Тамара вспыхнула.
— Три года тому назад я вас не поняла бы, Вера Петровна, но теперь многое вижу в настоящем свете. В наших гостиных говорят довольно свободно обо всем, а перед бедной девушкой, приходившей рисовать за деньги портреты, стеснялись еще меньше. Итак, я вижу, что вы боитесь, как бы в будущем я не поддалась какой-нибудь недостойной страсти?
— Почему же недостойной страсти, а не естественному закону, которому ты подчинена так же, как и все другие женщины? Можешь ты предвидеть, что с тобой будет, если судьба бросит на твою дорогу человека, который пробудит страсть в твоем сердце — настоящую страсть, а не спокойное чувство, какое внушает тебе Магнус?
— У меня не страстная натура, Вера Петровна! К тому же я всегда найду солидную поддержку в чувстве долга и в уважении, которое питаю к своему будущему мужу. Я знаю, меня будут стараться соблазнять — при этом глаза ее засверкали, — так как что может быть заманчивее жены другого, в особенности же — жены больного! Наши мужчины особенно ценят подобные связи, не обязывающие их ни к чему. Что за дело, если они вносят раздор и несчастья в дом ближнего, лишь бы было удовлетворено их тщеславие, лишь бы они не были стеснены женщиной, которую всегда можно бросить, как изношенную перчатку! Только я никогда не увлекусь человеком, который осмелится предложить мне позор и адюльтер. Честь и имя, доверенные мне Магнусом, я сохраню незапятнанными и твердо уверена, что буду с ним счастлива, так как смотрю на брак совсем с другой точки зрения. По-моему, прежде всего необходимы гармония души, сходство вкусов и убеждений, однородность характеров, взаимное уважение и доверие и достаточно любви, чтобы терпеливо переносить маленькие недостатки, присущие нам всем. Вот твердое основание для счастливого союза, и мы оба удовлетворяем этим условиям. Какое же значение может иметь здесь болезнь Магнуса? Я сожалею о нем ради него же, так как в его годы тяжело быть прикованным к креслу. Для меня же это причина вдвое сильней любить его, так как я буду составлять для него все, а капризы больного, право, приятнее переносить, чем претензии, неверность и, подчас, дурное обращение здорового!
— Я вижу из этих слов, что твое решение бесповоротно. Дай же Бог, чтобы ты никогда в нем не раскаялась! — заметила со вздохом баронесса.
Адмирал также был очень удивлен, но совсем иначе принял это известие и на мрачные предчувствия баронессы ответил со смехом:
— Чего вы пугаетесь? Тамара — девушка с головой и сердцем! Она имела много хороших уроков в жизни, и поверьте, что она знает, что делает! Что же касается Магнуса Оскаровича — то он даже без ног в тысячу раз лучше этого четвероногого животного — Тарусова!
Баронесса засмеялась и пожала плечами.
Новость о помолвке Ардатовой с бароном-паралитиком с быстротой молнии облетела весь город и возбудила множество толков.
Претенденты, получившие отказ, смотрели на такой выбор, как на насмешку и даже как на личную обиду. Взбешенные тетушки и маменьки, видя, что их возлюбленным детищам предпочли больного, которого никто даже и не считал за соперника, не щадили молодую девушку. Одним словом, все были недовольны, хотя, в сущности, никому до этого брака не было никакого дела.
Тамаре, конечно, было известно враждебное настроение общества, но она не обращала на это ни малейшего внимания. По-прежнему она много выезжала, от души забавляясь сердитыми взглядами, недовольными улыбками и плохо скрываемой досадой, с которой произносились поздравления.
За два дня до своего отъезда в Стокгольм Тамара пожелала вместе с баронессой отправиться на концерт с участием Рубинштейна, устраиваемый с благотворительной целью. Садясь на свое место, она заметила, что ее соседкой случайно оказалась мадам Пржекловская, тетка молодого графа. Они молча поклонились друг другу, так как в это время исполнялся номер. Во время антракта к Тамаре подошел знакомый генерал и поздравил ее с помолвкой, так что старой деве пришлось поневоле тоже обратиться к молодой девушке.
— Позвольте мне тоже поздравить вас, — сказала она язвительным тоном, — только, откровенно признаюсь, я не знаю, чего пожелать вам! Выбор разбитого параличом человека молодой, красивой и богатой девушкой до такой степени странен, что всякие пожелания звучат как-то фальшиво!
Тамара смерила холодным и насмешливым взглядом свою собеседницу.
— Благодарю вас, несмотря на немного странный тон вашего поздравления! Я очень чувствительна к тому, как относятся к моему выбору, но, право, им, кажется, уж чересчур интересуются. Я никого не заставлю следовать моему примеру. Дело моего личного вкуса предпочесть телесный недостаток душевному — предпочесть выйти замуж за хорошего, умного человека, искренно любящего меня, чем взять в мужья какого-нибудь разорившегося прожигателя жизни, гоняющегося за большим приданым.
Пожилая дама покраснела от гнева.
— О, я не думаю оспаривать, что бедный молодой человек бескорыстнее всякого другого! Он отлично понимает, как трудно ему очаровать женщину своей особой.
— Я попрошу вас, сударыня, не забывать, что бедный молодой человек, о котором вы говорите, мой жених, — заметила с улыбкой Тамара. — Во всяком случае, ни барон Лилиенштерн, ни я — мы не обязаны никому давать отчет в наших поступках и вовсе не желаем объяснять обществу мотивы нашего брака.
Баронесса, слышавшая эту стычку, вмешалась в разговор и дала ему другое направление.
В назначенный день Тамара уехала в Швецию, где провела две недели, употребленные на исполнение необходимых формальностей и посещения могилы своего благодетеля. Целый день провела она в небольшом замке на берегу моря, близ которого был погребен Кадерстедт. Долго плакала и молилась она у могилы великодушного человека, так благородно воздавшего добром за зло. Она взяла себе на память медальон с портретом Олафа, ею же переданный ему некогда по поручению покойной матери.
Тихо и спокойно провела Тамара время среди своих друзей. Вид Оли и Гриши очень обрадовал ее, так что она с благодарностью приняла предложение госпожи Эрик-сон оставить их здесь еще на несколько лет. Тамара обеспечила детей отдельным вкладом в банке, так как Кадерстедт, не упоминая о них, написал в своем завещании, что в случае смерти Тамары все состояние его должно быть передано благотворительным учреждениям.
Окончив все дела, она уехала с госпожой Эриксон в Париж и Германию, а в конце июня вернулась в Петербург. Отсюда молодая девушка телеграфировала Магнусу, что через четыре дня, 28 июня, она со своими друзьями приедет к нему в имение, где они решили обвенчаться в тесном кругу близких родных и знакомых.