Продавая то Пруссию Австрии, то Австрию Пруссии, а иной раз и обе эти страны России, Адальберт внимательно следил в Париже за эмигрантскими кружками. Пост редактора пришелся ему весьма кстати — как удобное прикрытие.
Фон Борнштедт промахнулся, начав борьбу с «Молодой Германией». Он рассердил берлинских филистеров — зажиточных горожан, которые изображали из себя сторонников реформ и прогресса. Между двумя кружками пива, после сытных сосисок они охотно занимались критикой правительства, не приносившей, впрочем, никому вреда и способствовавшей пищеварению. Курс, взятый газетой «Вперед», их сначала разочаровал, а затем и возмутил.
Еще раньше своих соотечественников отвернулись от газеты парижские эмигранты.
Тщетно печатал фон Борнштедт статьи, в которых обещал, что газета откажется от всяких крайних взглядов, как реакционных, так и революционных. Он был готов на все, лишь бы сохранить добрые отношения с немецкими эмигрантами и не отпугнуть их от газеты. Ведь это была та дичь, за которой его послало охотиться прусское правительство.
Но, прочитав и эти лояльные высказывания, эмигранты не поверили редактору и издателю. Тираж газеты резко упал. Заметив изменение курса газеты, департамент тайной полиции в Берлине доложил правительству о возмутительной пропаганде газеты и добился запрещения ввоза ее в Пруссию. Остальные немецкие правительства последовали этому примеру. Адальберт фон Борнштедт, ожидая головомойки, поехал в Берлин с покаянием. На посту редактора его сменил молодой, чрезвычайно болтливый, легковерный, но пылкий журналист, юрист по образованию, Бернайс. И тотчас же к газете примкнули многие немецкие эмигранты, живущие в Париже.
Маркс, искавший трибуну для продолжения борьбы, начатой в «Рейнской газете», решил воспользоваться приглашением сотрудничать в газете «Вперед».
В помещении редакции всегда было накурено, шумно и многолюдно. Несколько раз в неделю там собирались сотрудники: Маркс, Бернайс, Гейне, Гервег, Бакунин, Вебер, Руге.
Иногда в редакции поднимался словесный ураган, в котором трудно было что-либо разобрать, порою затевалась праздная беседа. Бернайс, прерывая монологи Руге и Бакунина, таинственно сообщал о последних событиях в высшем обществе и за кулисами театров.
Маркс терпеть не мог празднословия. Истребляя одну за другой сигары, он нередко властно прекращал разглагольствования и призывал всех к делу. Ему не перечили. Маркс скоро стал душой газеты. Уверенно и вместе с тем скромно он подсказывал темы статей, неотступно следил за тем, чтобы газета сохраняла прогрессивное направление. Маркс фактически редактировал ее и писал иногда передовые статьи, а также лапидарные заметки без подписи.
Врач Вебер не обладал специальными познаниями в области политической экономии, по был образованным и способным популяризатором. Маркс, оценив это, со всей присущей ему щедростью делился с Вебером своими мыслями. Он дал ему свои рукописи, из которых тот почерпнул важнейшие теоретические положения и цитаты для своих статей. Вебер п доходчивой форме повторял многие выводы Маркса о значении денег в буржуазном обществе.
Руге как-то напечатал в газете несколько заметок и статей о прусской политике, которые снабдил всевозможными сплетнями о нелестных чертах характера прусского короля-пьяницы, привычках хромой королевы. Одну заметку он закончил предположением, что прусская королевская чета состоит только в «духовном» браке. Всю эту пошлость Руге подписал не своей фамилией, а псевдонимом «Пруссак».
«Кто же это такой?» — недоумевали читатели. Сам Руге был некогда гласным городской думы Дрездена и числился в списках саксонского посольства во Франции.
Женни Маркс, прочитав подленькие статьи, подписанные «Пруссак», заволновалась. Она знала о провокационных слухах, будто под этим псевдонимом скрывается Маркс.
— Кто такой «Пруссак»? Читателя явно наводят на ложный след, — сказала она гневно, протягивая газету мужу. — Неужели ты думаешь оставить без ответа пущенную в тебя отравленную стрелу?
Карл любил схватки и предвкушал победу, как всякий человек, убежденный в своей правоте.
— Отвечать надо так, чтобы не уподобиться Руге, который стремительно опускается на самое дно беспринципности. Он жалок и труслив. Есть своя логика у человека, когда он становится предателем: сказав «а» в алфавите отступничества, он неизбежно произносит все буквы до последней… Руге очень скоро доползет на брюхе до прусского министерства иностранных дел, будет каяться и вымаливать прощение, сваливая на бывших товарищей свои грехи.
«Рейнская газета», редактировавшаяся К. Марксом
Дом и Брюсселе, в котором жил» К. Маркс и Ф Энгельс в 1845 г.
«Немецкая брюссельская газета», в которой сотрудничал К. Маркс.
Манчестер. Гравюра 40-х годов XIX века.
Маркс, не откладывая, принялся за статью, которая достойным образом должна была отвести от него подозрения в авторстве подлой стряпни.
Делая пометки на полях и подчеркивая отдельные фразы, Карл снова прочел все подписанное псевдонимом «Пруссак».
В одной из заметок Руге, пытаясь умалить значение восстания силезских ткачей, доказывал, что у рабочих не было политических целей, без чего нет и социальной революции. Это дало Марксу повод всесторонне осветить вопрос о восстании в Силезии и о рабочем движении как таковом.
Восстание силезских ткачей вызвало волну филантропической жалости у немецких буржуа. Классовая борьба в Германии еще была слабой, протекала вяло, и имущие охотно проливали крокодиловы слезы над участью бедных тружеников.
Особенно старалась «Кёльнская газета», открывшая сбор пожертвований в пользу семей убитых или арестованных ткачей.
Но Марксу было ясно, что, как только рабочее движение в Германии окрепнет, оно тотчас же встретит кровавый отпор фабрикантов и банкиров. Начнется социальный бой, и баррикады разделят навсегда два непримиримых класса.
Сострадание немецкой буржуазии к угнетенным ею же рабочим являлось пока лишь подтверждением слабости борьбы и того, что богачи переоценивают свое могущество, не боясь своих рабов.
Восстание силезских ткачей было первой угрозой частной собственности, и в нем Маркс открыл особенности, каких еще не знала летопись плебейских социальных взрывов.
«Прежде всего, — писал Карл, — вспомните песню ткачей, этот смелый клич борьбы, где нет даже упоминания об очаге, фабрике, округе, но где зато пролетариат сразу же с разительной определенностью, резко, без церемонии и властно заявляет во всеуслышанье, что он противостоит обществу частной собственности. Силезское восстание начинает как раз тем, чем французские и английские рабочие восстания кончают, — тем именно, что осознается сущность пролетариата… В то время как все другие движения были направлены прежде всего только против хозяев промышленных предприятий, против видимого врага, это движение направлено вместе с тем и против банкиров, против скрытого врага».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});