Оргазм накрыл ее так внезапно, что она издала дикий полувсхлип, полукрик. Джесси прижала тыльную сторону ладони ко рту и только беспомощно всхлипывала, сотрясаясь от волн наслаждения, впитывая то, что он дарил ей, содрогаясь от толчков его бедер, которые выжимали из нее последние капли удовольствия, и от прикосновений его опытной руки, которая не прекращала ласк.
Ее тело горячо сжималось и пульсировало вокруг его члена, и эти ощущения были слишком сильными для Кейона. Он не мог сдержаться, поэтому не стал и пробовать. Он рухнул вперед, накрыл Джесси своим телом, приподнял ее, прижимая спиной к своей мускулистой груди, и прорычал у ее уха: «Ты моя, Джессика. Ты понимаешь это? Моя». Еще два толчка, и он не выдержал и кончил в ее жаркую тугую плоть.
Непостижимое чувство правильности того, что его семя изливается в нее, подчеркнутое поглаживаниями ее сверхчувствительного после оргазма клитора, снова довело Джесси до пика. «Ты тоже мой, горец», — такой была ее последняя связная мысль перед тем, как они соскользнули на пол, где и лежали некоторое время, не размыкая объятий.
Кейон сидел на полу у камина, оперевшись плечами на оттоманку, и зачарованно смотрел на Джессику.
Она сидела, скрестив ноги, на овечьей шкуре возле яркого пламени, в которое он только что бросил сушеный вереск. Ее глаза искрились, короткие черные кудряшки были слегка взъерошены, на бедрах было завязано алое бархатное покрывало. Джесси о чем-то рассказывала, оживленно жестикулируя. Кейон понятия не имел — о чем, потому что не слышал ни единого слова.
Она была обнажена до талии, и ее высокие круглые груди подпрыгивали от каждого жеста. Розовые соски слегка припухли от любовных игр.
Теплый свет камина подчеркивал каштановые прядки в ее волосах, оттенок, которого Кейон не замечал раньше, и слегка золотил нежную кожу.
Все, что он мог, это держать руки при себе, потому что знал — если в эту ночь он зайдет слишком далеко, он не сможет заняться с ней любовью завтра, послезавтра и послепослезавтра. Ему приходилось сдерживаться, и это просто убивало его. Ладони зудели от желания гладить ее тело, вновь и вновь делать ее своей.
Кейон вытянул ноги, завел руки за спину, опираясь на них, чтобы избавиться от соблазна, и заставил себя некоторое время просто наслаждаться прекрасным видением.
Джессика Сент-Джеймс: полуобнаженная, невероятно женственная, сияющая после любовных игр с ним.
С первого взгляда на нее он знал, что этим все закончится. Что он возьмет ее. Джесси была его судьбой, в этом Кейон был уверен не меньше, чем в своем желании отомстить.
После того как они соскользнули со стола и некоторое время полежали, восстанавливая силы, он поднялся и подхватил Джесси на руки. Отнес сюда, к камину, уложил спиной на светло-кремовую овечью кожу и снова занялся с ней любовью. Медленно, ласково, показывая ей, что может быть не только диким самцом-собственником, что в нем живет и нежность. Он хотел, чтобы Джесси узнала его со всех сторон: узнала лэрда из девятого века и колдуна, простого мужчину и друида.
Потом они снова задремали, снова проснулись и начали лениво говорить о мелочах, которые обычно обсуждают влюбленные: о цветах и временах года, о любимой еде, интересных людях и местах.
Внезапно взгляд Джесси снова стал серьезным, и она подалась вперед.
— Как это случилось, Кейон? Как ты оказался в зеркале?
Он тоже наклонился вперед — просто не мог сопротивляться притяжению ее грудей, которые закачались перед его лицом. Кейон провел подушечкой пальца по нежной коже.
— Ох, женщина, — мягко сказал он. — Ты показываешь мне рай и просишь вернуться в ад? Не сейчас, милая Джессика. Сейчас наше с тобой время. Никаких грустных мыслей. Только мы.
Накрыв ее груди ладонями, Кейон склонил голову, провел языком по розовому соску, потом втянул его в рот хрипло мурлыча. Сосок тут же напрягся. Кейон легонько прикусил самый кончик, покатал его между зубами, потом прижал язык к небу и засосал уже сильнее.
— Мы, — задыхаясь, повторила Джесси, прижимая к себе темноволосую голову горца.
Это была самая невероятная ночь в ее жизни. Реальность превзошла все, что Джесси когда-то себе представляла. Ночь была обжигающей. Ночь была интимной. Она была наполнена звуками страсти, которые, казалось Джесси, должны были отражаться от каменных стен и эхом лететь по коридорам старинного замка. Ночь была тихой. Ночь была дикой. Нежной. Идеальной.
На столе горец овладел ею дико и грубо, пробудив в ней такую же дикость.
А потом нежно, до сладкой боли неторопливо, он взял ее у камина. Он держал ее лицо в ладонях, не отрываясь, смотрел ей в глаза и ласкал так нежно, почти благоговейно, что Джесси отвернулась, чтобы скрыть непрошеные слезы. Кейон двигался глубоко внутри нее, и Джесси чувствовала себя так, словно он занимается любовью с ее душой.
А потом Кейон перекатился на спину, поднял ее над собой — мощные мускулы заиграли под кожей его сильных, покрытых татуировками рук — и опустил на себя, медленно, дюйм за дюймом проникая в нее.
Он был невероятным любовником! Ни разу за ночь его член не стал мягким. Даже после оргазма он все равно был возбужден. Был миг, когда Джесси даже пожалела Кейона за эту выносливость. Он напоминал Терминатора. Но она не собиралась жаловаться на то, что Кейон оказался неутомимой сексуальной машиной (хотя утром наверняка пожалуется, ведь, судя по всему, завтра она с трудом сможет ходить!).
После третьего напряженного, великолепного раза, когда горец растянулся на бархатном покрывале, а Джесси двигалась сверху, доводя их обоих до ошеломительного оргазма, Кейон собрал мягкие шерстяные покрывала с кресел и, закутавшись в них, любовники выскользнули на каменную террасу, залитую перламутровым светом луны.
Кейон стоял сзади и обнимал Джесси, прижимаясь грудью к ее спине и положив подбородок ей на голову. Его пряный аромат окутывал Джесси. К этому запаху примешивался более тонкий: запах их обоих. Запах их любви — аромат пота, поцелуев, спермы — кружил ей голову.
Горец молча обнимал ее, и долгое время они просто стояли, глядя в ночь на горы за замком.
Джесси смотрела в небо, усыпанное бриллиантами звезд, и изумлялась.
Колледж остался в прошлой жизни.
Она больше не помнила ту Джесси, которая тщательно распланировала всю свою жизнь. Ту, которая упрятала подальше кружку с надписью «Жизнь — это то, что случается с нами, пока мы строим планы».
Она наконец перестала строить планы.
Это и была Жизнь.
Здесь и сейчас.
Именно здесь, стоя под звездным небом Шотландии в объятиях своего горца, она поняла, что уже не торопится дописать докторскую диссертацию. По правде говоря, перспектива остаться в Шотландии и начать случайные, незапланированные раскопки в этих горах казалась ей очень соблазнительной. Особенно если Кейон МакКелтар будет поблизости, чтобы подносить инструменты и составлять ей компанию.
Джесси знала, что, как бы она ни старалась, она никогда не сможет понять, почему ее мама не стремилась сохранить хотя бы один из своих браков, но внезапно полностью осознала, почему Лили так хотела детей. Джесси поняла, что такое неиссякающая любовь матери ко всем детям: родным и приемным.
Это была сложная эмоция, которую она раньше никогда не испытывала, потому что еще не встречала человека, от которого ей хотелось бы иметь детей.
Джессика МакКелтар.
Впервые в жизни она размышляла, какие дети у них получатся. Каких детей они могут подарить миру вместе, она и этот большой, сильный, мужественный человек. Наверняка их дети получатся замечательными!
Джесси знала, что с ней происходит.
И это пугало ее ничуть не меньше, чем радовало. Она подозревала, что светится так же ярко, как и луна у них над головами.
Так иногда на женщин действует настоящая любовь.
22
— Мы заходим, — предупредил глубокий баритон одного из близнецов МакКелтаров из-за двери библиотеки.