Читать интересную книгу Карпатская рапсодия - Бела Иллеш

Один из жандармов стучал в дверь дома прикладом.

— Где хозяин?

Выходил хозяин.

— С каких пор ты живешь в этой хижине?

— Я в этом доме родился. И отец мой родился здесь.

— А когда родился твой отец?

— Это один бог знает.

— Ладно. Скажем, он родился шестьдесят лет тому назад. Значит, вы пользуетесь этим домом уже шестьдесят лет. А за право пользования вы платили? Нет? Ладно. Впредь будете платить. Двадцать форинтов в год. Ежегодно по двадцати форинтов — это составляет за шестьдесят лет тысяча двести форинтов. Процентов не считаем. Их мы вам дарим. Уплату этих тысячи двухсот форинтов тоже не будем требовать сразу. Дадим отсрочку — на три дня. Но через три дня ты должен платить.

Хозяин смеялся.

— Тысяча двести форинтов? Даже дед мой не видывал сразу столько денег, а ведь он слыл человеком бывалым!

Комиссия шла к другому дому.

Пеметинцы все еще не принимали работу комиссии всерьез. Но «чужестранцы» не шутили. Когда назначенные три дня прошли, прибыли еще какие-то господа из Марамарош-Сигета. Как вскоре выяснилось, эти господа были посланы не комиссией, а судом.

Господа из комиссии стали ходить по домам вместе с жандармами и судейскими.

Хозяином первой хижины был рыжий Давид Хиршфельд.

— Сколько ты должен арендной платы? — спросил Хиршфельда один из комиссии.

Давид почесал сначала голову, потом зад и вместо ответа пожал плечами.

— Он должен тысячу двести форинтов, — установил другой из членов комиссии по своим запискам. — Мы пришли, — обратился он к Давиду, — чтобы получить с тебя тысячу двести пятьдесят форинтов. Об уплате дадим, конечно, квитанцию.

— Вы совсем с ума спятили, господа! — вырвалось наконец у Давида. — Или, быть может, вы собираетесь насмехаться над бедными людьми?

Жандарм положил руку на плечо Давида.

— Тише!

— Платить будешь? — спросил один из судейских.

— Из каких денег, интересно? Откуда мне взять?

— Значит, не будешь платить? Ладно. Ввиду того, что дом, в котором ты жил до сих пор, стоит на земле господина Грюнемайера и построен из деревьев, украденных в лесах господина Грюнемайера, ты должен немедленно убраться из этого дома! А так как в Пемете у тебя ни дома, ни земли нет, — ты должен сегодня же со всеми своими домочадцами покинуть деревню.

— Куда же мне, черт побери, идти? — кричал Давид.

— Куда угодно. В свободной стране каждый может идти, куда хочет.

Один из судейских подмигнул двум жандармам, которые вошли в хижину и, не говоря ни звука, начали выкидывать жалкий скарб Давида на улицу. С налитыми кровью глазами, с поднятым кулаком бросился Давид на судейского, но получил такой сильный удар прикладом в грудь, что упал навзничь.

На крики Давида, плач его жены и визг детишек сбежалась вся деревня — кто с топором, кто с дубиной. Собрались и жандармы.

Пеметинцы орут, угрожают.

Жандармы стоят молча, неподвижно.

— Зарядить! — командует жандармский фельдфебель, и сквозь крики, визг и плач слышен стальной звон затворов.

— Взвод! — командует фельдфебель, и на пеметинцев уставились восемнадцать дул.

Жандармы стоят прямо и неподвижно, пеметинцы — наклонившись вперед, их головы втянуты в плечи. Они похожи на диких кошек, готовящихся к прыжку.

— Что это такое? Что тут происходит? Эх вы, люди! С ума сошли?

В самую опасную минуту в Пемете прибыл Грюнемайер.

— Что тут происходит?

Перекрикивая друг друга, сотни людей в одни голос стали объяснять «Богатому немцу», что произошло. Немец только качал головой:

— Эх вы, люди!

— К ноге! — скомандовал фельдфебель; жандармы, опустив винтовки на землю, неподвижно ожидали дальнейших приказаний.

Как только улегся шум, Грюнемайер раздал всем девяти ребятам рыжего Хиршфельда по пятикрейцеровой монете и произнес речь. Потом он пригласил двенадцать самых старых жителей деревни на совещание.

В течение двух часов в одной из палаток совещались старики с Ульрихом Грюнемайером и с марамарош-сигетским адвокатом.

Во время совещания они пили водку немца и курили его табак. Грюнемайер не скупился ни на то, ни на другое.

После двухчасовых переговоров соглашение состоялось.

Деревенские могут продолжать спокойно жить там, где они жили до сих пор. Просроченную аренду Грюнемайер всем прощает. В уплату аренды за текущий год пеметинцы будут работать под руководством инженера один месяц. Соглашение урегулировало и вопрос об охоте. Охотиться разрешено только на опасного зверя — волка, медведя и кабана. Мясо убитого медведя или волка принадлежит охотнику, шкура — Грюнемайеру. С кабаном наоборот: охотник оставляет себе щетину, а мясо должен отдать Грюнемайеру.

Кто сам не видел, вряд ли поверит, как быстро меняется вид леса, вся его жизнь, если этого захочет «Богатый немец».

Спустя три дня в середине леса стояли уже четыре вместительных барака. В двух из них жили жандармы, в третьем — инженер и прибывшие из города рабочие. В четвертом вел свою торговлю Беппо, причем товары из Марамарош-Сигета доставлялись беспрерывно на мулах.

Когда бараки были готовы, начали строить дорогу. Пеметинцы, от мала до велика, пилили, валили деревья. Корни корчевали городские рабочие. Засыпка и трамбовка дороги опять-таки была делом пеметинцев. Работа шла от зари до позднего вечера. Для собирания грибов и земляники, для поисков яиц диких уток, а тем более для охоты не оставалось ни времени, ни желания. Но у народа были всегда еда и курево. Беппо давал им все в кредит.

Прошел месяц, и пеметинцы опять были свободны. Жизнь вошла бы в прежнюю колею, если бы не Беппо, который в течение месяца охотно отпускал пеметинцам все свои товары в кредит и только записывал в книгу, кем что куплено, а теперь потребовал уплаты.

— Платить? Откуда?

Но Беппо не интересовался тем, что у пеметинцев нет денег. Он стал грозить жандармами, адвокатом, судом. Пеметинцы уже знали, что суд — не шутка, и, для того чтобы не иметь дела с судом, охотно заплатили бы, но платить было нечем.

Как месяц назад Грюнемайер, так теперь на помощь им пришел инженер Крумпли.

Инженер предложил пеметинцам уплатить за них все долги с тем, чтобы они потом отработали. Инженер, не скрывая, говорил прямо, что назначит каждому взрослому мужчине по восемь форинтов в месяц, женщинам — по четыре, а детям — по два.

Чтобы не иметь дело с судом, пеметинцы стали строить дорогу дальше — теперь уже за плату. Работали они четырнадцать — пятнадцать часов в сутки. О харчах не заботились, так как инженер уплатил их долги, и Беппо опять стал отпускать товары в кредит.

К концу месяца большая часть старого долга была погашена. За каждым семейством осталось не больше двух-трех форинтов. Но к этому теперь прибавился еще новый долг, сделанный за второй месяц. Когда инженер выплатил деньги за третий месяц — платил он прямо итальянцу, — выяснилось, что пеметинцы съедают за месяц больше, чем зарабатывают. Инженер отдавал все заработанные деньги Беппо, но этим долги не были погашены. У каждого оставался еще долг, — у кого четыре форинта, у кого три. Пеметинцы работали с рассвета до темноты. В результате дорога к Тисе росла из месяца в месяц, и соответственно этому росли долги пеметинцев. Случилось дважды, что Беппо был избит до крови, но от этого положение ничуть не улучшилось. Однажды ночью была сделана попытка ограбить склад, но жандармы оказались на своих местах.

Пеметинцы пошли жаловаться к инженеру.

Он внимательно выслушал их, задумался и наконец дал им такой совет:

— Надо меньше кушать, друзья. Зачем всегда кушать сало? Ешьте хлеб, кашу, и все будет в порядке. Разве раньше вы ели сало?

— Но раньше мы так не работали!

— А разве я меньше вас работаю?

На это они ничего не могли ответить, так как инженер действительно бывал на работе с зари до ночи. Но от этого долги пеметинцев ничуть не уменьшались.

Когда дорога была уже почти готова, началась постройка завода. Здание завода строили из дуба. Когда на нем появилась крыша, на возах, запряженных шестью быками, в Пемете стали прибывать машины. Это были огромные, тяжелые железные машины, каких пеметинцы даже во сне не видели. И для того чтобы погашать долги, они должны были впредь работать на этих машинах.

Машины установили. Лесопилка была готова.

Открытию ее предшествовало большое празднество. На каждой хижине развевались флаги. Грюнемайер угощал всю деревню. На поляне зажарили на вертелах двух целых быков и раскупорили три бочки вина и бочонок водки. Каждый мог есть и пить сколько влезет.

Под вечер в Пемете на своей четверке прибыл сам Грюнемайер. «Богатый немец» был в радужном настроении. Если обычно он ел и пил за троих, то на этот раз — за десятерых. Он на глазах у всех обнимал деревенских девушек и обеими руками разбрасывал пятикрейцеровые монеты, которые носил за ним в корзине слуга.