Я ничего не чувствую, мне плевать.
— Он назвал тебя сыном, — говорит Дейви, глядя строго вперед, на сонце, опускающееся за водопад. — Стало быть, мы теперь братья.
Я молчу.
— Надо отметить, что ли?
— Где? — спрашиваю я. — Как?
— Ну, мы же теперь офицеры, а, брат? У офицеров должны быть привилегии. — Он смотрит на меня искоса, Шум горит ярким пламенем, и в нем — знакомые по старому Прентисстауну картинки.
Голые женщины.
Я хмурюсь и посылаю ему в ответ картинку голой женщины с железным обручем на руке.
— Подумаешь!
— Ты больной.
— Нет, брат, я теперь сержант Прентисс. Жизнь налаживается!
Он хохочет и хохочет. Ему так хорошо, что отчасти его настроение передается и мне. Мой Шум немного светлеет, хотя я и не просил.
— Ой, да брось, лейтенант Ушлепок! Ты что, до сих пор сохнешь по той девчонке? Уже сто лет прошло! Подыщем тебе новую подружку.
— Заткнись, Дейви.
— Заткнись, сержант Дейви. — Он опять смеется. — Ладно, ладно, сиди дома, читай свою книжку… — Он резко умолкает. — Ой, слушай, извини, я не хотел… Я забыл.
И, как ни странно, он говорит это искренне.
Наступает тишина, в которой его Шум опять вспыхивает каким-то мощным чувством, которое он старательно прячет…
Из-за которого ему…
И тут он говорит:
— Знаешь… — Я уже вижу, что он сейчас предложит, и просто не могу это вынести. Я умру, если он скажет это вслух. — Хочешь, я тебе почита…
— Нет, Дейви, — выпаливаю я. — Спасибо, но нет.
— Точно?
— Да.
— Ну, мое дело предложить. — Его Шум снова светлеет и расцветает при мысли о новом звании, женщинах и нашем родстве.
Всю дорогу до города он радостно насвистывает какую-то дурацкую мелодию.
Я лежу на матрасе спиной к мэру Леджеру, который, как обычно, уминает ужин. Я тоже ем, но при этом гляжу на мамин дневник, который вытащил из-под подушки и положил на одеяло.
— Народ готовится к последнему удару «Ответа», — говорит мэр Леджер.
Я не отвечаю. Как всегда перед сном, пробегаю пальцами по прохладной кожаной обложке и нащупываю прорезь, оставшуюся от ножа.
— Ходят слухи, что ждать осталось недолго.
— Мне все равно. — Я открываю дневник. Под обложкой по-прежнему прячется сложенная вчетверо карта Бена. Похоже, Дейви даже не потрудился открыть книжку. Она немного пахнет конюшней — теперь-то я знаю, где она побывала, — но это по-прежнему дневник, дневник моей мамы.
Моей мамы. Слова моей ма.
Вот, ма, что стало с твоим сыном…
Мэр Леджер громко вздыхает.
— Они ударят прямо по нам, между прочим, — говорит он. — Надеюсь, на тебя можно рассчитывать? Ты откроешь мне дверь?
— Помолчите хоть пять секунд, а? — Я переворачиваю первую страницу и вижу первую запись, сделанную моей ма в день моего рождения. Страница полна слов, которые мне когда-то читали вслух…
(читала она…)
— У меня ведь ни ружья, ни ножа. — Мэр Леджер встал и снова смотрит в окна. — Я совершенно безоружен.
— Не бойтесь, я не дам вас в обиду. А теперь помолчите, ради бога…
Я все еще лежу к нему спиной, смотрю на первые слова моей ма, написанные ее собственной рукой. Я знаю, о чем там говорится, но все же пытаюсь прочесть.
М-О… Мой. Н-Е… Не… Н-А-Г-Л-Я… Ага, ненаглядный. Мой ненаглядный, значит. А последнее слово «сын», его я севодня уже слышал.
Я вспоминаю протянутую руку мэра.
И как я ее взял.
Мой ненаглядный сын.
— Я ведь предлагал почитать тебе вслух, — говорит мэр Леджер, не в состоянии сдержать стон при звуке моего неумело читающего Шума.
Я резко оборачиваюсь:
— Просил же, заткнитесь!!!
Он виновато поднимает руки:
— Ладно, ладно, как скажешь. — Он садится и добавляет тихо, но язвительно: — Лейтенант.
Я сажусь. Выпрямляюсь:
— Что-что?
— Ничего. — В глаза он мне не смотрит.
— Я вам не рассказывал! Ни словом не обмолвился.
— Я в твоем Шуме прочел.
— Неправда! — Я вскакиваю на ноги. Потомушто он врет. Этим вечером я только и думал, что о дневнике моей ма. — Откуда вы знаете?
Он поднимает глаза, но сам ничего не говорит, а его Шум пытается что-то сказать…
И не может.
Я делаю шаг к нему.
В этот миг лязгает замок, и к нам входит мистер Коллинз.
— К тебе посетители, — говорит он мне и вдруг замечает мой разъяренный Шум. — Что стряслось?
— Я никого не жду, — цежу я сквозь зубы, все еще сверля взглядом мэра Леджера.
— Это девчонка, — добавляет мистер Коллинз. — Говорит, ее прислал Дейви.
— Черт! Я же сказал ему.
— Да мне-то что? Девчонка ни с кем не хочет разговаривать, только с тобой. — Он мерзко хихикает. — Хорошенькая, между прочим!
От его тона меня прямо выворачивает.
— Оставьте ее в покое, ясно? Так же нельзя!
— Вопщем, ты тут не слишком задерживайся, а то я за себя не отвечаю. — Он хохочет и закрывает за собой дверь.
Я снова смотрю на мэра Леджера. Шум у меня все такой же взвинченный.
— Я с вами не закончил.
— Да я в твоем Шуме все прочитал, честное слово… — мямлит он, но я уже выбегаю за дверь и запираю ее с обратной стороны.
Топая вниз по лестнице, я думаю о том, как бы увести девчонку подальше от мистера Коллинза, чтобы ей не пришлось терпеть всю эту мерзость. Мой Шум кипит подозрениями и вопросами к мэру Леджеру. Понемногу картина начинает проясняться…
Мистер Коллинз стоит, опершись спиной о стену и скрестив ноги, весь такой расслабленный и улыбчивый. Показывает большим пальцем через плечо.
Я смотрю.
И вижу ее.
34
ПОСЛЕДНИЙ ШАНС
[Виола]
— Оставьте нас, — велит Тодд мужчине, который меня впустил. При этом он не сводит с меня взгляда.
— Говорил же, хорошенькая! — усмехается тот и исчезает в смежной комнате.
Тодд стоит и смотрит.
— Ты, — говорит он.
Но ближе не подходит.
— Тодд… — Я делаю шаг навстречу.
Он делает шаг назад.
Я останавливаюсь.
— Кто это? — спрашивает он, глядя на Ли, который изо всех сил корчит из себя настоящего солдата.
— Ли, — отвечаю я. — Друг. Он пришел, чтобы…
— Что ты тут делаешь?
— Я вернулась за тобой… чтобы тебя спасти.
Тодд сглатывает слюну — я вижу, как дергается его горло.
— Виола, — наконец говорит он. И мое имя всюду в его шуме: Виола Виола Виола.
Тодд хватается за волосы — они стали длиннее и лохматее, чем раньше.
А сам он заметно вырос.
— Виола, — повторяет он.
— Да, это я. — Делаю еще шаг навстречу. Он не пятится, поэтому я иду дальше, не бегу, но подхожу ближе и ближе.
Когда я уже совсем рядом, он снова делает шаг назад.
— Тодд?
— Что ты тут делаешь?
— Я пришла за тобой. — У меня ёкает в груди. — Как обещала.
— Ты обещала меня не бросать, — говорит он, в Шуме — громкая досада на самого себя, на свои слова и голос. Тодд откашливается. — Но бросила.
— Меня забрали, я ничего не могла поделать.
Его Шум становится громче, и я слышу в нем не только радость, но и…
Ох, господи, Тодд… ты злишься.
— Да что я такого сделала? Нам надо бежать. «Ответ» скоро…
— Так ты заодно с «Ответом»? — рявкает он с неожиданной злостью в голосе. — Заодно с убийцами…
— А ты, значит, солдат? — спрашиваю я в отместку, дивясь самой себе. Меня тоже одолевает гнев, и я показываю пальцем на букву «В» у него на рукаве. — Только не говори мне про убийц…
— «Ответ» убил всех спэклов, — низким, яростным голосом проговаривает Тодд.
И в его Шуме — горы трупов.
Высокие кучи, похожие на мусорные.
На стене — наша синяя «О».
А посреди всего этого — Тодд.
— Лучше б и меня сразу убили, — говорит он.
И закрывает глаза.
Я — круг, круг — это я, твердит его Шум.
— Виола? — подает голос Ли за моей спиной.
Оборачиваюсь. Он прошел уже половину зала.
— Подожди снаружи.
— Виола…
— Снаружи.
У него такой озабоченный взгляд, он так готов вступиться за меня, что мое сердце на миг замирает. По дороге сюда он как можно громче думал, что я — его пленница. В итоге большинство встречных солдат решали, что он ведет меня насиловать, и радостно присвистывали, желая ему удачи. Потом мы спрятались возле собора и увидели отъезжающего Дейви Прентисса — все его гнусные мысли были о том, как они с Тоддом должны отпраздновать свое повышение.
И тогда мы притворились подарком.
Сработало.
Я даже немного разочарована, что все так легко прошло.