— Нет, не мой отец, — ответил Филипп, украдкой взглянув на Сатину, которая ахнула, услышав слова: — Это был Азиэль. Он все подстроил. Оба раза.
Филипп рассказал обо всем — и о том, что пережил в подвале, и о том, что видел в глазах Азиэля; не раз во время рассказа его пробирала дрожь, особенно, когда он приблизился к концу.
— Он схватил мои часы. Вероятно, хотел разбить их. Но змей укусил его… Не знаю, что это было, но он… Казалось… Он состарился.
— Значит, его я и видел, — пробормотал Мортимер. — На этот раз он был самим собой.
Филипп покачал головой.
— Но как такое возможно? Что с ним случилось?
Мортимер протянул руку к змею, свернувшемуся клубком перед песочными часами Филиппа, и костлявым пальцем пощекотал его шею. В ответ Темпус приподнял голову, похоже, ему было приятно.
— Его яд не смертелен, но опасен, и противоядия не существует, — объяснил Господин Смерть. — В такой дозе… Не могу даже вообразить боль, которую испытал этот парнишка. Одно дело тело, но совсем другое — душа… Наверное, ему казалось, что душу раздирают на части… — Смерть вздрогнул. — Видите ли, старик Темпус не совсем обычная змея. Он… Как бы так выразиться? Он заставляет песок в сосудах струиться.
— Время, — прошептал Филипп, разглядывая древнего змея, который был старше жизни и смерти, планет, звезд и галактик. Острые клыки, источавшие яд, самый сильный на свете. Яд, имя которому секунды, дни, месяцы и годы. — Он сам — Время.
Змей то и дело высовывал язык, и на минуту показалось, что он улыбается. Затем Темпусу наскучило их общество, и он куда-то уполз.
— О, нет! — неожиданно воскликнул Мортимер, заметив опрокинутый сосуд, который Филипп задел во время падения. За часами Филиппа его не было видно, и никто не обратил на него внимания. Мортимер осторожно поднял стеклянную колбу, как заботливая мать берет на руки младенца, и Филипп оторопел. Он узнал эти часы.
— Это часы Сёрена, — воскликнул он при виде черного песка с единственной белой полоской. — Что они здесь делают? Когда ты в прошлый раз показывал их мне, они стояли в другом месте.
— Твои часы и часы Сёрена всегда стояли рядом. Я перенес их на время, когда занимался твоим возвращением. Не хотелось случайно снова ошибиться. К счастью, сосуд цел.
Мортимер тщательно осмотрел часы. Сдвинул брови и сосредоточенно прищурился.
— Только нижняя половинка дала трещину, и его смерть… Я не совсем вижу, как он умрет. Все как-то запутанно и неясно. Странно, — он пожал сухими плечами и вернул стеклянный сосуд на место. — Будем надеяться, что это неважно. Ведь песок струится вниз, как положено.
— Ты в порядке, Филипп? — спросила Сатина, а Мортимер посмотрел на него над половинками очков.
Филипп молча кивнул.
— Хорошо, мальчик мой, хорошо. — Старик сжал кулаки. — Чертов юнец! Редкостная наглость! Позвоню я лучше Люциферу и введу его в курс дела. Подумать только, явиться сюда и пытаться обмануть не кого-нибудь, а Смерть…
Негодующий голос сопровождал старика, пока он шел через подвал к лестнице.
Друзья остались одни, и Сатина взяла руку Филиппа в свою.
— Ты правда в порядке?
Филипп покачал головой. Думал, что расплачется, но глаза остались сухими. Ему даже хотелось заплакать. Хотелось, чтобы на душе стало легче.
— Я не сомневался, что это он, — произнес он, не сводя глаз с торчавшего из столешницы кинжала. — На этот раз я был уверен. Но, увы. Оказалось, что это не так.
— Азиэль всех нас одурачил, — вздохнула Сатина, обвила Филиппа обеими руками и крепко прижалась к его груди. Он стоял, как истукан, и тогда Сатина сама положила его руки себе на плечи.
— Ненавижу его, — шептал он, уткнувшись в ее мягкие волосы. Или просто думал? От этих слов или мысли острая боль пронзила лоб чуть выше бровей, а Филипп попытался убедить себя, что не слышал противный голосок, тихо спросивший, кого же он ненавидит? Азиеля — за то, что вновь появился в его жизни? Или отца — за то, что он так и не появился?
Сатина посмотрела на него, и, заглянув в ее иссиня-черные как полуночное небо глаза, Филипп увидел свое отражение в их глубине и неожиданно понял, что любит ее. И что это взаимно.
Возможно, именно об этом он хотел сказать ей, когда открыл рот. Но прозвучали три совершенно других слова.
— Я ненавижу его, — повторил Филипп вслух. А может, только подумал.
Потом Сатина нежно поцеловала его, и он ответил ей таким же поцелуем, и шелест струящегося песка остался очень далеко.
Где-то среди стеклянных сосудов беззвучно скользнул Темпус, оставив мальчика-человека и девочку-дьявола наедине. Это были прекрасные мгновения.
В такие недобрые времена.
47
Прощание
Филипп проснулся от того, что солнце светило ему в лицо. Он постепенно очнулся от глубокого сна, в котором не было сновидений. Открыл глаза и снова зажмурился.
Теплый золотистый луч падал в комнату через окно, пронзая его тело, словно небесная стрела. Филипп зевнул и сел в постели. Посмотрел на Сатину, которая спала рядом в своей кровати. Луч не касался ее, она лежала в тени.
Странное чувство — смотреть на ее спящее лицо, слушать размеренное дыхание. На сердце было одновременно радостно и грустно. Такое случилось с ним впервые. Как будто он потерял что-то, а взамен получил нечто новое. Более значимое.
Филипп заботливо укрыл плечи Сатины и надел свою старую одежду. Очень тихо, так что она не проснулась. Черный плащ остался лежать на стуле.
Затем подошел к окну и ни капли не удивился тому, что снова наступила весна. Пусть ненадолго.
Рассветное солнце взошло надо холмами, зажигая огненными красками небо с редкими крапинками облаков. Сад, умерший в течение ночи, возродился этим ранним утром. Поникшие цветы поднялись от земли и потянулись к солнцу, зеленая трава расстелилась богатым ковром. Он не ослышался — где-то пела птица?
Мгновенье спустя стало ясно, что это не птица. Это голос. Он доносился из сада, такой звенящий и нежный, словно говорили солнечные лучи.
— Филипп!
Он прижался к стеклу, но все еще не видел ее.
— Я иду, — шепнул он. Потом вышел в прихожую, распахнул дверь, и перед ним предстала она.
Филипп зажмурился и отвел взгляд. Свет, который она источала, был так ярок, что даже утреннее солнце в сравнении с ним казалось бледной луной. Ее светлые одежды развевал ветерок — ее вечный спутник.
— Здравствуйте, Вита.
— Доброе утро, Филипп, — ответила Вита чистым высоким голосом. — Тебе хорошо спалось?
Филипп кивнул. На минуту представил, что вдыхает аромат темных волос Сатины.
— Да.
— Брат передает тебе привет и благодарит за помощь. Я встретила его по пути. Сам он, к сожалению, не смог остаться, чтобы попрощаться с тобой. — Ее сияние сделалось ярче. Вита улыбнулась. — У него смерть как много дел.
— И вы передавайте привет ему от меня.
— Он… — Вита смущенно замолчала, словно легкое облако скрыло солнце. — …Он был добр к тебе?
— Да, — ответил Филипп.
— Хорошо. Иногда он бывает таким…
Она не могла подобрать слово.
— Холодным, — подхватил Филипп, и тени всколыхнулись, когда Вита кивнула.
— Ну, нам некогда болтать, жизнь ждет тебя. — Вита протянула Филиппу сияющую руку. — Ты готов родиться вновь? Ты уже знаешь, что нужно делать. Или хочешь сначала попрощаться?
Филипп посмотрел в приоткрытую дверь на мирно спящую Сатину. Она повернулась к нему лицом и, казалось, улыбалась во сне. Улыбалась ему. Филипп сунул руку в карман и проверил, на месте ли коробочка. Все было в порядке.
«Есть еще одна причина, почему я пришла сюда, Филипп, — шепнула ему Сатина ночью. Она взяла его руку и вложила в ладонь какую-то вещицу. Крошечную черную коробочку, в которой что-то позвякивало. — Там их две. В одну и в другую сторону. Просто…» — Она объяснила, что нужно сделать.
Филипп замотал головой.
«Нет, — подумал он и улыбнулся. — Мы не прощаемся. До свидания».
Затем взял горячую руку Виты, сделал шаг в ее жаркие объятия, и все вокруг утонуло в обжигающем сиянии.
48
Новая жизнь, новая смерть
Сияние неожиданно сделалось холодным, что-то мокрое ударило Филиппу в лицо.
Он открыл веки и прямо перед собой увидел острый изгиб молнии, осветившей дождливое ночное небо пронзительной вспышкой. Земля содрогнулась от неистового раската грома.
Не успев оглянуться по сторонам, Филипп уже знал, где он.
Он лежал на размокшей земле под деревом у себя во дворе. Молния — та, которую он только что видел? — раскроила ствол дерева от макушки до самого корня. К счастью, дерево упало в сторону, только толстый сук повалил Филиппа на землю и придавил грудь. Возможно, он ударил его по голове. Лоб болел довольно сильно.