На третий день с утра войско двинулось домой, а я сделал короткую остановку в Москве. Собрав местных бояр и именитых купцов, я положил на стол проект союзного договора. Убеждать и уговаривать особо не пришлось. После того как я им прямо заявил, либо подписывайте, либо в будущем меня не зовите и разбирайтесь с ордынцами и прочими сами.
«Надо ковать железо пока горячо! — Решил я тогда. — Пока москвичи не забыли только что пережитый панический ужас, пока еще свежа память о победе одержанной исключительно Тверскими полками, надо брать местную знать за горло».
Условия были не обременительными, но кроме традиционных заверений, что оба города должны прийти на помощь друг другу в случае беды, там было еще два очень важных пункта. Первый о том, что Москва обязана выставить и прислать в Тверь в союзное войско сотню бойцов, коих должна полностью взять на свой кошт, включая содержание, обучение, и вооружение, согласно правилам союза. И второй, что все правила и законы касательно этого союза издаются находящимся в Твери советом, куда Москва может прислать трех своих представителей.
Второй пункт, к моему удовлетворению, вообще прошел незамеченным, больше разбирались с тем, сколько и чего потребуется для содержания московской сотни и чего это будет городу стоить. Московскому боярству и во сне не могла присниться вся грандиозность моих замыслов, а то они никак не удовлетворились бы всего тремя депутатскими местами.
Оставляю воспоминания, потому что уже заходим в устье Межурки.
— Табань! — Звучит крик кормчего, и судно мягко тыкаемся носом в песчаный берег.
Сложив весла, гребцы установили сходню, и только после этого я спокойно схожу на берег. Там меня уже ждут староста Ярема и старший плотник Ясыр.
Едва я ступил на песок, оба согнулись в глубоком поклоне.
— Будь здрав, консул!
— И вам здоровья! — Отвечаю с легкой улыбкой и, не останавливаясь, бросаю на ходу. — Давайте показывайте, чего настроили.
Мое хорошее настроение не укрылось от встречающих, и затаенная в глубине глаз тревога тут же испарилась. Мол начальство в расположении, можно расслабиться.
Ясыр двинулся вперед, показывая дорогу, а Ярема, пристроившись сбоку, тут же начал докладывать мне о последний событиях.
— С маслобоен масло подсолнечника, как ты велел, разлили по бутылям и развезли по амбарам. По новому счету ежели считать, — Он вытащил из-за пазухи мятый лист бумаги и сверился, — то три тыщи пятьсот двадцать шесть литров получилось.
«Не густо, — подумал я на ходу, — но с другой стороны, четыре года назад его вообще здесь не было».
— Еще с той свеклы, что на отдельного поле растили, сахару наварили… — Он споткнулся, но, устояв, с гордостью сообщил. — Поболе чем в прошлом годе, раза в полтора.
«Гордись! — Мысленно поздравляю самого себя. — Твои сельхоз реформы начинают давать свои плоды!»
Тут без сомнения есть повод для гордости. Введенная трехпольная система, плюс посадка озимых культур из расчета трехлетнего срока, повысили урожайность земли более чем в два раза. Здесь, конечно, сказывалось не только это, также давало о себе знать артельное использование железного плуга и прочего дорогого сельхоз инструмента. Плюс дешевые кредиты, что раздавал созданный мною Военно-сберегательный банк. Давали, естественно, не деньгами, коих катастрофически не хватало, а тем же инвентарем, посевным зерном, и прочим, но пересчитывали все в серебро и отдавать надо было звонкой монетой.
Признаю, что кто-то может назвать это вымогательством, но я предпочитаю называть расширением инвестиций в условиях дефицита денежной массы. Хмыкнув по поводу того, как ловко я ввернул замысловатую фразу, замечаю, что уже пришли на места.
Остановившись, Ясыр повел рукой в сторону плотины и односложно выдал.
— Вот!
«Да уж, нехилая презентация!» — Смеюсь про себя, но знаю, с Ясыра требовать большего глупо. Мужик он рукастый, можно сказать гений, но вот по части языка это не к нему.
Ладно, иду разбираться сам. Речушка небольшая, но быстрая. Берега крутые, так что воду удалось поднять аж на четыре метра. Нижнюю часть плотины сложили из собранных по округе валунов, а вот верхнюю из подогнанных плит песчаника. Отводной канал для сброса избыточной воды прорыт, затвор поставлен. Это уже третья плотина, и Ясыр все сделал сам без моих указаний.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Поднимаюсь на плотину. Колесо и лопасти деревянные, но по краям обшиты медью для прочности. Вал тоже деревянный, из лиственницы, и выточен почти идеально. Закрепленный в двух, обильно смазанных дегтем бронзовых втулках, он тянется в деревянную избушку, которая и является самой мельницей. Там посаженный на вал жернов, вращаясь, трется о другой неподвижный и тем соответственно мелет зерно, но это еще не все. С этого же вала есть дополнительный ременной привод на шкив много меньшего диаметра, который в свою очередь крутит циркулярную пилу. Так что это ноу хау компенсирует сезонность работы предприятия, давая ему двойное назначение и мельницы, и лесопилки.
Довольный осмотром, хвалю Ясыра, а тот стеснительно пожимает плечами.
— Я то что, мне тут и Волына-кузнец, и Фрол, и каменщики новгородские помогали. Один разе ж я справился бы!
Исподволь вижу, как Ярема ткнул плотника в бок, и тот сразу проявил понятливость.
— И староста наш, Ярема, тож помощь оказывал всегда. Людишками там или тяглом помочь, так он завсегда.
Улыбаюсь и машу рукой.
— Ладно-ладно, не старайся за всех-то! Дело хорошее сделали, и я никого не забуду, ни почетом, ни деньгами.
Два моих слушателя благодарно кланяются, и тут, скрипя колесами, подъезжает телега, на ней мужичонка с седой куцей бороденкой, в подпоясанном зипуне и заячьей шапке.
Мужичок спрыгивает с облучка и стаскивает с головы шапку.
— Здоровьишка вам, господа хорошие. Мне бы вот зерно помолоть. К кому…
Ярема тут же вскинулся.
— Ты что, дурья башка, не видишь к кому обраща…
Схватив за кушак, обрываю его на полуслове.
— Чего ты взъерепенился! Помоги лучше, кликни мельника. Не видишь, человек издалека.
Зыркнув сурово на мужичка, Ярема все ж побежал звать мельника, а я подошел к телеге. Пять больших, накрытых рогожей плетеных корзин заполнены зерном, и возчик как раз начал их отвязывать.
Меня он явно не знает, а после устроенной Яремой выволочки вообще старается не смотреть в мою сторону. Поэтому, желая завести разговор, добавляю в голос мягкости и сопереживания.
— Издалече чай приехал?
Тот охотно соглашается.
— Да десятка два вёрст, а может и с гаком! Деревенька Змеиное, что возле Медновского острога.
Честно сказать, я и не знал, что Медное уже обросло какими-то деревнями. В благодушном настроении продолжаю расспрашивать чисто из любопытства.
— Ну и как там у вас дела? Всего ли в достатке?
— Да грех жаловаться! Приютили вот, землю дали, плуг опять же, инструмент, лошадок. Еще б налогом так не душили, да процентом банку, так и совсем жизнь бы наладилась.
Тут у меня впервые закралось подозрение, что чего-то с деревенькой этой и со стариком не совсем так.
— А давно вы обосновались-то в Медном? — Задаю вопрос, потому как старик явно не местный, а из беженцев.
— Так зимой этой пришли. Со Смоленска мы… Там совсем житья от литовцев не стало, а тут прослышали, что в Твери землю сразу дают, вспоможение подъемное, да и поборы умеренные, вот и решили всей общиной сняться и к вам переехать.
«Тааак! Получается и года у меня не живут. — Начинаю потихоньку закипать. — Тогда кто ж такой хитрожопый у нас объявился⁈»
Дело в том, что как на Тверских землях, так и на моих личных первый год с переселенцев никаких налогов брать не положено. На то есть решение городской думы мою подписанное. Бояре, конечно, на своих землях вопреки закону тайком беженцев обирают. Я о таком слышал, но пока вынужден закрывать на это глаза, потому как ссориться с Тверской господой сейчас не время.
В любом случае все это, как я полагал, происходит не у меня, а где-то в дальних боярских поместьях. А тут на тебе, на моей земле, прямо под носом! От такой наглости прям кулаки зачесались.