Само собой, проклятие я тоже неоднократно пытался из них вытянуть, но и тут потерпел неудачу. Проклятие, как и раньше, уходило, но всегда лишь на время, а потом снова возвращалось и начинало просачиваться наружу.
К сожалению, в записях старика на этот счет ничего толком не говорилось. Быть может, я даже не все нашел и какие-то из них безвозвратно сгорели в устроенном мроном пожаре. Однако насчет темного алтаря и проводимых на нем ритуалов я оказался прав. И в конечном итоге пришел к выводу, что Гнор не просто себя проклял — каждая его кость с некоторых пор являлась этаким мостиком, своеобразным порталом и одновременно неотъемлемой частью царства теней. Более того, непрерывно черпала оттуда силу, поэтому-то я и не смог их уничтожить.
Это означало только одно — бесполезно пытаться похоронить Гнора в гробу, закопать на обычном кладбище, распилить на части и при этом думать, что он никогда не вернется.
Вернется. Через год или столетие, но все же соберет себя по кускам, где бы они ни находились, и вот тогда у нас снова возникнут проблемы.
Сам процесс сборки я тоже имел возможность наблюдать в деталях. Причем тем же днем, только ближе к вечеру, когда мои гончие все-таки вернулись и Кость от радости принялась скакать вокруг стола и бодать меня костлявой башкой. При этом во рту у нее так и сидела экспериментальная крыса, которая за последние трое суток такого страху натерпелась, что, судя по ее ошалелому виду, находилась на грани обморока.
Тем не менее, когда гончая, забывшись, попыталась цапнуть меня зубами за рукав, крыса на удивление быстро сориентировалась и, решив, что вот он, шанс, твердо вознамерилась сбежать. Каким-то чудом протиснувшись между зубами (отощала, бедняга, на голодном пайке), она прыгнула сперва на меня, потом на стол… и надо же было такому случиться, что одной лапой бедняжка угодила прямо в ту костяную пыль, которая сохранилась после последнего эксперимента!
Гнор… ну то, что от него осталось… отреагировал на близость живого существа мгновенно. Черная пыль проворно расступилась, позволив крысе в ней буквально утонуть. После чего так же быстро сомкнулась, облепила истошно заверещавшего грызуна и в мгновение ока его поглотила. Угу. Полностью. Да так, что плоть крысеныша тут же растворилась, напитав кровью и прочими жидкостями проклятую пыль. А оставшиеся от грызуна кости вобрали ее в себя, и уже из них прямо на глазах начала формироваться костлявая человеческая кисть.
— Значит, живых к тебе подпускать нельзя, — заключил я, своевременно подхватывая собравшуюся удрать руку и упрятывая ее обратно в ведро. — Всего один некстати выбравшийся из щели таракан, и у тебя снова появится шанс воскреснуть…
Эксперимент с крысой я, правда, загубил, но раз уж за трое суток с ней ничего не случилось, то, скорее всего, слюни недовампиров неопасны. По крайней мере, до тех пор, пока не попадут в кровь.
Засыпав останки серебром и убедившись, что храмовые артефакты надежно останавливают процесс воскрешения, я задвинул оба ведра под стол и не на шутку призадумался. После чего открыл портал, на несколько часов ушел, а когда вернулся, то уже точно знал, как избавиться от бессмертного, злобного и мстительного старика, который сам себя превратил в воистину неубиваемого, проклятого всеми богами мертвеца.
Для этого всего-то и нужно было отыскать глубокую, тесную, лишенную связи с внешним миром пещеру где-нибудь за пределами обитаемых земель. Скажем, на окраине Норейских гор. Там, где нет ни зверей, ни птиц. И где уже не первое тысячелетие не ступала нога человека. Затем перенести туда останки. Выбить в скале нишу. Выложить ее освященным в храме серебром. Поставить внутрь такой же освященный ларец вроде тех, где жрецы обычно хранят свои реликвии. Уложить внутрь кости. Закрыть поплотнее крышку, навесить замок. Затем положить сверху серебряную плиту и замуровать пещеру изнутри и снаружи, чтобы туда даже муравей не пробрался.
— Вот так, — удовлетворенно кивнул я, исполнив задуманное и уложив на место последний камень. — Не у одного меня есть слабое место, так что покойся с миром, Гнор. Другого посмертия у тебя не будет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Нет, можно было, конечно, попробовать обратиться к жрецам с просьбой отмолить его кости или иным способом выбить из них намертво въевшееся проклятие. Но я рассудил, что, во-первых, надежных знакомств у меня в этой среде больше нет (надо, кстати, снова завести). Во-вторых, простое людское любопытство (а жрецам оно тоже свойственно) могло свести на нет все мои усилия. Наконец, в-третьих, проклятие Саана — это вам не шутки. До тех пор, пока темный бог ослаблен и не контролирует происходящее в царстве теней, скорее всего, заговоренные Гнором кости так и будут тянуть оттуда силу. А значит, доверять останки смертным было неразумно, и мой способ все-таки надежнее.
Как итог, в свое логово я вернулся уже ближе к ночи. Однако у меня еще оставались дела в Дамане, поэтому, оставив пещеру на гончих, я порталом отправился в столицу и, поскольку время еще было, решить посмотреть, как там поживает эрт Витор ан Торано. Очень талантливый и весьма перспективный юноша-универсал, которого не далее как двое суток назад я спас от неминуемой смерти.
Дом леди Арриолы, а теперь дальних потомков ее старшего брата, был мне хорошо знаком как снаружи, так и изнутри, поэтому мне не составило труда отыскать младшего Торано по ауре. Как оказалось, он обитал в восточном крыле, в довольно просторной комнате на втором этаже. Однако конкретно в это время он находился не один, поэтому мне пришлось ждать, пока он освободится. Сначала вместе с ним была сестра. Потом зашел крупный мужчина… вероятно, отец, и у них с сыном состоялся довольно продолжительный разговор.
К счастью, на улице Белых лилий в это время было достаточно многолюдно. Магические лавки еще работали, торговля шла бойко. А среди множества горожан, спешащих успеть в лавку до закрытия, оказалось легко затеряться.
Тем временем на улице совсем стемнело, а посетитель Витора все не уходил, и в какой-то момент мне показалось, что разговор идет на повышенных тонах. При этом аура юноши буквально пылала от горечи и обиды, тогда как в ауре его отца чувствовался сдержанный гнев.
После этого мне стало интересно, что происходит, поэтому я забрался в небольшой тупичок между домами и, спрятавшись за кучей мусора, открыл портал на крохотный чердачок, который имелся над комнатой юноши. Слышимость там оказалась прекрасной, однако ссора почти закончилась, и я услышал лишь то, что господин Торано глубоко разочарован поведением сына, поэтому с сегодняшнего дня сажает его под домашний арест. Причем не на день или два, а вплоть до окончания каникул. На что Витор, вопреки ожиданиям, ничего не возразил, но как только за отцом захлопнулась дверь, он сжал кулаки и прошептал:
— Ненавижу тебя!
При этом аура у парня стала откровенно нестабильной. Клокочущая в нем ярость то и дело пыталась прорваться наружу длинными лизунами. В какой-то момент от Витора даже пошел слабый дымок, после чего он буквально рухнул в стоящее рядом кресло, согнулся пополам и, обхватив голову руками, тихо-тихо застонал, как если бы ему было очень больно.
Его аура после этого пошла совсем уж нездоровыми волнами, а вскоре и вовсе начала менять окраску, словно впавший в отчаяние паренек начал утрачивать контроль над собственным даром. Не знаю, что именно наговорил ему отец, однако это было нехорошо. Более того, опасно. К тому же перегоревший маг никак не вписывался в мои планы, поэтому пришлось открыть еще один портал, воткнуть парню в шею короткую иглу, пока он не убился сам и не поранил других. После чего подхватить обмякшего мага и аккуратно уложить на кровать, одновременно с этим забирая у него излишки.
Торано уснул практически мгновенно, и его аура тоже вскоре успокоилась. Однако поскольку сон ничего не решал, то я наскоро пробежался по дому. Незаметно усыпил мать парня, на лице которой заметил подсохшие слезинки, не находящую себе места от беспокойства сестру и всех до единого слуг, чтобы не мешались. Ну а когда в доме остался всего один бодрствующий человек, я незаметно проник в его кабинет и, пока эрт Торано-старший яростными движениями набивал курительную трубку, одарил его второй иглой. С чуточку иным зельем, нежели то, которым я наградил его единственного сына.