арестованы, — почти прокричал архидиакон.
Меня втолкнули в комнату, которая моментально заполнилась рослыми иноками. Все с чёрными капюшонами, все с оружием.
— В чём меня обвиняют? — мягко осведомился я.
— В подселении. В связи с ведьмой. В тёмных ритуалах с человеческими жертвоприношениями! — глаза архидиакона горели ненавистью. — Я тебя сгною, враг рода людского! Ты до конца своих дней будешь молить Господа нашего о прощении. Я лично буду за этим следить.
Вот это номер.
— Вы комнату точно не перепутали? — спокойно уточнил я.
Архидиакон моргнул, растерявшись, а затем снова надулся важностью:
— Ты же сказал, что ты Артемьев! Молчать!
Я поднял указательный палец, пытаясь вставить слово, но после очередного вопля опустил руку. Ладно, сейчас это не сработает. Подселение? Ритуалы? Что за ерунда?
На моих руках сомкнулись кандалы из заговорённого сибирия, и я тут же перестал чувствовать силу. Вот это в планы точно не входило. В спину толкнули.
— Я сам! — огрызнулся я на инока. Что-то в моих глазах заставило священника отступить.
В коридоре было многолюдно. Измученные сиротским бытом зеваки сбежались отовсюду. Наверняка кто-то из младших классов бегал по этажам и стучал в двери с криком, что церковники идут.
Среди встревоженных лиц я разглядел испуганное личико Лизы, а затем наткнулся взглядом на самодовольный взор Семёна. Глаз он не отвёл, а губы его тронула злая полуулыбка. Ох дурак… Завистливый дурак.
— Топай давай, демон! — рявкнули за спиной. Снова толкнули. Я, не отрывая взгляда от бывшего товарища, зашагал по коридору прочь. Ничего себе новости, Сёма!
Во дворе наша процессия столкнулась с ещё одной группой священников, которые волокли растрёпанную Василису Фесенко. Лицо девочки было перепачкано кровью из-за рассечённой брови. Когда-то гордая и независимая ведьма бросила на меня умоляющий взгляд, на что я лишь поднял руки в кандалах из сибирия.
— Всё будет хорошо, — удалось бросить ей, когда мы оказались рядом. — Я что-нибудь придумаю.
— Молчать, демонопоклонник! — рявкнул архидиакон и замахнулся на меня. Я даже не вздрогнул, спокойно и холодно глядя ему в глаза. Священник снова стушевался. — Придумать ты можешь лишь мольбы в адрес Всемогущего Господа нашего, дабы твоя проклятая чёрная душа не попала в ад, где ей самое место.
— Следите за давлением, — вежливо посоветовал ему я. — У вас вены вздулись. Нехорошо может закончиться.
— Ах ты тварь! — почти взвизгнул архидиакон, но справился с собой. — В машину их! Обоих!
На парковке стояло несколько автомобилей Первой Церкви. Четыре патрульных и один массивный храм на колёсах, с золотым куполом на крыше. Окна закрывали решётки с крестами, а под бело-голубой краской была такая броня, что без труда выдержала бы очередь крупного калибра.
— Как тебе вкус славы? — спросил я у Василисы, когда за нами захлопнулась дверь. В свете голубого и золотого цвета было видно, что ведьма беззвучно плачет. — Видишь, как оно бывает?
Мне они сделать ничего не смогут. Доказательств нет. А вот Фесенко может и прижмут. Смотря, что найдут при обыске.
— Мне страшно, Илья… — проскулила она.
— И это правильно, — кивнул я. — Ситуация донельзя неприятная. Но не безысходная. Давай, присядь, поговорим. Успокоимся.
Она всхлипнула, но послушалась. Села рядом, обхватив себя за плечи. Машина церковников тронулась с места.
— Они… Что теперь будет? Что теперь будет, Илья? Я не хочу. Я ничего же не сделала плохого!
Ну, это заявление было, несомненно, спорным и коллегия адвокатов подняла бы подобное заверение на смех.
— Успокойся, — мягко повторил я. — Глубокий вдох, глубокий выдох. Раз-два. Поняла?
Через минуту после того как Василиса покорно послушала моего совета — ей полегчало. Теперь она пусто смотрела прямо перед собой. Я же внимательно оглядел нашу клеть на колёсах. Тут может быть и прослушка. Прямо не поговоришь, если не хочешь себе ещё проблем добавить. Весьма вероятно, что какой-нибудь инок в наушниках сидит в кабине рядом, курит и внимательно слушает всё, что может быть произнесено в недрах их мобильного храма.
Так, что я имею из доступных ресурсов? После надрыва энергетического контура мощи у меня сейчас нет, что, справедливости ради, и неважно — спасибо кандалам на руках. Плюс ко всему бронемяки остались в дипломате, так что любое силовое решение проблемы отпадало само собой. В целом мне ничего не грозит, в этом я уверен. Никаких связей с демонами и подселенцами они не обнаружат. Я знал, как определяют подселенцев, и если бы во мне сидела чужая душа какого-нибудь матёрого убийцы или бога, то тогда да, была бы проблема. Но во мне сидел только я, пусть и чуточку старше, а больше, вроде бы, никого не наблюдалось. Тёмные же ритуалы фонят так, что закачаешься, и их можно было бы ещё как-то пришить во время разрыва у школы, но сейчас уже поздно. Здесь мне тоже ничего не смогут предъявить.
Остаётся ведьма. С ней действительно получается не очень хорошо. Неожиданно — самое слабое место. Я ещё раз посмотрел на потерянную Васю. Её била крупная дрожь, зубы звонко стучали друг о друга и дыхание стало пусть и глубоким, но прерывистым. Шок отпускает, понимаю. Как же её вытаскивать? Там точно будет обыск, и святоши найдут все, что им понадобится для официальных обвинений. Фесенко и не пряталась толком. Жила себе спокойно, уверенная в своей неприкосновенности, колдовала как не в себя. Там на десяток приговоров наберётся.
Казалось бы, не моя проблема, но… Лояльными ведьмами не разбрасываются, а где-то внутри я отчего-то уже считал её своим человеком. Понятное дело, что с оговорками, но своим. Пусть и вредным чрезмерно.
Своих же, как я многократно убедился за свою долгую жизнь, из дерьма надо непременно вытаскивать. Даже если они очень не хотят из тёплого и насиженного места вылезать.
Хотя проще было бы сейчас придушить её, а потом сказаться испуганными селянином, рядом с которым вдруг что-то страшное стали шептать и чертить руны кровью на полу. Вася ничего такого делать не собиралась, конечно, но что она скажет, мёртвенькая, а? С моей же стороны — любой благоразумный человек в такой ситуации поступил бы просто и чётко, задушил бы колдунью голыми руками. Конец истории. И потом докажите, что ходил я к ведьме как ведьме, а не как к роковой красотке. Девица симпатичная, очаровала, жить без неё не могу. Это просто сыграть даже такому актёру как я.
Нет, не наш метод. Будем выкручиваться.
Машину накренило в повороте, я посмотрел на решётки, сквозь которые виднелось голубое небо, которое тут же скрыли кроны пролетающих мимо деревьев. Так, хватит рассиживаться, пора действовать. Ежкина кошка, а ведь я не