характера; в иных случаях могут проявиться привычки и повадки, не дававшие о себе знать с детства, или же, наоборот, прежние склонности и интересы ослабевают, пропадают, а их место занимают другие. Наоборот (это происходит довольно часто), заветные убеждения и принципы, в особенности нравственные, начинают «затвердевать» и становятся все более жесткими, а в возрасте около пятидесяти лет наступает период нетерпимости и фанатизма. Такое впечатление, словно существование этих принципов оказывается под угрозой и возникает насущная потребность их отстаивать.
Вино юности не всегда улучшается с годами: порой оно мутнеет. Все явления, отмеченные выше, наиболее отчетливо наблюдаются у довольно односторонних людей, причем у кого-то раньше, а у кого-то позже. На мой взгляд, их возникновение зачастую задерживается из-за того, что родители людей, о которых идет речь, еще живы. В подобных случаях кажется, будто период юности чрезмерно затягивается. Четче всего это бросается в глаза у мужчин, чьи отцы живут долго. Смерть отца обычно вызывает у таких мужчин внезапное, едва ли не катастрофическое взросление.
Я знавал благочестивого мужчину, церковного старосту, который с сорока лет начал проявлять растущую нетерпимость в вопросах морали и религии (в конце концов эта его черта сделалась поистине невыносимой). Одновременно и его характер заметно портился. В итоге он словно превратился в этакую согбенную и потемневшую от времени опору храма. Дожив так до пятидесяти пяти лет, он как-то среди ночи сел в постели и сказал своей жене: «Наконец-то я все понял! Я просто обыкновенный негодяй!» Это осознание не осталось без последствий. На склоне лет он предавался порокам и промотал бо́льшую часть своего состояния. Перед нами милый и привлекательный человек, явно склонный к обоим крайностям.
Очень часто невротические расстройства, возникающие во взрослые годы, объединяет общая черта: они отражают стремление перенести психологию юношеской фазы через порог так называемого возраста зрелой осмотрительности. Кто из нас не встречал трогательных старцев, которым по-прежнему не терпится воскресить наяву бурное студенческое прошлое, которые поддерживают в себе пламя жизни лишь воспоминаниями о своей героической юности, но которые в остальном погрязли в безнадежно косном филистерстве? Как правило, им всем присуще одно достоинство, которое нельзя недооценивать: это не невротики, им попросту скучно, и они поддались стереотипам. Невротик же – это человек, у которого в настоящем никогда не складывается так, как бы ему хотелось, а потому он и своим прошлым не в силах наслаждаться.
Раньше невротик не мог выйти из детства, и точно так же теперь он не в состоянии расстаться со своей юностью. Он избегает грустных мыслей о приближающейся старости и, ощущая весь трагизм неизбежного старения, упорно норовит оглядываться назад. Подобно тому как «детская» личность страшится неведомого в этом мире и в человеческом существовании, взрослый человек пугается второй половины жизни. Его словно ожидают некие непредсказуемые и опасные испытания, или ему словно грозят жертвы и утраты, с которыми он не готов мириться, или словно прожитые годы начинают ему казаться настолько прекрасными и бесценными, что он не может их отринуть.
Возможно, что виной всему страх смерти? Этот вывод не кажется мне достаточно убедительным, поскольку, как правило, до смерти еще довольно далеко, а потому она выглядит чем-то абстрактным. Опыт подсказывает, что основную причину всех трудностей этого перехода следует, скорее, искать в глубоких и специфических изменениях внутри психического. Чтобы охарактеризовать это состояние, я хотел бы провести сравнение с суточным движением солнца, причем такого солнца, которое наделено человеческими чувствами и ограниченным сознанием. Утром оно поднимается из ночного моря бессознательного и взирает на обширный и яркий мир, что простирается перед ним в пространстве, которое постоянно расширяется по мере того, как светило поднимается выше по небесному своду. В этом расширении поля деятельности благодаря возвышению над миром солнце обнаруживает свое значение: достижение максимально возможной высоты и максимально широкое распространение света и тепла представляется ему предельной целью. Исходя из такого убеждения, солнце торит путь к зениту – тот непредвидим, ибо восхождение всякий раз уникально и своеобычно, высшую точку нельзя вычислить заранее. В полдень начинается спуск, и это означает опровержение всех идеалов и ценностей, которые превозносились с утра. Солнце противоречит самому себе. Оно словно втягивает лучи, а не испускает их, как ему следовало бы поступать. Света и тепла становится все меньше, и наконец они исчезают полностью.
Все сравнения неидеальны, но данное сопоставление, по крайней мере, ничуть не хуже других. Французский афоризм цинично итожит эту мысль: «Si jeunesse savait, si vieillesse pouvait»[98].
К счастью, мы, люди, не являемся восходящими и заходящими солнцами, ведь в противном случае это плохо сочеталось бы с нашими культурными ценностями. Но в нас все-таки имеется нечто солнцеподобное, и разговоры о заре и весне, о сумерках и осени жизни – не просто сентиментальные слова. Так мы выражаем психологические истины, более того, выражаем физиологические факты, ибо переход солнца от подъема к спуску в полдень сказывается даже на телесных характеристиках человеческих организмов. У южных народов очень заметно, что голоса пожилых женщин становятся ниже и грубее, что у них пробиваются усики и появляются другие мужские признаки. А вот в облике мужчин, напротив, проступают женственные признаки, например, полнота или оплывшие черты лица.
Вспоминается любопытный отчет из этнологической литературы об индейском воине-вожде, которому в среднем возрасте явился во сне Великий Дух. Тот сообщил вождю, что отныне ему надлежит сидеть среди женщин и детей, носить женскую одежду и питаться женской пищей. Вождь подчинился указанию сновидения, причем его влияние на племя нисколько не пострадало. Это видение есть подлинное выражение психической революции на переломе человеческой жизни, когда та начинает клониться к закату. Ценности мужчины и даже его тело норовят превратиться в свою противоположность.
Можно сравнить мужественность и женственность, в том числе их психические элементы, с неким запасом веществ, который в первой половине жизни расходуется неодинаково. Мужчина обильно расходует мужские вещества и остается в итоге с малой толикой женских, которые теперь необходимо задействованы. А женщина пускает в оборот неиспользованный запас мужественности.
Эта перемена даже более заметна в психическом, чем в физическом. Часто случается, что мужчина в сорок пять или пятьдесят лет сворачивает дело, которым занимался, а его жена, образно выражаясь, надевает брюки и открывает небольшую лавочку, где мужчина, в лучшем случае, выполняет подсобную работу. Многие женщины словно просыпаются к социальной ответственности и общественному сознанию лишь после сорока лет. В современной деловой жизни, особенно в Америке, нередко наблюдаются нервные расстройства в возрасте старше сорока лет. Если изучить, кто становится жертвой таких расстройств, станет ясно,