По мере продвижения торпеды вода, проносившаяся мимо ее носа, вращала небольшой винт, который откручивал защитное устройство, предотвращавшее детонацию взрывчатки при хранении. Этот винт соскакивал с носа и падал в море, при этом обнажался механизм, который затем, при столкновении с корпусом корабля, запускал небольшой заряд в основную массу взрывчатки. Заданный курс торпеды поддерживал гироскоп, который корректировал вертикальные и горизонтальные отклонения от курса.
След долгое время оставался на поверхности, словно длинный бледный шрам. На флотском жаргоне эта тающая дорожка вспененной воды, будь то от корабля или от торпеды, называлась “мертвый след”.
Ровная поверхность моря позволила некоторым пассажирам взглянуть на торпеду – видно ее было поразительно четко.
Дуайт Харрис, держа в руке книгу про Медичи, шел к корме вдоль правого борта, как вдруг что-то привлекло его внимание. Он писал: “Я увидел, как приближается торпеда! Зеленовато-белая полоска в воде! Я стоял, не в силах сдвинуться с места!”59 Пассажир Джеймс Брукс, коммивояжер из Коннектикута, шел по шлюпочной палубе, как вдруг с палубы наверху – с той, где находилась радиорубка, – его окликнули друзья, позвав сыграть в шаффлборд. Это были мистер и миссис Монтегю Грант из Чикаго. Брукс поднялся по лестнице и, подходя к ним по верхней палубе, увидел пенный след, быстро движущийся по воде.
“О да, я увидел приближающуюся торпеду и, воскликнув: «Торпеда!», бросился к поручню позади лестницы, наклонился вперед и перегнулся, стоя на одной ноге, чтобы взглянуть на взрыв, который, как я ожидал, должен был произойти снаружи корабля”.
Всякого другого сцена эта ужаснула бы. Брукс же был зачарован. Он видел, как сама торпеда движется далеко впереди следа, под водой “прекрасного зеленого цвета”. Торпеда “излучала серебристое фосфоресцирующее свечение, если можно так выразиться, которое создавалось вырвавшимся из моторов воздухом”.
“Это было прекрасное зрелище”, – вспоминал он60.
Будь у Тернера больше времени, имей он более четкое представление о тактике субмарин и о том, как избегать их нападения, не представляйся ему торпедная атака на пассажирский лайнер столь немыслимой, у него был бы шанс – крайне малый – на какой-нибудь маневр, чтобы уменьшить разрушения или даже вовсе уйти от торпеды. Он мог бы включить турбины заднего хода и тем самым замедлить движение судна, сведя на нет все расчеты командира субмарины, касающиеся расстояния до корабля и его скорости, – и торпеда пролетела бы мимо. Еще он мог бы воспользоваться проверенной маневренностью “Лузитании” и резко повернуть налево или направо, чтобы увернуться от идущей на него торпеды или заставить торпеду скользнуть по корпусу.
Всего два месяца спустя другой капитан “Кунарда”, Дэниел Доу, вернувшись в строй, поступил именно так и был отмечен дирекцией компании61. 15 июля 1915 года вахтенный на борту “Мавритании”, которой командовал Доу, в сумерках заметил в полумиле от корабля перископ. Спустя мгновение к кораблю уже неслись две торпеды, чьи следы были ясно видны. Капитан тут же скомандовал “полный поворот направо”, по направлению к субмарине. Обе торпеды пролетели мимо; субмарина погрузилась и ушла.
U-20
“Treff!”
Запись в бортовом журнале Швигера от 7 мая в 14.10, начиналась с немецкого слова Treff, означающего удар. Он писал: “Торпеда попадает в правый борт, прямо за мостиком. Затем следует необычайной силы взрыв, и поднимается огромное взрывное облако (гораздо выше передней трубы). За взрывом торпеды, видимо, последовал еще один (котел, уголь или порох?)”62.
Штурман Ланц уже стоял рядом с ним у перископа. Швигер отошел и дал Ланцу взглянуть в окуляр. Ланц умел опознавать корабли, даже малые, по их очертаниям и конструкции палуб. Здесь все было просто. На миг припав к окуляру, Ланц сказал: “Господи, это «Лузитания»”.
Судя по журнальной записи, Швигер лишь тут узнал, что за корабль перед ним, однако это представляется невероятным. Внешний вид корабля – его размер, очертания, четыре трубы – все это означало, что “Лузитанию” ни с чем невозможно спутать.
Швигер снова подошел к перископу. Увиденное поразило даже его.
Часть четвертая
Черная душа
“Лузитания”
Удар
Когда торпеда скрылась из поля зрения, где-то под краем палубы, некоторое время ничего не происходило, и можно было тешить себя надеждой на промах или осечку. “Я видел, как она исчезла, – вспоминал один из пассажиров, – и какую-то секунду все мы надеялись, что, быть может, она не взорвется”1.
В следующий миг 350-фунтовый груз взрывчатки сдетонировал при ударе об обшивку корпуса, где-то под мостиком, футах в 10 ниже ватерлинии. Боевой заряд мгновенно превратился из твердого вещества в газ. В результате этого “фазового перехода” высвободилось столько тепловой энергии, что температура превысила 5000 градусов по Цельсию, или 9000 по Фаренгейту, и возникло огромное давление газов. Как выразился один конструктор субмарин начала ХХ века: “Борт корабля – не более чем салфетка в руках этих огромных сил”2.
Фонтан морской воды – с досками, канатами и стальными осколками – взметнулся на высоту, дважды превышавшую высоту корабля. Шлюпка № 5 “разлетелась на атомы”, говорил один из вахтенных3. Корабль продолжал двигаться вперед, сквозь фонтан, который через мгновение обрушился на палубы. Пассажиры вымокли до нитки; от площадок для игры в шаффлборд с глухим стуком отлетали обломки. Дети, прыгавшие через скакалку на палубе А, перестали прыгать.
Под ватерлинией образовалась пробоина размером с небольшой дом. Вытянутая по горизонтали, она была около 40 футов в ширину на 15 футов в высоту. Впрочем, последствия взрыва были куда более значительными. На поверхности площадью раз в пятнадцать больше, чем сама дыра, слетели тысячи заклепок вместе с державшимися на них стальными листами; в иллюминаторах, что оказались поблизости, разбились стекла. Были повреждены переборки, сорваны водонепроницаемые двери. Относительно небольшие двери и помещения на пассажирских кораблях рассеивали взрывную волну не так эффективно, как открытые трюмы грузовых судов, а значит, легко разрушались. Строители “Лузитании” установили эти барьеры в расчете на столкновения и мели; никому и в голову не приходило, что в один прекрасный день в корпус попадет и взорвется торпеда.
Внутри, как раз в месте соударения, находился правый конец основной водонепроницаемой переборки, проходившей по всей ширине корпуса, – на корабле была дюжина таких разделителей4. Эта переборка еще и образовывала стенку, отделявшую переднюю кочегарку – № 1 – от большого углехранилища рядом с ней, ближе к носу, так называемого поперечного бункера, единственного на корабле, растянувшегося на всю ширину корпуса. Продольные углехранилища шли вдоль стенок корпуса. К тому времени все они были почти пусты.
Поступательное движение корабля, поначалу со скоростью 18 узлов, вызвало “нагнетательное затопление”: морская вода закачивалась внутрь, согласно оценкам, со скоростью 100 тонн в секунду5. Вода хлынула в поперечный бункер и в кочегарку № 1, где помещались два котла с одноконцевыми нагревателями и два с двойными; там также начиналась основная паровая труба. Вода затопила и продольные бункеры по правому борту, ближайшему к месту удара. По мере того как они наполнялись водой, корабль стал крениться на правый борт. Одновременно начал уходить под воду нос. Корма поднималась, и корпус стал переворачиваться.
Капитан Тернер стоял на палубе А, перед самым входом в свою каюту, как вдруг услышал крик вахтенного: “Торпеда идет!”6 Капитан смотрел, как ее след проходит под поручнем на правом борту. После краткого затишья из моря вырвался столб воды и мусора. От взрыва и внезапного крена судна Тернер потерял равновесие.
За спиной у него низвергались обломки и вода. Тернер помчался вверх по лестнице на мостик.
Пассажиры рассказывали, как они перенесли взрыв, – по-разному, в зависимости от того, в каком месте они находились в момент удара. Корабль был такой длинный – почти 800 футов – и обладал такой гибкостью, что люди, стоявшие или сидевшие ближе к корме, в курительном салоне, в ресторане второго класса, в кафе “Веранда” или на кормовом “свесе”, где палуба выдавалась над штурвалом, ощутили глухой удар. Оливер Бернард вспоминал, как ему подумалось: “Ну что ж, не так уж и страшно”7. Для тех, кто был ближе всего к мостику, удар оказался более резким, более ощутимым. “На головы нам что только не падало: вода, куски угля, деревянные щепки и прочее! – вспоминал Дуайт Харрис. – Я распластался, прижавшись к борту корабля, но весь промок!”8