— В коробке?
— Тьфу ты! Леденцы были теперь новая бумага лежит.
— Где она??
— На. Соображай ты головастый. — Он достал из внутреннего кармана пиджака паспорт, а из паспорта вынул другой старый листок.
Как и на прежнем, на одной стороне было что-то написано, на другой нарисован план.
— Читай вслух не торопись думай, — потребовал дядя Вова.
— «Накладбисчи»… Наклад бисчи, — пробовал понять я первое слово. — На клад би счи… На клад?.. На кладбисчи… «На кладбище!» — наконец, воскликнул я. — Грамотей вроде тебя писал.
— На кладбище? — схватился за голову дядя Вова. — Его бы самого на кладбище!
— И без тебя давно там лежит, — успокоил я.
— Теперь мне понятно где я промахнулся, — взволнованно зашагал по комнате дядя Вова. — У меня один только «клад» на уме вертелся эх если б я тебя сразу вызвал эх! Сколько потеряно времени так и быть если чего найдем тебе третья часть.
— Я слышал, государству идет семьдесят пять процентов, а тому, кто нашел, двадцать пять.
— А тебе, — подчеркнул дядя Вова, — третья часть. Остальное так и быть мне.
— Но ведь государство…
— При чем тут государство? — удивленно перебил он меня. — Оно что закапывало раскапывало прятало находило? Кто найдет? Мы! Чие будет? Наше! Чего сидишь молчишь читай дальше. Погоди. Скажи чего мы такие жадные стали?
— Какие жадные?
— Раньше на улицах большие огрызки яблок бросали с балбешками по концам навроде больших катушек от ниток. А сейчас одни яблочные хвостики кидают а ты говоришь. Жаднее стали.
Он меня прямо в тупик поставил. Я и раньше насчет этих огрызков замечал. Ну, думал, не часто нам яблочко доводится пожевать, потому и съедаем вчистую. Так здесь же яблочные края, у каждого свой сад, а картина та же, как в моем Курске. Теперь жуют до самого хвостика.
А дядя Вова не так-то прост, оказывается.
— Я и сам думаю к чему мне напрасный клад, — продолжал он, — а хочу. И чтобы большой был подороже. У меня все есть чтоб не умереть питаюсь хорошо даже самогонка так и быть признаюсь своя. Куда мне клад? Ну читай, — махнул он рукой и туманно добавил: — Наверное сам организм знает что время к нам спешит тяжкое.
— Я сегодня эту бумагу читаю, — поддел я его, — а завтра ты компот из яблок сделаешь.
Он серьезно кивнул в знак согласия.
— Итак. «Накладбисчи…»
— Заладил одно и то ж ты понятно грамотно читай со смыслом.
— Нет, вначале надо, как оно есть, прочитать, — твердо сказал я. — А потом уж смысл поищем.
Я начал снова:
— «Накладбисчи найти фюнф, отступить справа от пятой буквы насажень». И все, — я перевернул листок.
На другой стороне был рисунок со множеством маленьких крестиков рядами, один — обведен кружком. Среди них отдельно выделялся большой крест.
— Ну-у… — попытался я хоть за что-то зацепиться, — «фюнф» — это «пять» по-немецки.
— Знаю в школе учил.
— Сколько классов окончил?
— Пять.
— Отчего так мало?
— От хорошей жизни.
— Ну, извини. Если ты не в духе…
— Я в духе в духе! Почему «фюнф»? Где шестая буква с ума сойду сдвинусь!
— Насажень… Насажень, — бормотал я.
— Насажен? На что насажен скажи пожалуйста?
— На нашу голову! — зарычал я.
— Попался бы он мне темной ночью в темном переулке я бы ему… — Дядя Вова замер. — Говоришь отступить?
— Ну, да. Написано: «отступить»…
— На сколько?
— Чего — на сколько?
— Отступать! На метр на два на три?… Теперь я схватился за голову:
— На сажень!
— То-то грамотей вроде тебя, — не остался в долгу дядя Вова. — Значит «отступить справа от пятой буквы на сажень». Это больше метра?
— Не знаю.
— Ты сколько классов кончил?
— Десять.
— И чему тебя только учили! — мстительно произнес он.
— Клады искать нас не учили!
— А зря. Что на плане имеем видим?
— На плане-то, ясно, могилы с крестами.
— Сам знаю.
— Та, что с кружочком… Нет, она не пятая ни с какого края.
— А большой крест что означает показывает?
— Что на этом пора поставить крест! — вскипел я. — Учти, если ты свихнуться собираешься, я в желтый дом не спешу. Да, а ты заметил, что обе бумаги написаны разными людьми? И почерк вроде разный, — стал сравнивать я, все-таки опять завело на клад, — и первый поученей, пограмотней. В дюймах меряет, а этот в саженях.
— Может на пару работали? Для нас это чепуха на постном масле. Завтра не забудь подсолнечное масло купить на рынке рыбу жарить и мурцовку поливать, — вспомнил он. Мурцовкой у него назывался наперченный салат из помидоров, огурцов и репчатого лука. Вкуснятина!
— Ладно. А где у вас кладбище?
— У нас их трое. В городе в Лучаковке и около Троицкого.
— С церквями? — вдруг у меня забилось в висках.
— Только на городском была давно снесли. Я сунул ему под нос листок:
— Завтра сам за маслом пойдешь. Видишь большой крест?
— Не слепой, — напряженно ответил он.
— Церковь! Понял?
— Схожу на рынок за маслом так и быть! — обрадовался дядя Вова. И озабоченно забормотал: — Фюнф… фюнф… в слове «пять» четыре буквы а не пять.
— Зато в слове «фюнфъ», с твердым знаком, пять букв! Гляди, — я снова сунул ему листок. — И застыл с раскрытым ртом. — Надо, — медленно и раздельно начал я, — отступить… справа… от… пятой., буквы… Значит, там должно быть написано слово. На чем? На чем, спрашиваю?
— На памятнике, — вымолвил дядя Вова.
— А раз эта буква в слове?..
— Получается надпись надгробная.
— Какая надпись?
— «Фюнфъ» с твердым знаком.
— А почему «Фюнф», глянь, написано с большой буквы?
— Неужели такие фамилии бывают?! — ахнул дядя Вова.
— Что и требовалось доказать, — небрежно заметил я. — Готовь лопаты, чувал побольше, и пошли рыть, где указано.
— Сначала на разведку, — встрепенулся он. — Зря я всю школу кончить не успел был бы таким умным как ты завгаром бы стал!
Мы чуть ли не бегом припустили на кладбище. На обратном пути молча купили на рынке постного масла, налитого в водочную бутылку с тряпочной затычкой. Уже вечерело, на реку упала тень…
— Я не хотел тебя сильно расстраивать, но я не раз туда ходил. Все до одной могилы разглядывал если бы я заметил какой-нибудь «Фюнф» я бы запомнил.
— Тогда зачем зря тащились? Почему сразу не сказал?
— Так ты бы все равно пошел и сам я надеялся а вдруг!
— Что-то у вас вообще маловато доисторических памятников и плит.
— Да ведь самые лучшие свезли в… — он осекся. Когда он договорил, мы пошли в Детский парк. На его краю, на огороженном пятачке, стояли надгробья из полированного гранита и мрамора незабвенным жертвам-революционерам с высеченными и плохо позолоченными фамилиями и именами. На месте, видимо, отбитых крестов или религиозных скульптур были вставлены железные штыри с жестяными звездами. Собственно, остались лишь цоколи надгробных памятников. «Фюнфа» мы отыскали сразу. На задней, а когда-то передней, стороне всех надгробий были стесаны зубилом прежние рельефные буквы и даты. Но все равно можно было легко прочитать, кто и что.
И мы прочитали: «…купец первой гильдии Карл Карлович Фюнф…» и т. д.
— А ведь нехорошо, — внезапно сказал дядя Вова, — свои не сделали чужие позаимствовали.
— Там разберутся, — показал я на небо. — Теоретически, по архивным данным, можно, конечно, определить место, где был захоронен Фюнф. Жаль, я не корреспондент. А так — кто мне будет выяснять?..
— Никто. План показывать нельзя понимаешь.
— Какие ж мы обормоты! — прошипел я. — Где план? Мы достали схему и уставились на нее.
— Вот она, могила, — указал я на крестик, обведенный кружком. — Место ее можно высчитать по другим крестикам-могилам в нужном ряду. А надгробие Фюнфа — вот же оно! Отмеряй от пятой могилы сажень.
— А я откуда знаю какая она? — огрызнулся дядя Вова.
— Сначала давай замерим расстояние от пятой буквы до края надгробия.
— Правильно, — дядя Вова вынул из кармана складной метр.
Получилось тридцать пять сантиметров.
— Будем рыть… ну, примерно на расстоянии полуметра — метра от места погребения справа.
— Если оно сохранилось, — буркнул напарник. — Может там теперь кто другой похоронен лежит.
— От него и будем мерить. Застолбим точку и станем копать влево и вправо, вперед и назад, — зажегся я. — И…
— И вверх и вниз, — засмеялся дядя Вова. — Вверх не надо а вниз само собой. Умен шельмец весь в меня! Рыть будем ночью?
— Ночью с фонарем.
— А не страшно на кладбище-то?
— Страшно, — признался я. — А что делать? Если застукают, скажем, что выползков копаем для рыбалки.
— Я не милиции боюсь. Тебе хорошо ты уедешь а я местный останусь.