда он покидал своё жилище, он возвращался невесть откуда пьяный, страшный, отчаявшийся. В эти моменты он никого не узнавал. Его сейчас же запирали – он бился в дверь, кричал. Ничто не помогало: пить, бить, крушить – вот что ему хотелось, он раздирал одежду, топтал картины… Но ярость иссякала, он валился на пол, и Валадон без единого слова упрёка перетаскивала его на кровать».
Картины Утрилло, которые долго никто не покупал, Сюзанна складывала в большой старый шкаф, как будто предчувствуя, что однажды настанет их время. Оно действительно настало: купить «Утрилло из шкафа» с некоторых пор считалось среди торговцев большим везением! К сожалению, самому Утрилло нельзя было доверять – любая его попытка продать картину заканчивалась тем, что он пропивал всё до последнего франка и буянил, буянил, буянил…
Маршаны тоже мотали нервы Валадон. Один из них, по фамилии Либод, отказался покупать картину «Церковь» из белой серии, сочтя её «слишком белой». Жаловался, что работы Утрилло плохо продаются, – и тут же, не заботясь о логике, требовал прислать ещё.
В личной жизни Сюзанну тоже поджидали перемены. С Уттером они давно ругались и спорили по любому поводу. В 1926 году Сюзанна рассталась с Андре и переехала на собственную виллу на авеню Жюно, 11 – это был её последний парижский адрес. Конечно же, вновь на Монмартре.
Морис находился под бдительным присмотром матери до пятидесяти лет. Один он просто не выжил бы, спился и погиб бы под забором какого-нибудь кабака. В середине 1930-х Сюзанна почувствовала, что силы её на исходе, что она больше не может заботиться о великовозрастном великом ребёнке.