далеко не ушёл. В белом трико разгуливает, причём с советским фотоаппаратом.
Я снова улыбнулся:
— Теперь-то убедились, что я не шпион?
— Убедился… А зачем вы всё это фотографируете?
— Люблю, знаете ли, старину. Лет через 10-20 всё это снесут, старики вымрут, а на моих плёнках дома и люди останутся.
Сержант сдвинул фуражку на затылок, поскрёб ногтями место надо лбом, где начиналась коротко стриженая растительность.
— Ладно, фотографируйте, гражданин Покровский. Но только больше не прикидывайтесь иностранным журналистом, а то некоторые особо бдительные граждане возьмут и позвонят куда следует. Зачем и вам, и нам лишние проблемы?
— Понял, больше не буду, — заверил я.
Сержант козырнул и оставил меня наедине со старым, явно дореволюционной постройки домом. А я побродил по окрестностям ещё минут сорок, снимая застывшую во времени Москву, пока не понял, что неплохо так проголодался. Дагестанские закуски давно переварились, желудок снова чувствовал себя пустым и с вопрошал, когда я в него что-нибудь закину.
Я двигался по улице 25-летия Октября, и тут мой взгляд упал на вывеску «Пельменная». Я не гордый, могу и в пельменную зайти. Правда, в своём белом костюме в недрах этого заведения я смотрелся довольно вызывающе. Но это не помешало мне заказать двойную порцию пельменей, компот и добротный кусок творожной запеканки. Когда я вернулся в гостиницу, открыв дверь дубликатом ключа, Гамзатова в номере не оказалось. Он явился минут через двадцать, оказалось — обедал в ресторане.
— А я просыпаюсь — тебя нет. Куда ходил?
Рассказал про свои приключения, Расул Гамзатович над сценой с милиционером посмеялся.
— Да-а, хорошо, что догадался паспорт захватить, а то загребли бы тебя в участок — и сидел бы там до выяснения личности. Чего доброго, и на концерт бы не успел. Хорошо, что так обошлось. Сходи, пообедай, в ресторане, скажу тебе неплохо кормят.
— Да я уже по пути в пельменную заскочил.
— Э-э, слушай, есть в пельменной — себя не уважать.
Далее мне минут десять пришлось выслушивать лекцию о правильном питании, которая сводилась к тому, что кавказская кухня — самая вкусная и здоровая в мире. Я не возражал, согласно кивал, потакая раздухарившемуся поэту.
— Ты всё-таки приезжай ко мне в гости в Махачкалу, — закончил свой спич Гамзатов. —
Но сначала позвони, я могу куда-нибудь уехать. Мало ли, то съезд Союза писателей, то творческая командировка… Записывай номер.
Я в ответ продиктовал свой, пригласил, если судьба занесёт поэта в Свердловск, снова встретиться. Позже¸ когда я стал собираться на встречу с Силантьевым, Расул Гамзатович снова пристал с расспросами, куда это я намылился? Ох и любопытный… Пришлось вкратце пересказывать суть дела, после чего Гамзатов попросил передать Силантьеву пламенный привет.
Пока добрался до Александровского сада — с неба начал накрапывать мелкий дождик. Был я уже не в белом костюме, а в джинсах, рубашке и лёгкой куртке, более-менее защищавшей от этой мороси. Бобина была завёрнута в полиэтиленовый пакет с принтом в виде цветочков, и никак не должна была промокнуть.
Юрий Васильевич появился в пять минут шестого.
— Здравствуйте, Женя! Принесли?
Он забрал у меня пакет, свернув его и сунув в карман плаща.
— Ничего пока обещать не могу. Может, даже мне альбом покажется не слишком достойным пластинки. Хотя ваш уровень мне известен, в крайнем случае можно было бы выпустить миньон с вашими песнями… Ах да, едва не забыл! Сегодня как раз звонили с «Мелодии», они составляют к очередной годовщине Великого Октября диск-гигант, который я со своим оркестром как раз и буду записывать. Песни уже отобраны худсоветом, и среди них ваша «И вновь продолжается бой!». Будем записывать с Лещенко. Так что примите мои поздравления. А с Пахомовым завтра же созвонюсь, спрошу, когда ему или кому-то из его заместителей можно будет принести вашу плёнку.
Засим мы и расстались. К моему возвращению дождь усилился, и я всё-таки малость промок. Быстро переоделся в выглаженный горничной парадный и единственный костюм, впрочем, вполне сносный даже для правительственных концертов. На лацкан нацепил значок «Мастер спорта СССР». В это время такое было модно. Под дождём пришлось садиться и в «Икарус». Ни у меня, ни у Гамзатова зонтика при себе не оказалось. К счастью, семь автобусов подогнали к самому входу, и мы с ним трусцой (хотя зрелище бегущего трусцой похожего на колобка Гамзатова было то ещё) добежали до «Икаруса». Сели рядом во втором ряду слева. Поэт по-хозяйски расположился у окна, оставив мне место возле прохода.
Вскоре автобус въезжал в ворота Спасской башни, ещё пару мину спустя, развернувшись, «Икарус» припарковался рядом со своими венгерскими собратьями. У каждой группы был свой руководитель, и нас организованно, с предъявлением паспорта дежурному милиционеру, провели в просторный холл Дворца съездов. Дальше — сами по себе, няньки закончились.
Гамзатов успел встретить старых знакомых из числа поэтов-песенников, потащил меня им представлять. Длинный Дербенёв рядом с маленькой Пахмутовой, Харитонов, Евтушенко, Вознесенский, Ошанин, Матусовский…
— Знакомьтесь, молодое дарование с Урала!
Пождал каждому руку, ощущая, что прикасаюсь к истории. Мастодонты! А чего это у Жени Покровского уши огнём горят: Наверное, оттого, что знает кошка, чьё мясо съела. Но не признаваться же в воровстве того, что эти люди ещё не сочинили. По большому счёту это и воровством не считается. И ведь сколько раз я себя таким образом успокаивал… Но нет, совесть покоя не даёт. И, подозреваю, не будет давать. Особенно когда придётся встречаться вот так, лицом к лицу с теми, кому по праву принадлежат «заимствованные» мною вещи.
— Эк покраснел-то как, — хмыкнул Евтушенко. — Не иначе от счастья, что довелось рядом с нами постоять.
— Ага, Евгений Александрович! Вот прям щас описаюсь от такого щастья! Вы не скажете, кстати, где тут туалет?
Его коллеги по перу громко засмеялись, даже маленькая Пахмутова хихикнула в кулачок.
— Это была шутка, Евгений Александрович. А если серьезно, то да, не каждый раз вот так доведётся поручкаться с такими знаменитостями, а с одним и вообще жить в одном гостиничном номере.
Гамзатов довольно хмыкнул, потрепав меня за плечо.
В зал вошли за двадцать минут до начала. Гамзатов занял место на втором ряду посередине, мне нужно было идти на другой конец зала на третий ряд. Моими соседями оказались поэт Владимир Харитонов и какая-то представительная, несмотря на относительно молодой возраст, женщина со значком депутат Верховного Совета СССР и звездой Героя Советского Союза на груди. В сером жакете, под которой белела сорочка, изящная брошь. Покосился ниже — серая юбка, чёрные колготки и чёрные же, лакированные туфли на невысоком каблуке. И запах какой-то явно не советский от неё исходит, не иначе французский