— Да. — Он немного поерзал, чувствуя себя неловко в пиджаке, устроился. Хол действительно старался. — Да, разумеется, мне просто нравится причинять вам неудобства.
— Хол, я знаю, что большую часть времени вы вели себя со мной как непослушный ребенок, и я подыгрывал вам. Мы оба получали от этого удовольствие, как от игры. Но, Хол, у этого есть и другая сторона. Вы действительно многого не знаете о своих внутренних переживаниях, и это вас беспокоит. Вы не чувствуете, что владеете собой так, как вам хотелось бы и как вам необходимо. Поэтому, делая вид, что это игра, вы как бы говорите мне и самому себе, что держите себя под контролем и можете в любой момент остановить игру, если захотите. Хол, проблема вот в чем: я не думаю, что вы можете остановить игру.
— Перестаньте. Разумеется, я не должен все время шутить.
— Это верно. Но игра — это не просто шутка.
— Что же тогда?
— Игра, в которую вы вынуждены играть, состоит в том, что вы должны убеждать себя, будто вы управляете своей жизнью и поступками. Таким образом, вы должны вести себя так, как будто это всего лишь незначительное исключение, что вам трудно вести себя с Тимом так, как вам хотелось бы или вы в самом деле не можете справиться с тем, что я прошу вас сделать здесь.
— Не знаю… Интересно… — Задумавшись, он следил за моей мыслью.
— Хол, послушайте, давайте попробуем сейчас поработать вместе. Позвольте мне дать вам что-то вроде нового представления о том, в чем, как мне кажется, вы нуждаетесь. А потом дайте себе возможность испытать это. Не хочу, чтобы вы чувствовали, будто вас проверяют, но хочу убедить вас дать себе шанс ближе прикоснуться к этому. О’кей?
— О’кей.
— Хорошо. Теперь, вот в чем идея: большую часть времени мы имеем дело с вещами, людьми и ситуациями, которые находятся вне нас. Когда мы начинаем думать о себе, то делаем это так же — объективно: как будто мы объекты, с которыми можно манипулировать. Во многих ситуациях это достаточно хорошо срабатывает. Но это ни к черту не годится, когда мы пытаемся понять, почему мы чувствуем или делаем то или иное, или когда пытаемся изменить наши чувства и действия, вытекающие из них. Как в вашем случае, когда вы пытаетесь понять, почему заводитесь с пол-оборота с Тимом. Если вы найдете правильное объяснение — каким бы оно ни было, — это все равно не поможет вам измениться, пока вы не соприкоснетесь с этим изнутри. Поэтому нам нужен другой тип мышления — не объективный. Этот другой тип состоит в том, чтобы прислушиваться к себе, вместо того чтобы строить догадки о себе. Хол, вы действительно не слишком хорошо представляете себе, как прислушиваться к самому себе. И я думаю, на каком-то уровне вы ощущаете это, и это вас пугает. Вам нравится быть компетентным. И, более того, вам совершенно необходимо чувствовать себя компетентным. И в большинстве случаев вам это удается. Но это один из тех случаев, где проявляется ваша некомпетентность. Вам неприятно, и вы не хотите это признавать. Ну вот, через пару секунд я замолчу, и я хочу, чтобы вы полежали молча и просто позволили моим словам и вашим мыслям взаимодействовать между собой. Не пытайтесь отчитываться в них. Не пытайтесь ничего решать. Не пытайтесь прямо отвечать мне. Насколько это возможно, не пытайтесь ничего делать. Просто лежите, и когда почувствуете, что готовы, просто расскажите, что происходит у вас внутри, — помните, внутри. О’кей, теперь я замолчу.
Я закончил. Ого, я прочел ему целую лекцию! Не рассчитывал говорить так много. Я продолжал думать о других вещах, которые мне хотелось бы добавить к сказанному. Наверное, нужно было начать с телесного осознания. Думаю, для него это было бы легче в каком-то смысле. Хол лежал очень тихо. Думаю, он действительно впервые слышит об этом подходе. Он так чертовски эффективен в своей интеллектуальной области. Терапия, которую он сам проводит, вероятно, слишком рациональна, но, несомненно, она оказывает большое воздействие просто благодаря его личности и манере его общения с людьми. Вероятно, Хола пугает видимая пассивность того процесса, в котором я заставил его участвовать. Нужно сказать ему об этом.
У него было уже достаточно времени, чтобы начать говорить. Может быть, я дал ему понять, что не следует говорить, пока он не обнаружит что-то новое? Постойте! Да не заснул ли он? О, нет! Он не мог!
Но он как раз смог.
После того, как Хол ушел, я размышлял несколько минут о нашем разговоре. Я был абсолютно уверен, что его засыпание выражало бессознательное сопротивление моим попыткам обратить его к области внутренних переживаний, которую он долгое время избегал и отрицал. В этом своем отрицании Хол был похож на многих людей, принадлежащих образованному среднему классу.
Нас учили не доверять всему внутреннему миру стремлений, эмоций, воображения и желаний. Невероятно, но мы начали верить, что эти внутренние чувства эфемерны и непоследовательны, что им — самой сути нашего бытия, непосредственного существования — не нужно уделять такого внимания, как внешнему и публичному. Хол, который так многого достиг в своем стремлении быть компетентным и знающим, чувствовал, что потеряется и заблудится, если войдет в незнакомый внутренний мир, мир его бытия.
19 июня
Несколько месяцев прошло с того усыпляющего сеанса, и большую часть этого времени я снова и снова пытался убедить Хола в том, что он избегает собственной субъективности. Постепенно он начал понимать, что это действительно неизведанная местность для него, и стал пытаться проникнуть в нее. Сегодняшний сеанс был похож на многие другие. Хол дружески приветствовал меня в приемной, вошел и сел на стул. Он все еще сопротивлялся использованию кушетки, и соглашался лечь, только если я очень настаивал. А я был не слишком склонен делать это после того случая, когда он заснул. В кабинете Хол улыбнулся мне несколько смущенно, в отличие от его благодушной улыбки в приемной. Он помолчал минуту.
— О чем вы сейчас думаете? — Мог ли он прислушаться к себе?
— О, я… я спрашивал себя, не собираетесь ли вы сказать мне что-нибудь.
— Нет, мне только хотелось бы знать, что занимает ваши мысли.
— Ну, я очень беспокоюсь об Элис. Она сейчас часто встречается с этим новым парнем, и я подозреваю, что она уже не девственница. Я не ханжа, но надеюсь, она знает, как позаботиться о себе. Я чувствую себя обязанным сделать что-то, но не знаю, что. Кажется, она просто идет своим путем. Я спрашивал Джун, сообщила ли она Элис всю необходимую информацию, ну, знаете… И Джун сказала, что, возможно, Элис сама могла бы ее многому научить. Вероятно, ты мало что можешь сделать, когда девушке почти девятнадцать, и все же чувствуешь себя обязанным…
— Хол, вы все время говорите «ты» о том, кто беспокоится. Вам трудно говорить об этих вещах в первом лице? — Я подозревал, что Хол готовился к этому разговору об Элис, и поэтому его слова звучали безлично и холодно.
— О, да. Нет, мне не трудно говорить от первого лица. Я очень беспокоюсь об Элис. Она действительно хорошая девочка, и я не хочу, чтобы она страдала. Видите? Первое лицо.
— Правильно. Расскажите мне о своем беспокойстве, Хол. Вы можете беспокоиться вслух, так, чтобы я мог слышать это?
— О’кей. Ну, я просто думаю, что она такая хорошая девочка, и она в самом деле еще так молода, понимаете. И я ужасно боюсь, что кто-то заставит ее страдать. И… у нее хорошая фигура: представляю, как все парни хотят добиться ее. Думаю, так оно и есть. Вот о чем я думаю.
— Хол, кажется, вы начали ближе соприкасаться с тем, что происходит у вас внутри, но я представляю себе, что существует еще многое. Например, я спрашиваю себя, нет ли у вас мыслей о том, как вы воспитывали ее, что вы говорили ей о сексе, насколько свободно она может позволить себе говорить с вами о своих заботах, насколько сексуальной женщиной она может оказаться, что вы могли бы сделать с человеком, который обидит ее, и т. д.
— Да, конечно, это тоже. Я действительно думаю обо всем этом. И я думаю, что она знает, что может говорить с нами в любое время и обо всем. Конечно, я бы действительно не оставил в покое того, кто обидел бы ее.
— Хол, мы по-прежнему кое-что упускаем, хотя, думаю, приближаемся к сути. Каждая из этих идей, которые я предложил, может привести вас к целой главе, состоящей из мыслей и чувств. Они — как оглавление книги. Каждая содержит целый спектр идей и чувств, которые сопровождают ее. Сейчас вы ухватились за две из — них, как будто бы это простые вопросы — и дали на них быстрые ответы. Это только начало исследования вашего беспокойства, а отнюдь не конец.
— Джим, я знаю, вы пытаетесь помочь мне, но не думаю, что принадлежу к интроспективному типу. Я имею в виду, что вы, аналитики, крутитесь, как белки, вокруг такого рода вещей, и, вероятно, для некоторых людей это оказывается полезным. Но не знаю: я не уверен что это мне подходит. Мне необходимо решать проблему более прямо.