Читать интересную книгу Возвращение на родину - Томас Гарди

Беспокойство ее дошло до крайности, но что-то было в неуклонном поведении Клайма, что заставляло ее колебаться и все откладывать неизбежный разговор. Тут ей на помощь пришел случай. Произошло это однажды вечером через полтора месяца после свадьбы и зависело целиком от неправильного употребления Венном пятидесяти гиней, предназначенных Ибрайту.

Получив деньги, Томазин через день либо два послала тетке записку с благодарностью. Такой богатый дар ее несколько удивил, но так как раньше сумма ни разу не была упомянута, она приписала все щедрости покойного дяди. Тетка строго наказала ей не говорить мужу об этом подарке; сам Уайлдив, понятно, ни словом не обмолвился жене о полунощной сцене на пустоши; Христиан, напуганный собственным участием в этом деле, тоже держал язык за зубами; и, уповая, что деньги каким-нибудь чудесным способом в конце концов дошли по назначению, он так и сказал миссис Ибрайт, не входя в подробности.

Но когда прошло две недели, миссис Ибрайт начала удивляться, почему до сих пор ничего не слышно от сына о получении подарка, а затем опечалилась при мысли, что причиной его молчания могло быть враждебное отношение к ней. Трудно было этому поверить, однако почему все-таки он ничего не написал? Она призвала Христиана и стала его расспрашивать, и по его путаным ответам она, конечно, заподозрила бы неладное, если бы половина его рассказа не подтверждалась запиской Томазин.

И пока миссис Ибрайт таким образом колебалась и недоумевала, она узнала однажды утром, что жена ее сына приехала в Мистовер навестить дедушку. Она решила тоже подняться на холм, повидать Юстасию и узнать из уст своей невестки, какая судьба постигла фамильные гинеи, которые для миссис Ибрайт были тем же, чем фамильные драгоценности для какой-нибудь герцогини.

Когда Христиан узнал, куда она идет, его волненье достигло высшей точки; он почувствовал, что больше вилять не может, и тут же у калитки признался, что деньги им были проиграны, и рассказал всю правду, то есть ту ее часть, которую знал, а именно, что деньги у него выиграл Уайлдив.

- Так неужели он оставит их у себя? - воскликнула миссис Ибрайт.

- Даст бог, нет! - простонал Христиан. - Он же хороший человек, авось поступит по-честному. Он говорил - вам бы лучше дать долю мистера Клайма Юстасии - так, может, он так и сделал.

Когда миссис Ибрайт стала способна спокойно размышлять, она посчитала эту версию наиболее правдоподобной; ей не верилось, чтобы Уайлдив мог просто присвоить деньги, принадлежащие ее сыну. А окольный путь - через Юстасию был как раз в его духе. Но от этого гнев матери отнюдь не утих. То, что Уайлдив в конце концов все-таки захватил гинеи в свои руки и может ими распоряжаться, изменять ее планы, отдавать долю Клайма его жене, потому что она была, а может быть, и сейчас остается его, Уайлдива, возлюбленной, все это вызывало у миссис Ибрайт такое раздраженье, какого она, пожалуй, за всю жизнь еще не испытывала.

Она немедленно уволила злополучного Христиана за его участие в этой истории, но потом, чувствуя себя совсем покинутой и неспособной справиться без него, сказала, что он может, если хочет, еще немного у нее поработать. После чего она поспешила к Юстасии с намерением уже не столь благоприятным для будущих отношений с невесткой, как час назад, когда она только замышляла этот визит: тогда она думала просто дружески осведомиться, не было ли случайно потери, теперь - напрямик спросить Юстасию, действительно ли Уайлдив тайно отдал ей деньги, предназначенные, как священный дар, Клайму?

Она вышла в два часа и увидела Юстасию раньше, чем ожидала, так как та стояла у пруда возле насыпи, окружавшей владения капитана, поглядывая на окрестные склоны и, может быть, вспоминая романтические сцепы, коих они в прошлом были свидетелями. Подошедшую миссис Ибрайт она встретила равнодушным взглядом, как чужую.

Свекровь заговорила первой.

- Я пришла повидаться с вами, - сказала она.

- Вот как! - удивленно проронила Юстасия, так как миссис Ибрайт в свое время, к немалой обиде девушки, отказалась быть на ее свадьбе. - Я вас совсем не ждала.

- Я только по делу, - сказала гостья уже холоднее, чем раньше. Извините, пожалуйста, но я должна задать вам вопрос: скажите, вы получали недавно подарок от мужа Томазин?

- Подарок?

- Да. Деньги.

- Что?.. Я лично?..

- Ну да, вы лично, без ведома мужа, - хотя этого я как раз не собиралась говорить.

- Деньги от мистера Уайлдива? Да никогда в жизни! Сударыня, что вы этим хотите сказать? - Юстасия сразу вскипела; помня о своих прежних отношениях с Уайлдивом, она подумала, что миссис Ибрайт тоже о них знает и теперь явилась обвинять ее в том, что она и посейчас получает от него компрометирующие подарки.

- Я только спросила, - сказала миссис Ибрайт. - Я была...

- Вам следовало быть лучшего мнения обо мне - да, впрочем, я знаю, вы с самого начала были против меня! - вскричала Юстасия.

- Нет. Просто я была за Клайма, - возразила миссис Ибрайт с излишней, может быть, горячностью. - Каждый старается оберегать своих близких.

- Значит, Клайма надо было оберегать от меня? Как вы можете так говорить! - воскликнула Юстасия со слезами обиды на глазах. - Я не причинила ему вреда тем, что вышла за него замуж! Какое преступление я совершила, что вы так дурно думаете обо мне? Вы не имели права восстанавливать его против меня, когда я вам ничего плохого не сделала!

- Я делала только то, что было естественно при данных обстоятельствах, - уже мягче сказала миссис Ибрайт. - Я не хотела сейчас этого касаться, но вы меня вынудили. Мне нечего стыдиться, и я могу сказать вам чистую правду. Я была твердо убеждена, что ему не следует на вас жениться, поэтому я всеми силами старалась его отговорить. Но теперь дело сделано, и я не собираюсь жаловаться. Я готова вас приветствовать.

- Ах, как это мило - такой деловой подход! - с затаенным гневом проговорила Юстасия. - Но почему вы решили, что было что-то между мной и мистером Уайлдивом? У меня тоже есть гордость, не меньше, чем у вас. Я возмущена, как всякая женщина была бы на моем месте. Разрешите вам напомнить, что, когда я вышла за вашего сына, это было снисхождение с моей стороны, а не маневр какой-нибудь; и я не позволю, чтобы со мной обращались как с интриганкой, которую приходится терпеть, потому что она втерлась в семью.

- О! - сказала миссис Ибрайт, тщетно стараясь сдержать негодованье. Не знаю, чем это наша семья хуже вашей - не наоборот ли? Смешно слышать, как вы тут говорите о снисхождении.

- Тем не менее это было снисхождение, - запальчиво отвечала Юстасия. И знай я тогда то, что знаю теперь, - что мне через месяц после свадьбы придется все еще сидеть на этой дикой пустоши, я... я бы дважды подумала, прежде чем согласиться.

- Лучше бы вы этого не говорили; не похоже на правду. Я хорошо знаю, что мог вам обещать мой сын; с его стороны не было обмана - не знаю, как с другой.

- Нет, это невыносимо! - хрипло проговорила молодая женщина; лицо ее побагровело, глаза метали молнии. - Как вы смеете так со мной разговаривать? Я вам повторяю: знай я, что моя жизнь от свадьбы и до сего дня будет такой, как она есть, я бы сказала - "нет"! Я не жалуюсь. Я ему ни слова об этом не говорила; но это правда. И, надеюсь, в будущем вы воздержитесь от разговора о том, что я его завлекала. Если вы еще теперь меня обидите, это обернется против вас.

- Обижу вас? Вы считаете, я желаю вам зла?

- Вы обижали меня еще до моего замужества, а теперь заподозрили, что я благоволю другому мужчине за деньги!

- В своих мыслях никто не волен. Но я никогда не говорила о вас за пределами моего дома.

- Зато говорили в доме Клайму, а хуже ничего нельзя было придумать.

- Я выполнила свой долг.

- А, я выполню свой.

- Часть которого, вероятно, будет состоять в том, что вы настроите сына против матери. Это всегда так бывает. Но что поделаешь - другие терпели, видно, и мне терпеть.

- Понимаю, - сказала Юстасия, задыхаясь. - Вы считаете меня способной на все самое дурное. Что хуже жены, которая поощряет любовника и озлобляет мужа против его родных? Но именно такой меня изображают. Может, придете и вырвете его из моих рук?

Миссис Ибрайт отвечала ударом на удар.

- Не яритесь так, сударыня! Это портит вашу красоту, а из-за меня не стоит вам терпеть такой ущерб. Ведь я только бедная старуха, которая потеряла сына.

- Если бы вы уважительно обращались со мной, он был бы ваш по-прежнему, - сказала Юстасия; жгучие слезы катились у нее из глаз. - Вы сами виноваты вызвали разлад, который теперь уже нельзя залечить!

- Я ничего не сделала. Но такой дерзости от молодой девчонки я не могу вынести.

- Вы сами напросились; заподозрили меня и заставили меня так говорить о моем муже, как сама я бы никогда не стала. А теперь вы ему расскажете, что я говорила, и мы оба будем мучиться. Уходите лучше отсюда! Вы не друг мне!

- Уйду, когда скажу то, что мне надо. Если кто скажет, что я пришла допрашивать вас без достаточных оснований, это будет неправда. Если кто скажет, что я пыталась предотвратить ваш брак иначе чем вполне честными способами, это будет неправда. Я пришла в недобрый час; господь несправедлив ко мне, что позволил вам так оскорблять меня! Возможно, сын мой не будет знать счастья по сю сторону могилы, - он неразумный человек, который не слушает материнских советов. Но вы, Юстасия, стоите на краю пропасти, сами того не зная. Покажите моему сыну хоть половину той злобы, что вы мне сегодня показали, - а этого, может быть, недолго ждать, - и вы увидите, что, хотя сейчас он с вами кроток, как ребенок, он может быть твердым, как сталь!