Читать интересную книгу Месть - Джастин Скотт

Харден тщательно осмотрел парусину, но, под каким бы углом он ни поворачивал ткань, треугольников видно не было. Парусные мастера хранили секреты при себе. Но он знал, что где-то в глубине плетения треугольники должны были существовать.

Он бросился к парусным мешкам. Ну конечно!

Треугольники прятались в более тяжелых парусах. Харден вытащил штормовой стаксель из чехла, но тут же отбросил с отвращением. Хитрые мастера слишком умны, чтобы прятать свои треугольники в этом парусе.

Тяжелый спинакер. Вот это настоящий парус, полный секретов — вспомнить хотя бы, как он надувается, как шар, наполняясь ветром, и становится круглым, предавая свою истинную, треугольную форму.

Харден вытащил спинакер на палубу, расстелил его по палубе от мачты до штурвала и опустился на четвереньки, склонив лицо к мятому нейлону. Когда спустилась ночь, он упал на ткань и застонал от отчаяния. Парусные мастера спрятали свои треугольники с дьявольской хитростью. Ему никогда не найти их.

Он так и уснул, лежа на парусе. На следующий день — он потерял им счет — удушающая жара навалилась уже на рассвете. Харден с трудом проснулся и плеснул в лицо пригоршню теплой морской воды. Он хотел выпить кофе, но его ждало неотложное дело.

Харден вытащил из окуляра бинокля линзу и, используя ее как увеличительное стекло, стал рассматривать плетение ткани. К полудню, невзирая на адскую жару, он пришел к важному решению. Спинакер — фальшивка.

И он был так глуп, что попался на обман, хотя ответ все время находился у него перед глазами, на мачте. Трот. Конечно, грот! Там он найдет треугольники. Харден выкинул фальшивый спинакер в воду, подумав, как ему повезло, что он обнаружил его фальшь сейчас, а не в тот момент, когда спинакер понадобится. Затем, с сердцем, бьющимся от возбуждения, он поднес свою импровизированную лупу к гроту.

Он оказался прав. Ткань паруса была настоящим складом треугольников. Харден громко засмеялся. Он раскрыл секрет парусных мастеров. От радости он чувствовал головокружение. Только сейчас он понял, каким могуществом обладает. Затем ему пришло в голову, что человек, имеющий достаточно ясный ум, чтобы постигнуть секреты, которые парусные мастера изобретали в своих потайных убежищах, может легко справиться со штилем.

И затем пришло ошеломляющее решение. Великое откровение. Окончательное знание. По иронии судьбы, оно не имело никакого отношения ни к треугольникам, ни к детским секретам парусных мастеров. Нет. Это было знание богов. Знание «Левиафана».

Конечно, он знал все это и раньше, но просто не было случая этим воспользоваться. Эти знания были даны ему от рождения, им нельзя было обучиться.

Харден собрал все керосиновые лампы в салоне и навалил подушки диванов на обеденный стол. Не торопясь, он снял с ламп стекла, завернул их в полотенца и аккуратно сложил в буфете под раковиной камбуза. Затем отвернул держатели фитилей и насухо вытер каждый фитиль, вынув его из поддона. Стараясь не пролить керосин, он сложил фитили в раковине, потому что понял, что у него не остается времени разложить их по отдельности. Сила была готова прийти.

Затем он перевернул лампы и опрокинул поддоны на подушки. В каюте завоняло керосином, но так и было предусмотрено планом. Ветер за несколько секунд проветрит каюту, а затем наполнит треугольные паруса и погонит яхту на север.

Харден достал спичку из водонепроницаемого флакона, положил ее рядом со свернутой полоской бумаги и вышел на палубу, чтобы осмотреть небо. Оно было того же самого тускло-голубого цвета, как и прежде. Ни единого признака того, что рядом покоится огромная сила, ожидающая, когда ее освободят.

Он спустился по трапу, улыбаясь про себя. Как и остальное в жизни, все оказалось так просто! Надо только знать, как подать силе сигнал — и сила будет в твоем распоряжении. Харден зажег спичку и поднес ее к столу, усмехаясь. Он-то знал, как подать сигнал.

* * *

Седрик Огилви поднял медаль за привязанную к ней ленту и подбросил в воздух. Медаль с негромким стуком приземлилась среди бумаг на его столе. Лондонский «Ллойд» наградил его за «выдающиеся заслуги». Президент компании даже прилетел в Кейптаун, чтобы лично вручить медаль.

Выдающиеся заслуги? Огилви был гордым человеком, любившим символы, которыми Англия награждала своих граждан за исключительные подвиги, — на войне он получил много таких наград, — но на этот раз он не испытывал ничего, кроме цинизма. Собственно говоря, он спас страховым брокерам миллионы фунтов стерлингов, и именно за это «Ллойд» провозгласил его героем, хотя южноафриканские газеты по-прежнему нападали на него после того, как он привел «Левиафан» в Столовую бухту, несмотря на противодействие местных властей.

Медаль упала на письмо с поздравлениями от руководства компании. Огилви им не верил. У него возникло отчетливое подозрение, что компания разочарована спасением «Левиафана». Поскольку мировой рынок нефти был насыщен, да и танкеров более чем хватало, «Левиафан» приносил меньше прибыли, чем надеялись его владельцы.

«В условиях, когда другой капитан покинул бы свое судно, — гласило послание „Ллойда“, — капитан Огилви остался на своем посту и привел вверенное ему судно в гавань».

Огилви угрюмо подумал, что это походило на прорыв блокады. Были мгновения, когда он уже не ожидал снова увидеть мостик. В тот день, когда небо закрыли тучи, принесенные южным ветром, и начался шторм, второй офицер попросил его прийти на мостик.

«Левиафан» поднимался на гребни волн, рассекая водяные валы. Второй офицер хотел, чтобы капитан взглянул на индикаторы носового давления. Стальные пластины на носу танкера испытывали сильное давление. Огилви приказал уменьшить скорость на треть.

Он некоторое время смотрел на приборы, сравнивая их показания с тем, как его разум и чувства реагировали на движение корабля. Несмотря на сильный грохот, раздававшийся каждый раз, когда танкер таранил волну, он пока не беспокоился. После множества аварий конструкторы танкеров кое-чему научились, и широкий нос «Левиафана» был гораздо крепче, чем у менее крупных кораблей.

Тем не менее, когда волнение усилилось, Огилви решил, вспомнив военное время, пообедать на мостике. Стюард устроил нечто вроде пикника, поставив серебряный поднос с блюдами под окном мостика, снабженным дворниками, так что Огилви мог, обедая, следить за волнами.

Настоящий шторм разыгрался в девять вечера. Огилви приказал уменьшить скорость с двух третей до половины и, используя радар, чтобы находить случайные волны, поднимающиеся над гигантскими валами, решил выполнить маневр, который никогда раньше не использовал на «Левиафане». Он направил «Левиафан» в обход волн, огибая их, как будто плыл на грузовом судне водоизмещением в десять тысяч тонн.

Если бы танкер был обычным кораблем, он бы не уцелел. За все свои годы, проведенные на море, Огилви никогда не видел шторма такой силы. Буря прошла по океану уже четыре тысячи миль, с каждой милей наращивая силу.

В полночь, когда Огилви думал, что хуже уже быть не может, рев ветра, обтекающего рубку, внезапно резко усилился. Корабль накренился под очередным ударом волны, и во второй раз за ночь Огилви отдал приказ, который никто никогда не слышал на «Левиафане». Капитан приказал уходить от шторма.

На рассвете, когда судно оказалось в опасной близости от суши и Огилви был вынужден повернуть к югу, огромная волна нанесла первое повреждение. «Левиафан» содрогнулся — капитан не верил, что такая огромная масса может содрогнуться, — стрелки индикаторов носового давления зашкалили и больше не двигались — индикаторы вышли из строя.

Огилви не имел возможности оценить повреждения. Передние две трети корабля были недоступны до окончания шторма. Внутреннего прохода на нос не было, а любой человек, вышедший на палубу или хотя бы поднявшийся на трап пожарной станции, был бы немедленно смыт в море.

Корабль снова содрогнулся; от удара задрожала палуба, и на этот раз Огилви понял, что нос смят. Он приказал пустить машину на задний ход, чтобы уберечь тонкие переборки передних резервуаров, но прежде чем инерция «Левиафана» была погашена, по носу ударила третья волна, причинив, как он узнал позже, самые сильные повреждения.

Как барон в осажденном замке, отрезанный от своих армий, он ждал продолжения, не имея вестей и предполагая самое худшее. Корабль начал погружаться в воду. «Левиафан» уходил от шторма, включив все помпы на полную мощность, кормой к волнам, как муравей, который тащит искалеченную жертву себе в гнездо.

Строгая дисциплина и мореходное искусство спасли корабль. Матросы вкалывали, как негры, спасая котельную от воды. Если бы ее затопило, то «Левиафан», лишившись энергии, пошел бы ко дну. Когда шторм ослабел, Огилви направил судно в Столовую бухту.

По радио не умолкали протесты из Южной Африки: «„Левиафан“, слишком велик»; «„Левиафан“ угрожает Кейптауну»; «Кораблям с водоизмещением больше трехсот тысяч тонн запрещено входить в гавань»; «Сухие доки слишком малы. Они не смогут отремонтировать танкер»; «Если танкер затонет в бухте, то он заблокирует вход в гавань».