— Выруби! — приказал Радецкий. — Или поставь лучше кассету с другой стороны.
— Здесь нет кассеты, — еще раз внимательно осмотрев магнитофон, сказал Турусов.
— А как же он, черт побери, себя записал?!
— Это не твой напарник, который чем-то на меня похож? — негромко спросил Турусов.
— Нет. У того и фамилия была другая, и голос. И ящик у нас не пропадал… — Радецкий отвечал неуверенно. — А интересный магнитофончик у него, без ленты. Сразу видно, что физик. Сам, наверное, придумал. Дай-ка взгляну!
Турусов без видимого энтузиазма, даже скорее с недоверием протянул аппарат напарнику.
— Неплохая штучка. Научиться бы еще пользоваться ею, путем эксперимента…
— Не стоит! — прервал его Турусов.
— Почему не стоит?!
— Во время эксперимента ты можешь повредить запись.
— А что тебе пользы с этой записи?
— Верни магнитофон! — потребовал Турусов.
— На!
Турусов завернул аппарат в вафельное полотенце, положил между подушкой и стеной служебного купе, прилег и задремал.
Проснулся ночью от храпа Радецкого. Тихонько слез с полки, прихватил магнитофон и прокрался на цыпочках в грузовую часть к ящикам. Спрятавшись за самым большим из них, нажал кнопку.
“…долго раздумывал о том, почему его пытаются увезти, спрятать, но словил себя на мысли, что прежде надо выяснить, кто его хочет спрятать и кому этот груз так мешает. Важно было бы также узнать, откуда он поступает, где запаковывается и все прочее, связанное с отправкой и загрузкой в пути, ведь только в наш вагон во время маршрута неизвестно как попали три ящика…”
В аппарате что-то заскрипело, возник шум, напоминавший радиопомехи, Турусов попробовал несколько раз нажать уже опробованную кнопку. Наконец шум исчез.
“…за время следования по маршруту сделал несколько остановок, из которых лишь одна приходилась на город. Это была станция “Выборг”, но ехал он к этой станции какой-то неизвестной железной дорогой. Я слишком хорошо знаю отрезок Ленинград — Зеленогорск — Выборг, много раз ездил по нему на электричке. В этот раз мы ехали целый день, ни одной станции не минули и выехали со стороны железнодорожного тупика. Мне удалось выяснить, что раньше составы, в которых был подобный груз, часто заезжали в Выборг. Из этого можно было бы сделать два вывода: возможно, где-то в районе Выборга находится место, где хранится или готовится к отправке этот груз, или же часть этого груза перевозится через границу, так как Выборг является чем-то вроде железнодорожного переезда между СССР и Финляндией. Во втором случае можно предположить, что отправка и все остальные процедуры, проводимые с грузом, дело рук определенной группы людей, занимавших ответственные посты в разные отрезки новейшей истории нашей страны. Однако и во втором случае мои собственные выводы не кажутся мне убедительными — если это дело группы людей, то перевозка такого груза за границу явно не в их интересах. Возможно, эта перевозка в интересах противоположной группы людей, которые также занимали различные ответственные посты, а теперь хотели бы предать огласке некоторые негативные факты деятельности своих бывших коллег. Бесспорно лишь то, что эти ящики существуют, что они постоянно находятся в дороге. Любые попытки решить эту задачу теоретически очень утомляют меня и, увы ни один из возможных ответов не имеет преимуществ перед другими…”
Аппарат замолчал. Турусов еще минуты три мучал кнопку, расположенную в стороне от других, но ничего не добился и лег спать.
Проснувшись, он слез со своей полки и увидел Радецкого, внимательно изучавшего внутренний мир беспленочного магнитофона.
— Ну что, записывает? — поинтересовался Турусов.
— Он вообще не пашет. Я думал — батарейки сели, но в нем и батареек нет.
— Наверно, поломался. — Турусов покачал головой.
— Ну и черт с ним! — Радецкий разогнул спину.
Турусов глянул в окошко.
— Кажется, Сибирь мы уже проехали.
— Все может быть.
— Послушай, Радецкий, а можно будет еще парочку остановок сделать, таких, как, у “факела”?
— Что, понравилось?! Конечно, можно, если дурью больше маяться не будешь. Если Сибирь проехали, значит, скоро в Карелии будем.
Турусов очень обрадовался приближающейся Карелии, не утруждая свой мозг попытками понять непостижимую логику их маршрута.
— Карелия — край роскошный! — продолжал Радецкий. — А перешеек Карельский! А Выборг! Это песня! — Он причмокнул губами от предвкушаемого удовольствия.
В Выборг состав въехал как в тишину. Ни стука колес, ни скрежета вагонных буферов слышно не было.
Ночь — спрессованная густая темнота — казалось, сопротивляется движению поезда.
Ни звезд, ни уличных фонарей.
Город выглядел покинутым, очень давно покинутым.
Беззвучно остановились. Радецкий откатил дверь, выглянул из вагона.
— Красота!
— Что-нибудь видно? — удивленно спросил Турусов.
— Ни хрена!
— А при чем тогда красота?
— Как раз при этом. Темень красивая. Вот смотри: протягиваю руку и… нет ее, не вижу! Ты где-нибудь еще такую темноту встречал?
— Нет. Туман такой видел.
— Туман?! У каждого второго в голове такой туман, а темень такая только здесь бывает, в Выборге. Когда ветра нет или ветер из Швеции. Будем выбираться?
— А куда пойдем? — поинтересовался Турусов, подойдя к проему вагонной двери.
— Мы пойдем не куда, а откуда: отсюда пойдем. Надо только хорошенько закрыть вагончик — здесь не Сибирь, соблазнится еще кто-нибудь нашими ящичками на свою голову…
— Ты уже был здесь?
— Раз десять. Но учти — города не знаю, ни магазинов, ни улиц. Я только ночью бывал.
Они соскочили на платформу, задвинули дверь. Радецкий нацепил амбарный замок и опечатал вагон.
Стоя рядом, друг друга не видели. Ощущение было действительно странным. Воздух выборгской ночи казался тяжелым. Для того чтобы выдохнуть его из легких, Турусову приходилось даже напрягать мышцы живота, словно он собирался запеть оперную арию.
— Дай-ка сориентироваться… — забормотал Радецкий, оглядываясь по одинаково темным сторонам. — Нам, по-моему, туда.
Шли медленно, не видя друг друга, не видя земли под ногами.
— Здесь есть очень забавные домики, — сказал Радецкий. — Помню одну светлую ночь. Я тогда был с… бывшим напарником, и мы встретили пьяного таможенника. Если б он не был пьяным, нам бы, конечно, нельзя было с ним говорить, а так мы представились какими-то туристами — кстати, это напарник меня тогда подбил, это здесь категорически запрещено, — и таскал нас этот таможенник по всему городу. Помню, центральная улица здесь односторонняя, то есть дома только с одной стороны — то ли четные, то ли, наоборот, только нечетные, а с другой стороны — парк. Сразу из центра улица уходит в лес…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});