— Все равно околеем! Эта теплушка вполне может заменить холодильный вагон! — Радецкий недовольно рассматривал щели в деревянных стенах.
— Надо развести огонь, спички есть. — Турусов подошел к стене и отломал поперечные доски, явной пользы от которых в принципе не было. Накрошив их перочинным ножом, чиркнул спичкой, присел в середине вагона, протянув руки к крошечному шепотливому язычку пламени.
— Профессор, не узнаю я тебя! Повзрослел, что ли? Или притворяться перестал? Другой ты какой-то…
— Нет. — Отогреваясь, Турусов потирал руки. — Это у меня приступ мужественности, точнее мужицкости. Скоро пройдет. Такое уже было раз, когда я в селе впервые дрова топором колол.
— Ты меня успокоил! — Радецкий ухмыльнулся. — Очень уж тебе не пляшет такая грубая роль, тем более что ее уже играю я. Умный должен быть слабым. Запомни: умный должен быть слабым! И молчаливым! Ты никогда не сможешь испугать человека, зато сможешь убить его. Мне вот напугать кого-то ничего не стоит, а убивать, чувствую, будет тяжелее. Извини, что я тебя слегка препарировал: так мне легче будет с тобой дальше ехать, а то слишком уж ты непредсказуемым стал. Плохо это.
— Жалко, здесь ни купе, ни окошка. Не теплушка это! Большой ящик для перевозки крупного песка… — Слова Турусова звучали неуверенно, словно боялись, что в последний момент он решит не произносить их.
— Да, — согласился Радецкий, покосившись на маленький костер. — Надо согреться.
Он тоже присел у огня, и они молча стали греть руки, колени, носы, словно им захотелось пропитаться этим огнем насквозь. Поезда слышно не было. Только попискивали, загораясь, тоненькие щепки.
Утром они проснулись в своем вагоне. Туда же перекочевал за ночь ящик и вещмешок. Поезд полз, как улитка, изредка и безуспешно пытаясь разогнаться.
Проснулись Радецкий и Турусов одновременно и сразу, без единого слова взялись за приготовление завтрака. В обязанности Турусова входило заваривание чая, все остальное (обычно под “всем остальным” подразумевалось открытие консервной банки) висело на Радецком.
— У нас никакой крупы не завалялось?! — пробормотал Радецкий, копаясь в мешке с продзапасом. — Ничего нет… Все Клавдия Николаевна сготовила… жалко.
— А ты что, кашу бы сварил? — удивился Турусов.
— Почему нет?!
Турусов пожал плечами.
— Слушай, профессор. Хотел я тебе одну вещь сказать… в том смысле, если ты действительно ничего не знаешь. Так вот, помнишь, говорил я, что двенадцать лет сопровождающим езжу?
— Ну?
— Все эти двенадцать лет я в этом вагоне ездил с еще одним… Его забрали: тронулся на почве ящичков. Решил как-то ночью, когда я спал, вскрыть их. Видно, часа два мучался, но не вышло ничего. А под утро его забрали. Прямо на ходу. Я только глаза протер — вижу, как его двое под руки в проем тащут. Зима была, утро темное. А те три фигуры как сейчас помню. Хотя, может даже меньше секунды видел их.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Хочу, чтобы у тебя все в порядке было. Очень ты мне моего бывшего напарника напоминаешь. Это ведь только наивные думают, что человек рождается, а потом умирает. Ты-то уже знаешь, что можно не умереть, а к примеру, пропасть, исчезнуть, уйти. Еще неизвестно, что лучше. Притом вряд ли кого-то удивит, что ты пропал: сотни и тысячи пропадают, по-разному пропадают. И по своей воле, и по чужой. Видел же в городах объявления “Найти человека”?! Вот и этот, хозяин вещмешка, тоже ушел и не вернулся. Официальный день его смерти совпадает с днем его исчезновения. А ведь он еще лет сорок, а то и больше может где-нибудь жить. Просто захотел умереть не умирая. Что-то вроде социальной смерти. Липовый труп.
Радецкий нагнулся, подтащил к себе вещмешок и высыпал все, что в нем было, на пол. Тетради, кулек с мылом, что-то хорошо запакованное размером с том Большой Советской Энциклопедии, толстый бумажник. Именно к нему, к бумажнику, первым делом потянулась крепкая рука Радецкого. Деньги, мелкие бумажки, квитанции посыпались на откидной столик. Громко шлепнулась синяя книжица-удостоверение.
— Познакомимся… — Радецкий бросил хитрый взгляд на напарника. — Симпатичный парень… физическая лаборатория ПГП № 0007, инженер-конструктор Смуров Александр Петрович 1942 года рождения. Вот так! Постоялец “Факела”, владелец люкса с ванной и цветным телевизором. Кстати, денег маловато для деньгодобытчика: двадцать шесть рублей и все в мелких купюрах. Странно. Там такие не добывают.
— Дай-ка мне ту книгу! — Турусов указал на упаковку.
Радецкий живо нагнулся и подал ее напарнику, а сам принялся изучать бумажки и квитанции из бумажника Смурова Александра Петровича.
— Ну и что там у тебя? Что за книга? — поинтересовался Радецкий через минуту.
— Это не книга… — почему-то извиняющимся тоном ответил Турусов.
— А что?
— Кажется, магнитофон…
— Фирмовый, японский?
— Нет, похоже на что-то самодельное.
— А ну вруби его! Я уже забыл, что где-то есть музыка. Тут один стук колес.
Турусов внимательно рассмотрел аппарат, пытаясь разобраться в функциях различных кнопок и тумблеров. Интуиция подсказала ему, что нажать надо кнопку, расположенную в стороне от других. Магнитофон заработал. Из внутреннего динамика вырвался шум, шипение дошло до свиста, потом смолкло. Четкий мужской голос заявил о своем присутствии.
“…об этом давно, с тех пор, как мне стали известны некоторые подробности. Удалось встретиться с двумя бывшими сопровождающими. Ни они, ни я так и не поняли, по какой причине их сняли с маршрута. Официально — проводили на пенсию по состоянию здоровья. На всякий случай привожу их адреса: Чихарев Ефим Петрович, г. Судак, ул. Приморская, 32, Смолин Александр Николаевич, г. Кемерово, ул. Заводская, 14, кв.6. Их длительные рассказы принесли, к сожалению, слишком мало пользы, но я уверен, что расспрашивать их следовало методически, помогая им вспоминать забытые случаи и детали. Отрицательную роль, вероятно, сыграл диктофон, находившийся на виду. Единственным своим достижением я считаю изъятие ящика 1784, но и это дело мне не удалось довести до конца. Мне не удалось вскрыть ящик. Кроме того, было неразумно с моей стороны оставаться на маршруте после похищения ящика. Возможно, меня выдал напарник. После того, как во время таежной бури мне, арестованному, удалось бежать и выйти к “факелу”, я слишком много времени потратил на поиски ящика, сброшенного на ходу той же ночью за час до моего ареста. Позже, когда я нашел его, мне показалось, что ящик был подменен, но утверждать этого я не могу. Во время своего пребывания на “факеле” мне удалось узнать много интересного, в том числе встретиться с человеком, который, как оказалось, знал немало о существовании ящиков и маршрутов. Наряду с явной ложью и фантазированием, в его словах встречалась и правда. Расслабившись, я рассказал ему о существовании ящика 1784. Несколько дней спустя этот человек исчез, потом пропал ящик. Все мои многолетние усилия, кажется, идут к полному краху. Если некому будет остановить состав, вскрыть груз и показать его всем — жизнь людей потеряет, как минимум, половину своего смысла. Говоря это, исхожу из мысли, что в каждом человеке живут или должны жить две мудрости: одна — врожденная, вторая — приобретенная. Груз, о котором я говорю, скрывает в себе вторую, наиболее важную мудрость, скрывает в себе результаты с первопричинами…”
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});