«Должен быть», — врывается в мои кошмары сторонняя мысль. Первая, которую я слышу за эту ночь.
Золотистый солнечный свет заливает всё пространство внутри шара, и я нежусь, купаясь в нём…
Я широко распахиваю глаза. Сна как не бывало. Передо мной маячит светлый ангельский лик. Огромные глаза смотрят прямо в душу. Таких больше нет нигде, даже в Раю. Таких нет во всей Вселенной.
«Ты прилетела».
«Разве могло быть иначе?»
Я порывисто вскакиваю, изо всех сил прижимаю к себе мою жену. Обнимаю её руками и крыльями, и, кажется, даже ногами… Она подставляет себя моим ласкам и поцелуям…
«Я люблю тебя».
«Я люблю тебя».
Сияющие глаза занимают всё поле зрения, и я ощущаю на губах тот самый поцелуй. Лёгкий, щекочущий, будто пёрышком. Как в первый раз…
— Ничего, есть можно. Ещё бы не горчил так, и был бы настоящий земной лимон.
Ирочка откусывает от дикого фрукта, жуёт, чуть морщась. Мы сидим на земле, подстелив охапки свежесорванных листьев местной пальмы. Перед нами расстелен большой овальный лист «скатерть-дерева», на котором лежит горка разных фруктов и прочей зелени. Имеется даже дюжина мелких орехов, немного крупнее грецкого.
Как я уже уяснил, носить в тюрьму продуктовые передачки моя ненаглядная и не помышляет, а равно и тёплые вещи…
Ирочка фыркает, уловив мои размышления.
«У меня сейчас другие задачи. Как и у тебя, кстати. Да, вот посуду и прочее придётся-таки притащить тебе».
— Рома, если будешь искать яйца, учти: брать их из гнёзд можно только в отсутствие хозяев, — Ирочка смачно уплетает скудный тюремный завтрак. — И не все, одно-два оставляй. Ну, примерно как человеческие домохозяйки обирают своих домашних кур… Иначе бросят гнездо, и вообще можешь распугать. Улетят на другой остров.
— Понял, — я энергично жую жёсткий водянистый овощ, названия которого не знает даже моя жена. — А насекомых как ловить?
Ирочка смешливо фыркает, кося глазом.
— Ну, я надеюсь, до этого не дойдёт. Остров достаточно велик, и прокормиться можно вполне.
— Тут даже родник есть, и водоёмчик при нём, — хвастаюсь я. Ирочка хмыкает.
— Положим, родник этот наверняка искусственный. Где бы на таком островке взяться столь мощному естественному ключу… Система жизнеобеспечения.
Она грустнеет.
— Там не только опреснитель да очиститель воды. Там ещё этот ужасный подавитель телепатии. Мне всё время хочется потрясти головой, настолько мерзкое ощущение.
— Говорят, к этому привыкают…
Её глаза становятся жёсткими.
— Извини, Рома. Ты намерен тут задержаться? На сколько годков, если не секрет?
Я перестаю жевать.
— Я весь внимание. Что я должен делать?
Она смотрит на меня с изумлением.
— Это ТЫ спрашиваешь у меня? Бороться! Ты не преступник, муж мой, ты герой! И ты обязан, слышишь, ты просто обязан доказать свою правоту!
Я чувствую, насколько разгневана моя ненаглядная, и немедленно обнимаю её, зарываясь носом в волосы. Проверенный приём, способный погасить ненужные отрицательные эмоции.
«Ты не злись на меня понапрасну. Лучше давай обсудим…»
— Говори вслух, Рома, — она уже успокаивается. — А то тут из-за этого мерзкого прибора все мыслеобразы искажаются.
Ирочка выбирается из моих объятий.
— Разумеется, ты никогда не интересовался нашими судебными кодексами. Да и я, если откровенно, тоже — ни к чему было… Сейчас самое время, мы должны досконально знать наши права.
Изоляция бывает очень и очень разная, Рома. Крайняя степень изоляции — абсолютная и пожизненная — по сути, равнозначна смертной казни и служит ей заменой, если осуждённый на смерть пожелает этого. Преступник не имеет никакой связи с внешним миром, и судебный исполнитель посетит такого «умершего заживо» только тогда, когда прибор в системе охраны и жизнеобеспечения зафиксирует остановку сердца осуждённого. Сколько лет протянет преступник, его проблемы. Но такая крайняя мера давно не применяется. Собственно, никто уже не помнит, когда выносился последний смертный приговор.
Следующая степень — строгая изоляция. Она является обычным наказанием за убийство. Осуждённый имеет право на пользование общей информационной сетью, разумеется, только на приём. Раз в двадцать лет он имеет возможность подать апелляцию. Вот только апелляция нечасто удовлетворяется с первого раза. Разве что если убийство неумышленное, скажем, по преступной небрежности. Комиссия исследует образ мыслей осуждённого, глубину раскаяния и прочее. Но гораздо чаще апелляция отклоняется даже со второго захода… Особенно если убийство было преднамеренное.
Её глаза чуть мерцают в густой тени.
— А до третьей мало кто доживает. Обычно за шестьдесят лет происходят необратимые изменения в психике, и изгнанник часто сам призывает свою смерть. Или вообще сходит с ума. А некоторые, я слышала, отказываются подавать третью апелляцию. Привыкают… Впрочем, много ли их нынче, осуждённых на строгую изоляцию? По пальцам пересчитать.
Ну а обычная изоляция — это то, что мы сейчас имеем. Эта мера пресечения применяется к тем, кто может представлять угрозу обществу, когда обычное увольнение не гарантирует прекращение общественно опасной деятельности. Суд должен ежегодно продлять меру пресечения, в противном случае судебное решение автоматически теряет силу. И что важно особенно — если нет особого решения суда, заключённый имеет право на неограниченное пользование информационной сетью, и не только общей, но также спецфайлами и спецпрограммами. Плюс любое количество посетителей в любое время. Уяснил?
Я усиленно соображаю, переваривая полученную информацию.
— Неограниченное пользование информационной сетью… Так значит, я могу работать?
— Не можешь. Должен. Должен подготовиться и сделать то, что должен. Хотя это и будет непросто. Твоё дело рассматривает не местный суд, а Верховный. Поэтому до суда пройдёт месяца два — там полно важных дел. Сейчас это на руку. Два наших месяца — это достаточно много.
Она смотрит мне прямо в глаза.
— Ещё раз повторюсь: ты не преступник, муж мой. Я пойду с тобой до конца. Даже если в итоге окажусь в изоляции рядом с тобой, вот на этом острове.
Я чешу в затылке. Ну а что? Вот, скажем, к одному молодому человеку, уже тогда заметно лысоватому, в ссылку, в село Шушенское, прибыла его законная жена Надежда…
— Балбес ты, Рома, ох, какой же ты балбес! — Ирочка звонко хохочет, уловив мои мысли.
— Погоди-ка! — встряхиваюсь я. — Раз я не преступник… Короче, могу я увидеть свою дочь?
— Да ещё как можешь!
Всё-таки не зря «зелёненькие» предпочитают делать свои бронеплиты из модифицированного вольфрама. Чудо что за металл. Разве из стали выйдет такой топор? Не ржавеет, не тупится, тяжёлый… Рубит любое дерево, как воду. Нет, платиноиридиевый тоже, очевидно, ничего выйдет, но с вольфрамовым ему не сравниться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});