– Я очень сожалею, что она такая нервная и так часто болеет, – сказала я. – Потому что она такая красивая.
Клэр Сю кивнула и сложила руки у себя под грудью. Она быстро становилась полнотелой девушкой, ее детская полнота уже развилась в то, что большинство мальчиков называют чувственной внешностью.
– Бабушка говорит, что она стала болеть сразу после того, как ты была похищена, и что единственная вещь, которая спасла ее и снова сделала счастливой, было мое рождение, – сказала она, явно гордясь этим. – Они сделали меня так быстро, как только могли, когда преодолели печаль о твоем исчезновении, а теперь ты вернулась назад, – добавила она, не скрывая своего разочарования. Она разглядывала меня некоторое время, а затем снова улыбнулась. – Бабушка сделала тебя горничной, да?
– Да.
– А я теперь одна из портье по приему гостей, ты знаешь, – похвасталась она. – Я должна соответственно быть одета и работать за конторкой. Я в этом году отращу волосы длиннее. Бабушка сказала, чтобы завтра я пошла к косметичке, и она причешет их стильно, – Клэр Сю посмотрела на себя в зеркало и перевела взгляд на меня. – Все горничные обычно стригут свои волосы коротко. Так нравится бабушке.
– Я не собираюсь коротко подстригать свои волосы, – спокойно сказала я.
– Если бабушка что-то говорит, то так и надо делать. Ты тоже должна так сделать, иначе в любом случае твои волосы будут каждый день грязные. Они и сейчас у тебя выглядят грязными.
Я не могла спорить с этим. Я не мыла их несколько дней и не занималась своей внешностью. Проще было носить косынку.
– Вот почему я не занимаюсь ручной работой, – сказала Клэр Сю, – и никогда не занималась. А теперь бабушка решила, что я достаточно красива, чтобы стоять за конторкой, и достаточно взрослая, чтобы нести ответственность.
– Это очень мило, тебе очень повезло, – заметила я. – Но мне бы не хотелось встречать массу людей и заставлять себя улыбаться все время, – добавила я. Это стерло снисходительный взгляд с ее лица.
– Ладно. Я уверена, что все в растерянности от всего этого и что сейчас они просто пытаются спрятать тебя от публики, – отрывисто проговорила она.
Я пожала плечами. Это была очень удобная теория, но я не хотела показать ей, что то, что она сказала, могло быть правдой.
– Может быть.
– Я все еще не могу в это поверить. – Она встала и пристально вгляделась в меня. – Может быть, я никогда и не поверю в это, – Клэр Сю склонила голову набок и задумалась на какое-то мгновение. – Может быть, это не так.
– Поверь мне, Клэр Сю, что я больше, чем ты, желаю, чтобы это было не так.
Это заставило ее сделать шаг назад. Она подняла брови.
– Что? Но почему? Тебе определенно не было лучше жить в нищете. А теперь ты Катлер и живешь в Катлер'з Коув. Все знают, кто мы такие. Это один из самых лучших отелей на всем побережье, – похвасталась она. Мне уже было знакомо семейное высокомерие, которое она унаследовала от бабушки Катлер.
– Наша жизнь была тяжелой, – согласилась я, – но мы заботились друг о друге и любили друг друга. Я не перестаю скучать по моей маленькой сестренке Ферн и Джимми.
– Но они не были твоей семьей, дурочка. И нравится тебе это или нет, теперь мы твоя семья. – Я отвела взгляд в сторону. – Евгения, – добавила она.
Я повернулась и встретила ее самодовольную улыбку.
– Это не мое имя.
– Так сказала бабушка, а то, что говорит бабушка, здесь исполняется, – сказала она вполголоса, направляясь к двери. – Я должна переодеться и начать мое первое дежурство за стойкой. – Возле двери она остановилась. – Некоторые ребята приезжают в отель каждый сезон. Может быть, я представлю тебя одному или двум мальчикам, поскольку теперь ты уже больше не можешь бегать за Филипом. После работы переоденься во что-нибудь покрасивее и приходи в лобби, – добавила она, выговорив эти слова так, как кидают кость собаке. Потом она вышла, захлопнув за собой дверь. Она захлопнулась со звуком, который для меня больше был похож на звук закрываемой двери тюремной камеры.
Потом, оглядев свою скучную и мрачную комнату с ее блеклыми стенами и изношенной мебелью, я почувствовала себя опустошенной и одинокой. Я подумала, что с таким же успехом могла бы быть подвергнута одиночному заключению.
Я сложила руки на коленях и опустила голову. Разговор с Клэр Сю о семье заставил меня размышлять о Джимми. Передан ли он уже в приемную семью? Понравились ли ему его новые родители и где он вынужден жить? Есть ли у него новая сестра? Может быть, они добрее, чем Катлеры, люди, которые поняли, как ужасно все это было для него. Беспокоится ли он обо мне, думает ли обо мне? Я знала, что должен думать, и мое сердце ныло от боли, которую и он, наверняка, испытывал.
По крайней мере, Ферн была еще слишком мала и могла быстрее приспособиться. Я ничем не могла ей помочь, но верила, что она ужасно скучает по нас. Мои глаза наполнились слезами при одной только мысли о том, как она просыпается в незнакомой новой комнате и зовет меня, а затем плачет, когда совершенно незнакомый человек наклоняется, чтобы поднять ее. Как напугана она может быть.
Теперь я поняла, почему мы всегда так стремительно уезжали посреди ночи и почему мы переезжали так часто. Папа, должно быть, бывал напуган или думал, что он или мама были опознаны. Теперь я понимала, почему мы уехали далеко на Юг и не могли вернуться к семьям мамы и папы. Все это время мы были беглецами, но никто не знал этого. Но почему они взяли меня? Я не могла успокоиться, не узнав всего.
И тут меня осенила идея. Я открыла верхний ящик моего ночного столика, нашла там несколько листков почтовой бумаги отеля и начала писать письмо, которое, я надеялась, дойдет до назначения.
«Дорогой папа!
Как ты уже знаешь, меня вернули в мой законный дом и настоящую семью, к Катлерам. Я не знаю, что стало с Ферн и Джимми, но полиция сказала мне, что они должны быть переданы в приемные семьи, скорее всего, в две разные семьи. Так что теперь мы все разделены, все в одиночестве.
Когда полиция явилась за мной и обвинила тебя в похищении, мое сердце разбилось, потому что ты ничего не сделал, чтобы защитить себя, и все, что ты мог сказать в полицейском участке, это что ты очень сожалеешь. Да, но сожалеть недостаточно, чтобы превозмочь боль и страдания, которые ты причинил.
Я не понимаю, почему ты и мама забрали меня от Катлеров. Это ведь не потому, что мама не могла иметь детей. Она имела Ферн. Что заставило вас сделать это?
Я понимаю, что кажется уже не таким важным теперь знать причину, потому что это уже сделано и теперь все кончено, но я не могу жить с этой тайной и болью, болью, которую, я уверена, испытывает и Джимми, где бы он не находился. Не будешь ли ты столь любезен, чтобы попытаться объяснить, зачем ты и мама сделали это?