Читать интересную книгу Солдаты неба - Арсений Ворожейкин

— Стодвадцатый слушает, — не спуская глаз с западного неба, отзываюсь я.

— Почему не докладываете о вылете? — В голосе командира полка нетерпение и тревога, но от его вопроса на душе полегчало. Я хотел ответить, но радость захлестнула: вдали замаячила пара «яков». — Почему молчишь? Что случилось? Где два самолета?

— Еще в воздухе. Кустов и Лазарев. Они на подходе. — Однако сам думаю: «А если это не они?»

И как бы в ответ на мой вопрос радио донесло голос Кустова:

— Приготовьте санитарную машину. Сергей летит па честном слове.

Самолет Лазарева заходил на посадку неуклюже, с большим креном. Правое крыло было так раздето, что белели его деревянные внутренности и виднелся бензиновый бак. Фактически Лазарев летел на одном крыле. Сколько требовалось от него усилий и умения, чтобы машина не перевернулась и не сорвалась в штопор! Но как такую калеку посадить? Это еще труднее и опаснее, чем просто лететь. И почему он не выпрыгнул с парашютом? А сейчас уже поздно: нет высоты.

Лазарев убрал газ, и самолет камнем помчался к земле. Аэродром застыл в оцепенении. Единственное, что может замедлить падение и смягчить удар, — это мотор. И мотор не подвел. Он как бы почувствовал опасность, мгновенно заработал на полную мощь. И машина, повинуясь его силе, приземлилась удачно.

На стоянке Лазарев лихо выскочил из кабины и, бросив беглый взгляд на разбитое крыло своего «яка», бодро подошел ко мне и с горделивыми нотками обратился за разрешением доложить своему командиру пары о вылете.

— Товарищ лейтенант, задание выполнено, — в прежнем тоне продолжал Лазарев, обращаясь к Кустову. — Вас в бою прикрыл. Сбил бомбардировщика, но и меня немного кто-то укусил. Какие будут замечания?

— Значит, задание выполнено? — переспросил Кустов.

— Так точно! — отчеканил летчик.

— А кто вам дал право атаковать «юнкерса»?

— Но вы мне и не запрещали. — Друзья перешли на «вы».

— А разве вы не знаете закона — ведущий атакует, а ведомый охраняет его?

— Но сзади нас никого не было, и я думал…

Помощник командира полка предостерегающе поднял руку:

— Хватит! Все ясно! — и взглянул на меня: — И когда твой ухарь твердо зазубрит азбучные истины воздушного боя?

В комнату отдыха шли молча. Теперь мне ясно, почему Кустов с Лазаревым не видели истребителей противника. Когда Кустов по радио передал «Атакую!», «мессершмиттов» не было. Они появились позднее. Кустов надеялся, что Сергей будет зорко следить за обстановкой и охранять его. Но Лазарев нарушил закон боя. И сейчас, как мне показалось, он понял это и шел подавленный. Однако, к моем^ удивлению, вдруг беспечно запел:

Тучи над городом встали,

В воздухе пахнет грозой…

— Прекрати «арию»! — возмутился я. — Почему нарушил в бою дисциплину, бросил ведущего и кинулся в атаку на «юнкерса»?

— Виноват, — признался он. — Думал, вдвоем быстрее расправимся с бомбардировщиками. Больше — этого не будет. Простите. — И Лазарев виновато потупился.

Раньше это нас как-то обезоруживало, и мы мирились с его неразумным, ухарским поведением, но в этот раз смиренный вид Лазарева взорвал Кустова:

— До каких пор будет продолжаться сказка про белого бычка?!

— А зачем кричать на меня? Ну, виноват. Я сам за это и поплатился. Не хотите простить — накажите.

— А нас ты в расчет не берешь? — сдерживаясь, спросил я. — Мы все из-за твоей расхлябанности попали под удар. Было четыре истребителя противника. Они нас почти одновременно атаковали, а вы оба с Кустовым ничего не видели.

Лазарев тяжело вздохнул:

— Да, черт побери, нехорошо получилось. Маху дал. Накажите.

Лазарев по характеру боец хотя и неуравновешенный, а храбрый. За смелость, за веселый нрав его любили. Летчики добры и снисходительны к смелым товарищам, поэтому прощали ему вольности. Но снисходительность к ошибкам рождала у него новые ошибки. Как наказать Сергея; чтобы он навсегда почувствовал ответственность не только за себя, но и за товарищей? Обыкновенное взыскание согласно уставу — выговор, арест, — как мне казалось, мало поможет. И тут у меня возникла мысль.

— Отстраняю вас от полетов, — сказал я коротко и тихо, Лазарев побледнел, остановился и растерянно заморгал белесыми ресницами.

— Как это — отстраняете от полетов? — с трудом выдавил он из себя и попятился, словно на него наползало что-то тяжелое. — Не доверяете?

— Понимайте, как хотите.

— Значит, мне не летать?

— Идите с аэродрома на квартиру и подумайте. А через недельку поговорим…

К концу ноября на полпути от Житомира к Киеву враг был остановлен, и полк после пяти месяцев боев выводился на переформирование. За это время мы должны получить новые самолеты Як-9Д с большой дальностью полета, освоить их и ввести в боевой строй молодых летчиков.

За самолетами пока улетело десять человек. Из нашей эскадрильи — Кустов и Априданидзе. Правда, у Кустова с Люсей на Новый год была назначена свадьба. Ему предлагали остаться в Киеве. Но он отказался, заявив, что личные дела не должны влиять на службу.

Сразу же после отлета десятки в командировку остальные получили новые истребители и приступили к учебным полетам.

22 декабря — самый короткий день в году. Накануне синоптики обещали летную погоду. Чтобы не терять ни минуты светлого времени, мы рано приехали на аэродром. За городом розовело чистое небо, но, когда на КП уточнили задание и снова вышли на улицу, заря не наливалась румянцем, а блекла и, словно обессилев, вскоре совсем потухла в быстро образовавшемся тумане. Густой, белый, он, словно молоко, разлился по Днепру, затопив берега, Киев, аэродром. Нигде ни звука. Все, казалось, вымерло. Люди двигались молча, настороженно.

Делать нечего, пришлось идти в комнату отдыха. Время тянулось медленно. Одни лежали на нарах и вели неторопливые разговоры обо всем, что придет в голову. Другие читали, сочиняли письма. Вдруг дверь с грохотом открылась. На пороге стоял позеленевший, с искаженным лицом командир полка.

— Кустов и Априданидзе погибли, — хрипло выдавил он из себя. — Они летели сюда из Прилук.

Никто не произнес ни слова, так ошеломило это страшное известие. Напряженное молчание и неподвижность. Сознание никак не хочет принимать слышимое за действительность. Очевидно, в горе есть предел веры словам. Мы вопросительно глядим на командира полка, надеясь, что произошло какое-то недоразумение, ошибка но сейчас все прояснится. Василяка с досадным удивлением смотрит на нас. Он не понимает, что означает наше молчание.

— Что вы уставились на меня? Не ясно, что произошло?

Группа офицеров немедленно выехала на место происшествия. Тумана уже не было. Облака плыли высоко, установилась хорошая видимость. Как-то не верилось, что час назад в метре от себя ничего нельзя было разглядеть.

Катастрофа произошла километрах в двадцати восточнее Киева, у деревни Гора. На широком поле, слегка запорошенном снегом, мы еще издалека заметили разбитые самолеты. Около них толпились деревенские ребятишки.

Среди обломков нашли двое самолетных часов. Их стрелки остановились на одиннадцати часах пятнадцати минутах. В народе есть обычай: умрет человек — в доме останавливают часы, как бы этим разделяя время на жизнь и смерть. И здесь стрелки, словно следуя этой традиции, с точностью хронометра зафиксировали этот трагический момент…

Комиссия, расследуя катастрофу, установила, что утром Киев сообщил о хорошей погоде и передал, чтобы готовились к перелету. Все десять летчиков уже получили команду разойтись по машинам и ждать сигнала к запуску моторов. Однако перелет отложили: над Днепром и Киевом образовался туман. Надо было подождать, пока он рассеется.

В юности иногда труднее ждать, чем идти на риск. И Кустов, выскочив из кабины, пошел к старшему группы и чистосердечно поведал ему о готовящейся свадьбе, о том, что ему необходимо быть в Киеве.

— Нельзя же: туман.

Над аэродромом в Прилуках стояла высокая облачность, но видимость была хорошая. И Кустов сказал:

— Если аэродром Жуляны будет закрыт и сесть нельзя, то мы с Априданидзе возвратимся сюда. Бензина на наших «яках» хватит пять раз слетать в Киев и обратно в Прилуки.

Старший группы махнул рукой:

— Тогда давайте, летите.

И они полетели. На маршруте облачность стала понижаться.

Летчики тоже снизились и летели, прижимаясь к земле. Кустов предупредил напарника: «Если погода ухудшится — пойдем назад». Но облачность не понижалась, она предательски разом слилась с полосой тумана. Этого подвоха летчики не заметили и, вскочив в него, сразу потеряли всякую видимость. Вверх уйти не решились: не были подготовлены для полетов в облаках, хотели глазами ухватиться за землю. Но туман был так густ, что самолеты врезались в землю раньше, чем летчики увидели ее.

«Расцветали яблони и груши…»