Читать интересную книгу Славные парни. Жизнь в семье мафии - Николас Пиледжи

До этого Джимми никогда не просил меня сделать нечто подобное. И он никогда не просил меня о таких вещах в присутствии Карен. Никогда.

Я продолжил разговор, но напомнил ему, что парень - сын Джермейна. То есть мы собирались завалить его ребенка. Джимми покачал головой и сказал, что все в порядке.

Он рассказал, что один из адвокатов повидал Джермейна за решеткой и сообщил тому, что его сын - информатор, на что Джермейн ответил: 
- Завалите крысу. 
Вот до чего мы дошли. Заказывали собственных детей.

Тем временем Джимми, стоя в баре, размахивал клочком бумаги с вымышленным именем и местом проживания пацана. Он хотел, чтобы я поехал во Флориду и прикончил парня в паре со Стабиле.

Но я то знал, что именно Стабиле и Сепе в подслушанных разговорах федералов подстрекали Джимми убить меня. Если я отправлюсь во Флориду со Стабиле, то живым мне уже не вернуться.

Я подвез Карен домой и отправился добыть еще денег. Ей я оставил пушку, с которой спал с тех пор, как вышел под залог.

Я взял напрокат малолитражку, по которой невозможно было меня отследить, и даже расплатился за неё, чтобы нам не пришлось разъезжать в известных другим машинах. Окружной прокурор Нассау конфисковал мой вольво.

Я намеревался как можно дольше оставаться на свободе, чтобы собрать как можно больше денег. Я чувствовал себя в безопасности, поскольку Джимми ожидал, что я полечу во Флориду.

Но мой замысел не удался. Когда позже в тот день я подъехал к дому, меня окружили восемь агентов. Они узнали, что я вырвался на свободу. Макдональд не собирался рисковать.

Меня арестовали, как главного свидетеля по делу "Люфтганзы". Мне оставалось или пойти на сделку, или пойти ко дну.

Глава двадцать вторая

Карен: Как только Генри забрали, я вместе с детьми поехала в отделение ФБР в Куинсе. В дороге нас окружали агенты и федеральные маршалы. Моя мама, которая уже сходила с ума, поехала вместе с нами.

Я зашла в кабинет Макдональда, и там он заявил, что мы все пойдем по программе защиты свидетелей. Он объяснил, что мы все в опасности. Генри. Я. Дети.

Он сказал, что у нас остался единственный шанс - Генри должен сотрудничать со следствием. Мы должны начать новую жизнь. Я спросила, что если Генри пойдет по программе защиты свидетелей, а мы с детьми останемся дома?

Макдональд возразил, что мы по-прежнему останемся в опасности, поскольку на Генри могут попытаться выйти через меня и детей.

Макдональд все ясно высказал. Вместе с ним были федеральные маршалы. Они тоже объяснили. Сказали, что когда Генри выступит в суде, люди, против которых он даст показания, начнут нас разыскивать.

Генри был единственным, что отделяло их свободу от пожизненного заключения. Если они решат, что моим родителям или сестрам известно наше местонахождение, то их жизнь и гроша ломанного не будет стоить.

Их заставят рассказать, где мы находимся, а после убьют.

Затем Макдональд повел свой небольшой шантаж. Он сказал, что у него достаточно улик, чтобы предъявить мне обвинение в торговле наркотиками. Он добавил, что нам всем придется предстать перед судом, и какое впечатление это произведет на детей.

Я была потрясена, но когда вышла из его кабинета, уже знала, что соглашусь на программу защиты свидетелей. Генри сообщил Макдональду, что станет сотрудничать, если я соглашусь войти в программу вместе с ним. Он сказал, что не станет проходить один.

У меня не оставалось выбора. Нас с мужем собирались судить.
- В каком свете вы предстанете перед детьми? - спросил меня Макдональд. 
Мне просто не позволили принять иное решение.

Стоило мне выйти из кабинета Макдональда, как Генри схватил меня за руку и сказал, что мне придется остаться с ним. Что он не пойдет по программе один. Он не пойдет без меня.

Моя мать ждала вместе с детьми на улице. Она была очень расстроена. Она хотела, чтобы Генри пошел по программе защиты свидетелей один. Я же сказала, что какой еще выбор у меня остается, если моя жизнь в опасности?

Меня могли похитить вместе с детьми, чтобы добраться до Генри. Мама начала проклинать Генри, говорить, что он никогда не приносил ничего хорошего, и что именно он втянул нас во все это.

Макдональд сказал, что в таком случае нам вместе с детьми следует собрать вещи. Меня под охраной отвезут домой, где мы соберем вещи. И затем мы исчезнем. То есть немедленно все бросим. Мою мать. Отца. Сестер.

Я не могла поверить, как быстро все происходит. Нам уже никогда не удастся с ними переговорить. Это было смертным приговором.

Маршалы отвезли меня домой вместе с мамой и детьми. Когда мы приехали, там уже находились маршалы. Они приехали на четырех машинах, и при всех имелись винтовки и дробовики.

Мне пришлось собрать вещи на две-три недели, до тех пор пока нас не перевезут в другое место. Отец с сестрами уже поджидали нас дома. Они помогли мне собраться. Мы укладывали вещи и плакали.

Улучив минутку, я шепнула матери, что она должна дать нам время. Что мы с ними свяжемся. Отец держался неплохо.

Дети были возбуждены. Они знали, что мы переезжаем. Они восприняли все, как на каникулы. Я объяснила им, что все иначе. Нам приходится переезжать, чтобы те люди, которые хотят причинить нам зло, не смогли до нас добраться.

Я сказала, что они не смогут звонить своим друзьям или вернуться в школу и забрать свои книги, кроссовки и спортивную одежду.

Дети читали газеты. Они знали обо всех убитых. Каждую неделю появлялись истории про Джимми и Поли. Они знали про Стакса и Марти Крюгмана.

Они знали, что Томми пропал без вести. Они видели, что вся наша жизнь рушится на куски. Не забывайте, что между "Люфтганзой" и арестом их отца прошел безумный год.

Я набросала длинный перечень дел, которые следовало сделать моей матери. У нас оставались вещи в химчистке. Необходимо было оплатить счета. Мама взяла продукты из холодильника. Оставались фотографии с нашего праздника.

Когда мама позвонила насчет фотографий, уже поползли слухи о том, что Генри сотрудничает с федералами, и фотограф, друг Рэймонда Монтемурро, не хотел отдавать ей снимки.

Она же сказала, что пришлет к нему маршалов, если он не отдаст ей фотографии. Тогда он согласился, но когда она пришла их забрать, он бросил их ей в лицо. Он даже не взял денег.

Мы упаковали вещи в большие мусорные мешки. Затем меня вместе с детьми отвезли маршалы. Нас сопровождало четыре или пять машин. Они отвезли нас в мотель в Риверхеде.

Это было милое, чистое место. Нас переводили каждые два дня. Мотели всегда резервировали заранее, и мы прямиком шли в свои номера. Маршалы давали нам ключи, но всегда оставались снаружи. Они сторожили номер с рациями в руках и винтовками, спрятанными под пальто.

Мы неизменно оставались в Коннектикуте или Монтоке. Утром нас отвозили в главное управление ФБР в Куинсе или в офис особого отдела Макдональда в Бруклине.

Там я сидела вся на иголках, пока дети играли или читали, а Генри беседовал со следователями.

Мы просто ждали, пока федеральная исполнительная служба превращала нас в других людей. Оформление документов требовало времени. Нас спросили, какие мы желаем подобрать новые имена.

Все документы о нашем прошлом уничтожили. Это было изумительным мгновением, сидеть в одном из коридоров особого отдела вместе с детьми, пытаясь придумать новые имена.

Мы получили новые номера соцстраховок, а детям выдали новые удостоверения для школы. Маршалы объяснили, что дети сохранят свои прежние оценки, но в документе о переводе, представленном в новую школу с новыми именами, будет пустовать графа прежней школы.

К тому же, когда девочек зарегистрируют в новой школе, маршал навестит директора и объяснит тому, что их семья связана с государственной безопасностью страны. Они представят все в таком свете, словно их отец - резидент разведки или крайне важный человек.

Маршалы были очень милы. Они хорошо обращались с детьми. Общались с ними, играли в карты и дурачились вместе с Рут. Они ко всем относились с исключительным уважением. Всегда вели себя, как джентльмены. Их поведение оказалось для нас большим подспорьем.

Спустя пару недель я вернулась в дом в Роквиль-центре. В доме повсюду находились маршалы. Они договорились о перевозке. Снаружи поджидали грузовики и мои родители. Но я по-прежнему не чувствовала, что оставляю их навсегда.

Моя семья, в особенности мама, всегда указывала мне, что делать.

Всю жизнь мамины придирки сводили меня с ума.

Она была одной из подавляющих личностей. Да, она делала это из любви, но все равно подавляла. Моя мать была из тех, кто должен контролировать все двадцать четыре часа в сутки.

В глубине моей души теплилась небольшая надежда, что, может, если мы начнем новую жизнь под вымышленными именами, то не все будет так плохо. Впервые в своей жизни я смогу стать действительно независимой.