Предупредительность по отношению к нам — огромная. Дай Бог, чтобы и дальше так продолжалось".
Приехав в Буюк-Дере, С. Н. остановился у своего брата, князя Григория Николаевича, куда он было перетащил и А. И. Гучкова, но последний вскоре уехал-таки в Софию, хотя и "обещал клятвенно" С. Н. к бандам не присоединяться. Из Буюк-Дере С. Н. успел два раза съездить в Константинополь, осмотреть. Св. Софию и стены с семибашенным замком, которые он объехал верхом в сопровождении А. И. Гучкова.
"Про Босфор скажу, — писал он, — что я ожидал большего: сравнивать его с Неаполитанским заливом, или хотя бы с Рейном, около Ремагена — нельзя. Тона какие-то аляповатые, и постройки необычайно безвкусные. Есть, конечно, и очень красивые места, но, например, мне въезд в Стокгольм гораздо больше нравится. От Константинополя самое сильное впечатление, это, конечно, Св. София: как об ней не кричи, все-таки дух захватывает от этой легкости, гармонии и величия. Она выше всяких ожиданий, каковы бы они не были — это, действительно, единственное в своем роде "чудо света". Поэтичны стены, и я рад, что видел их вдвоем с Гучковым, без толпы в чудный синий день.
7-го августа мы с Гришей выехали на шлюпке навстречу "Николаю II", на котором шла экскурсия, встретившая нас криками "ура". На палубе меня облепили студенты и, как дети, наперерыв, принялись рассказывать, до чего им было весело в Одессе, где их буквально носили на руках. Город дал им завтрак с шампанским, ужин и бал на лимане. Они накупили несколько корзин роз и засыпали ими одесских барышень, у которых имели безумный успех. Одесские дамы явились провожать студентов на пароход и, как мне говорили, иные даже плакали. Затем Давыдов, Огнев и Лопатин сообщили мне, что в Одессе все говорят, что таких студентов там никогда не видали. Но, в сущности, мы сами такими их еще не видали, — такая деликатность, вежливость, предупредительность по отношению к нам и ко всем старшим и беспрекословное подчинение малейшему требованию. В Константинополе все разместились отлично по подворьям, где афонские монахи угощали студентов: какой-то архимандрит даже в ресторанах платил за них по счетам. В самый день приезда успели сходить только в св. Софию. На другой день разбились на партии смотреть музей, мечети, дервишей, базар. Во главе каждой партии были руководители от института, кавассы, и затем каждая конвоировалась нарядом из полицейских чиновников, командированных турецким правительством. Предупредительность турок громадная: полицейские предлагали студентам всюду возить их даром, на счет султана, всюду пускали даром и даже за переход через мост денег не брали. У меня на козлах, вместо кавасса, всегда сидел какой-нибудь полицейский, выраставший из земли, как только я брал извозчика или выходил из дома. К удивлению, и толпа настроена самым благодушным образом: на базаре в толпе кричали: "Не берите с них лишнего, они наши гости". И все это в минуту, когда наша эскадра стояла в 4-х часах от Босфора.
Видел я чудные здешние саркофаги и присутствовал на чортовых мефимонах у дервишей: это необычайно омерзительное препровождение времени, которое тебе известно по описаниям, и которого я тебе описывать не буду, так как ты не любишь описаний. Несмотря на дождь, ливший весь день, студенты бегали неустанно, осматривая все возможное (Разделившись на 2 группы, студенты осматривали оттоманский музей под руководством Ф. И. Успенского (завед. русск. археол. институтом в Константинополе), Р. X. Леппера и проф. Мальмберга. Вечером в помещении института Ф. И. Успенский познакомил экскурсантов с задачами и главнейшими работами этого учреждения.). Иван их осуждал: ""Он" едет с научной целью — зачем "он" на базар бежит, где одна дрянь, Ваше Сиятельство? Монахи даже удивляются… зачем "он" трубку у простого турки торгует?" Я сделал все распоряжения и в 5 час. уехал в Буюк-Дере, чтобы там переночевать: утром встал чем свет, чтобы поспеть к посадке студентов на пароход, отходивший в 10 час. Дождь продолжал идти, но это не мешало общему веселию. Мы тронулись, и я лег спать. Благовоспитанности наших студентов нет пределов: вечером, на Мраморном море наш священник по просьбе команды служил всенощную, а студенты хором пропели ее и довольно стройно. Приехали в Смирну; сейчас едем на берег."
В Афинах у С. Н. непредвиденно много времени уходило на представительство, что вызвало в нем понятную досаду:
"Вот уже четвертый день, что я в Афинах, — писал он, — и еще толком ничего не видал — все бегаю с официальными визитами. Ты не можешь себе представить, что за чудной народ греки. Наш приезд (в этот курятник) политическое событие первостепенной важности. Сперва в нашу честь хотели иллюминовать Акрополь и представлять Эврипида в театре Диониса. Но потом решили, что это все происки Королевы, России и Славянства, и что такого национального позора, как торжественный прием нашей экскурсии перенести нельзя. Одна газета предлагала в день нашего приезда закрыть все магазины в знак национального траура, другая — освистать нас, третья — разместить по клоповникам и кормить тухлой икрой. Всех лиц, которые стояли за наш прием, предлагалось шельмовать и ругательски ругали.
Ко всему этому примешалась какая-то филэллинка, графиня Ина Капнист, которая начала агитацию в нашу пользу с каким-то Пестанжогло, и в результате получился кавардак!.. Правительство испугалось, с одной стороны, все официальные встречи, спичи, приветствия, представления, иллюминацию отменили, с другой — испугались, что это нас и Россию обидит, и сделали всё возможное, чтобы искупить свою вину. Премьер-министр приезжал ко мне извиниться и долго, запутанно объяснял, что они слишком поздно узнали, и не успели и т. д. Я слушал милостиво и прощал.
Правительство предоставило в мое распоряжение особенный военный корабль, на котором мы будем плавать вокруг Греции от воскресения до пятницы, и по пути посетим Дельфы, Олимпию, Навплию, Коринф и т. д. В Олимпии в нашу честь будет дан праздник от археологического общества (на казенный счет). Полицеймейстер приставил ко мне для особых поручений особого городового, который состоит при моей особе, а министр — директора департамента древностей.
Газет здесь нет числа, и все нас ругали: но затем наступил поворот. Сперва полаяли, а потом завиляли хвостами. В каждом номере об нас статьи, известия, заметки. Корреспонденты ходят за мной, как собачки, и теперь только кому-нибудь что-нибудь скажешь, сейчас подхватывают и на другой день пишут чорт знает что. Сперва ругали всех, потом написали, что я несомненно богат и филэллин; потом, что все русские студенты филэллины; потом, что я в дурных отношениях с моим правительством; потом, что все студенты в дурных отношениях с правительством, и что потому нас надлежит вдвойне чествовать. В начале писали: "Позор благополучно миновал", — когда была отменена торжественная встреча, а теперь бегают за студентами и пишут статьи об их занятиях, впечатлениях, о их необычайном приличии, их костюмах, пище и шляпах. Описывают, как они купаются, и виноград едят, описывают мою, внушающую уважение, наружность и даже написали, что я ношу "чудовищную панаму", которая должна стоить по меньшей мере 5.000 франков. Я сам это читал и здешний charge d'affaires просил ему показать эту редкость. Должен покаяться, что вид у меня растерзанный, но это только прибавляет ко мне уважение со стороны властей, когда они ко мне являются. Не беспокойся, однако, когда я езжу с визитами, я бываю tout ce qu'il y a de plus приличен (сюртук и фланель) и изъясняюсь на таком французском языке, какого здесь не слыхали. Все это чрезвычайно комично, но бесило меня, потому что все бегают по древностям, а я занимаюсь визитами. Надеюсь, кончил сегодня представлением диадоху (наследнику). Пока я успел видеть лишь музей и акрополь при закате солнца. И то и другое, а в особенности акрополь, превзошли мои ожидания. Мне кажется, — я видал виды красивее, но никогда не видал пейзажа более одухотворенного. Конечно, тут большую роль играют воспоминания: но, во-первых, эти воспоминания материализируются здесь во всех очертаниях местности и в памятниках, а во-вторых, и это — общее место, — ландшафт, линии гор и скал и вырез островов сами имеют здесь архитектурную красоту. Кроме того, я нигде такой дали как здесь не видал — в одно и то же время и синей и прозрачной. Это именно волшебная даль. Здесь я впервые понял, что такое этот "воздух" греков, который является какою-то видимой, живой, одухотворенной стихией.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});