Мы предвосхищаем слова друг друга. Мы заканчиваем предложения друг за друга. Эмоции передаются одним лишь взглядом. Мы проводим неделю между Рождеством и Новым годом вдвоем в моем доме, разговариваем, едим, смотрим старые фильмы и занимаемся любовью.
Это рай.
И, как всякий рай, он имеет свои пределы.
Когда я просыпаюсь холодным снежным утром третьего января, я лежу в постели в объятиях Кейджа. Он уже проснулся и смотрит на меня темным, пристальным взглядом, но в его глазах есть что-то еще, что заставляет мое сердце трепетать.
Я шепчу:
— Ты уезжаешь?
— Вернусь так быстро, как смогу.
Я закрываю глаза и прижимаюсь к нему, желая, чтобы это продлилось еще немного. Но слишком быстро Кейдж вылезает из постели и одевается.
Я сажусь на кровати и подтягиваю колени к груди, наблюдая за ним, мои легкие сжимаются. Я знаю, что так будет всегда, и чувствую укол грусти, такой сильный, что у меня перехватывает дыхание. Но когда Кейдж снова поворачивается ко мне, я опускаю взгляд на простыни, чтобы скрыть глаза.
Он тоже не хочет покидать меня. Просто, как дважды два. Заставить его чувствовать себя виноватым не поможет ни одному из нас.
Стоя на краю кровати, он притягивает меня к себе. Я обнимаю Кейджа за талию и кладу голову на его твердый пресс, пока он гладит мои волосы.
— Когда у тебя снова начинаются занятия?
— На следующей неделе.
Жаль, что школьные каникулы не короче, потому что без работы, к которой можно вернуться, я не знаю, что буду делать со всем своим дополнительным временем теперь, когда он уйдет.
Кейдж обхватывает мое лицо ладонями и поворачивает его так, чтобы я смотрела на него. Его глаза затуманены; голос звучит очень мягко.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что даешь мне то, ради чего стоит жить.
Кейдж наклоняется и нежно целует меня в губы. Не говоря больше ни слова, он поворачивается и выходит.
Я сижу на кровати, где он оставил меня, и слушаю, как его шаги удаляются по дому. Входная дверь открывается и закрывается, и он уходит.
Зная, что меня ждет будущее с такими маленькими разбитыми сердцами, как это, я изо всех сил стараюсь не дать волю слезам. Затем я делаю глубокий вдох, сбрасываю одеяло, встаю, расправляю плечи и направляюсь в душ, чтобы начать свой день.
Нет смысла погрязать в страданиях. Это не служит никакой цели и в конце концов ничего не меняет.
Если кто и знает это хорошо, так это я.
~
Я занимаюсь стиркой. Убираю дом сверху донизу. Я быстро прохожу вокруг квартала. К тому времени, как стрелка часов приближается к пяти часам, я чувствую себя лучше, уверенная, что пройдет совсем немного времени, прежде чем Кейдж вернется, и этот кислый маленький узелок в моем животе сможет расслабиться.
Когда звонит мой сотовый, я нахожусь на кухне и наливаю себе бокал вина. Я хватаю телефон с того места, где он заряжается, на столешнице. Когда я вижу номер на дисплее, я вне себя от радости.
— Слоан! Ты жива!
Она смеется.
— Конечно, я жива, динь-а-лин. То, что мы не разговаривали десять дней, не значит, что я лежу где-то в канаве.
— Откуда мне было это знать? Ты позвонила мне не для того, чтобы поздравить с Новым годом. Или уже Рождеством.
Она снова смеется.
— Привет, дырявая башка, познакомься с дырявой башкой. Ты мне тоже не звонила, кстати.
Ухмыляясь, я говорю:
— Я была немного занята.
— О, правда? Расскажи. Твоя матка уже выпала, учитывая то количество ударов, которые ей пришлось принять на себя?
— Сначала ты. Как Ставрос? Где ты сейчас? Африка? Белиз?
Я слышу улыбку в голосе Слоан, когда она отвечает.
— Ближе. Подойди к входной двери.
Я разворачиваюсь и спешу через весь дом, распахиваю входную дверь и вижу, что она стоит на моем крыльце с телефоном у уха и улыбается мне.
Одетая в ослепительно ярко-розовый лыжный костюм в комплекте с белыми сапогами на меховой подкладке и соответствующей меховой белой шапкой, она выглядит так, словно только что вернулась с завоевания золотой медали на зимних Олимпийских играх.
Мы обнимаемся и начинаем смеяться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я скучала по тебе!
Все еще смеясь, Слоан отстраняется.
— Знаю. Это так ужасно быть без меня. Но я уверена, что ты, должно быть, была занята своим жеребцом.
Слоан оглядывает меня, заглядывая в дом через открытую дверь.
Мое лицо вытягивается.
— Он уехал сегодня утром.
Она сухо говорит:
— Не без того, чтобы сначала пометить свою территорию, как я погляжу.
Протянув руку, чтобы коснуться нежного места на моей шее, на которое она смотрит, я краснею.
— Он, гм, иногда немного увлекается.
Слоан лучезарно улыбается мне.
— Конечно, знает, что делать. Ты восхитительна. А теперь открой вино, потому что нам еще многое предстоит наверстать.
— Великие умы мыслят одинаково. Я уже откупорила бутылочку.
Мы заходим внутрь. Когда добираемся до кухни, я беру со стойки еще один бокал и бутылку, и мы садимся за стол. Моджо выходит из гостиной и бросается к ногам Слоан. Через несколько секунд он уже храпит.
Улыбаясь ему сверху вниз, она легонько подталкивает его ботинком.
— Все еще огненный шар, я вижу.
Наливая ей вина, я хихикаю.
— Я орала, чтобы разбудить спящего мертвецким сном Моджо больше недели подряд, и это не сдвинуло его с места. Можно подумать, он вырос в доме с привидениями. Независимо от количества стонов и продолжающейся тряски стен, эта собака спит, как дитя малое.
Слоан поднимает свой бокал ко мне.
— Выпьем за то, чтобы насытиться первоклассной колбасой.
— Ты так безнадежно романтична.
Мы улыбаемся друг другу и пьем.
Когда мы ставим бокалы, Слоан говорит:
— Ты влюбилась.
— Не говори так, будто у меня рак. И вообще, откуда ты знаешь?
— Это написано у тебя на лице, Джульетта. Мафиозный Ромео занимался с тобой сексом на каждой горизонтальной поверхности в этом доме, и теперь ты вся светишься от счастья.
Мое лицо вспыхивает от удовольствия, когда я вспоминаю, как хорошо меня «поимели». И не только на горизонтальных поверхностях.
— А как насчет тебя? Ты влюблена в Ставроса?
Она почти выплевывает вино через ноздри.
— Девочка, серьезно? Как ты думаешь, с кем ты здесь разговариваешь? Мне было безумно скучно после трех дней, проведенных с ним в море. Я никогда не встречала человека, который так сильно беспокоился бы. Это было все равно, что жить с бабушкой. Расхаживание и заламывание рук - две его любимые вещи. Слава богу, им пришлось вернуться в Нью-Йорк на встречу, иначе я бы сиганула за борт.
Мое сердце замирает.
— Нью-Йорк? Встреча?
Она удивлена.
— Кейдж разве не сказал тебе?
— Я не интересовалась.
— Я тоже этого не делала.
— Тогда откуда ты знаешь?
— Один из моих навыков ниндзя - подслушивание. К тому же, через несколько дней команда Ставроса забыла, что я рядом. Или они решили, что со мной все в порядке, потому что я была с ним. В любом случае я подслушала много вещей, которые, вероятно, не предназначались для моих ушек.
Мое сердце начинает бешено колотиться. Я наклоняюсь ближе к ней, сжимая свой бокал так сильно, что уверена, что он разобьется.
— Каких?
— Как будто… назревает война.
Мой желудок сжимается.
— О боже. Война - это нехорошо.
— Нет, это определенно так. По-видимому, недавно в Бостоне состоялась большая встреча глав всех семей, и она не закончилась хорошо. Ирландцы были в ярости из-за того, что случилось с их парнями в La Cantina...
— Стоп. Там были ирландцы? Эта встреча была не только с разными семьями в русской мафии?
— Очевидно, там были все семьи. Армяне, итальянцы, мексиканцы, китайцы, ирландцы. — Она пожала плечами. — Все.
Я прокручиваю это в своей голове, как сцену из фильма. Длинный стол, окруженный опасного вида мужчинами в черных пальто и курящих сигары, все с подозрением воззрились друг на друга прищуренными глазами, оружие было взведено под столом.