Читать интересную книгу Убийство с отягчающими - Вячеслав Денисов

Повернув ключ в замке, он осторожно выглянул в образовавшуюся щель и покинул комнату.

Еще несколько шагов – и он в кухне, на прежнем месте…

Глава восемнадцатая

Молчание в кабинете Смагина длилось никак не меньше трех минут. Собеседники закуривали, ходили по кабинету, возвращались к пепельнице и, казалось, находились в растерянности оба. Первым, как и должно было случиться, тишину нарушил начальник Управления. Вернувшись за стол, он решительно смял сигарету в хрустале и поправил на плечах форменный китель.

– Я все понял, Иван Дмитриевич. Но ты мне скажи, кто убил Крыльникова?

– Представления не имею.

– Очень хорошо, – вынув из кармана пластик жвачки, Смагин сунул его в рот, а фантик себе под ноги, в урну. Следователь приметил это и тут же понял, зачем нетерпимому к молодежным привычкам Смагину понадобился «Дирол». Генеральный то бросал курить, то снова начинал. Вместе с ним были вынуждены оставлять дурную привычку и вновь к ней возвращаться все, кто входил в непосредственный контакт с прокурором. Когда тот отвергал курение, он становился настоящим деспотом и приверженцем здорового образа жизни. Когда закуривал, курительные комнаты на Большой Дмитровке снова начинали функционировать. – Я, по-видимому, так и должен доложить генеральному, который убывает в Кремль на совещание: Кряжин понятия не имеет, кто совершил убийство заместителя главы столичной милиции.

– Я занимаюсь делом неделю, а вы хотите, чтобы я вам уже сегодня привел убийцу, – возразил на несправедливые претензии Кряжин. – Я же не сказал, что и в дальнейшем не буду иметь представления.

– Что по Гаенко? – Смагин устало размял веки и потянулся к сифону. – Кажется, пока это единственный кандидат в подозреваемые?

– В подозреваемые на причастность к убийству двоих людей Ресникова в офисе казино, – ответил Кряжин, укладывая документы обратно в папку. Папка взвизгнула замком, и следователь добавил: – Быть уверенным в том, что это Гаенко застрелил Крыльникова, у меня пока нет никаких оснований.

Последний вопрос был о четырех миллионах, и Кряжин окончательно разочаровал начальника, выдав тот же ответ, что и на вопрос об убийце полковника.

– В общем, если подытожить, то на данный момент у нас нет ни имени убийцы, ни четырех миллионов. Ничего, что касалось бы расследуемого тобой дела.

– Неправда, – резко возразил советник. – У меня есть все, что касается дела! Материал Крыльникова в отношении «Олимпа», задержанные. А это половина того, о чем я мечтал, когда получил от вас указание принять дело к своему производству.

В обед, за полтора часа до этого разговора, в кабинете начальника Следственного управления раздался телефонный звонок.

Смагин, слушая своего «важняка», раздумывал, стоит ли Кряжину знать о разговоре, случившемся за девяносто минут до его появления. В конце концов Егор Викторович решил повременить. Следователь движется поступательно – кто бы думал иначе о Кряжине? – и вряд ли стоит его сейчас озадачивать тем, что происходит вблизи его устремлений. Но забыть самому этот звонок вряд ли получится, потому что речь в нем шла как раз о…

… – следователе, пытающемся представить картину таким образом, чтобы упростить работу тем, кто, ведомый идеей о приоритете достигаемых целей перед законом, пытается расстроить всю деятельность Высшей квалификационной коллегии.

– О чем вы? – опешил Смагин, слушая газетные выкладки из трубки, которую держал некто на Ильинке.

– Егор Андреич!..

– Я Викторович, – без агрессии поправил Смагин. – Викторыч, говоря вашим языком.

– Вы прекрасно знаете, Егор Викторович, какая кампания сейчас проводится в отношении квалификационной коллегии, – не беря на себя труд извиниться, продолжил некто. – Над российским правосудием нависла трагедия, и налицо попытки этих сил совершить над правосудием насилие. Попираются принципы беспристрастности и независимости, отныне коллегия будет избираться под диктовку…

– Вы что, думаете, я газет не читаю? – иронично прервал речь оппонента Смагин. – И что вы под темными силами в виду имеете, позвольте вас спросить? Президента России и Нижнюю палату, что ли?

– Я – тесть человека, который сейчас вынужден скрываться от следователя вашего ведомства Кряжина, поскольку уверен, что с ним собираются расправиться.

– Кто уверен? А кто собирается расправиться? Господин… Как вас?

– Кинереш. Юлий Сергеевич Кинереш.

– А-а, понятно. Вот и еще один герой этой истории… – пробормотал Смагин.

– Что вы сказали? Я не расслышал. – Выдержав паузу ровно в две секунды, господин с Ильинки продолжил: – Впрочем, неважно. Важно то, что я – член Высшей квалификационной коллегии судей от общественности. Мой статус как члена коллегии и как бизнесмена столь велик, что события, развивающиеся в отношении моего зятя…

Смагину надоело.

– Короче, господин Кинереш Юлий Сергеевич, что вам нужно от меня, начальника Следственного управления Генпрокуратуры?

– Мне кажется, что устремления Кряжина в отношении моего зятя Гаенко Игоря Викторовича – это часть плана по развалу ныне действующей Высшей коллегии судей. Но можете быть уверены, что есть еще в стране силы светлые… В общем и целом, Егор Викторович, мы не позволим вмешиваться в систему правосудия России!

– Это вам, действительно, кажется, – заверил старший советник. – И в общем, и в целом. Да, кстати. А с чего бы вдруг Игорю Викторовичу звонить вам и сообщать, что его преследует Генеральная прокуратура, если он ничего не совершал, а я, к примеру, сам впервые слышу о вашем Гаенко? Между тем от меня только что вышел Кряжин, и в ходе его доклада по расследуемым делам такой фамилии не значилось ни под каким предлогом.

Молчание затянулось. «Добивать так добивать», – подумал Смагин.

– Вы меня убедили, – сказал он, – господин Кинереш. Сегодня я попрошу Кряжина, чтобы он написал объяснение по всем имеющимся в его «черном списке» Гаенкам, и составлю отчет. Направлю успокоительное письмо вам и копию – в Администрацию Президента, на Старую площадь. А то вдруг и впрямь кто подумает, что мы вместе с темными силами пытаемся развалить принципы независимости и беспристрастности российского правосудия.

– Егор Викторович, вы меня неправильно поняли… Не нужно ничего никуда отправлять.

– Что-то я вас не пойму, Юлий Николаевич…

– Я Сергеевич!

– …то вы говорите, что мы с темными силами, то просите ничего не делать. Вам что нужно-то?

– Я просто хотел узнать, как обстоят дела с расследованием убийства замначальника ГУВД, – голос стал чуть-чуть отдавать хрипотцой.

– И в этой связи забеспокоились за судьбу своего зятя?

– Послушайте, Егор Петрович, вы меня снова неправильно поняли… Давайте представим, что этого разговора не было, ладно?

– Я Викторович. Очень хочется посмотреть на вас после того, как вы сейчас положите трубку.

И положил сам.

Да, машина заработала. Специфика дел Кряжина такова. Сложность их столь высока, а важность столь серьезна, что всякий раз, едва Кряжин начинает подходить к цели, силы темные и силы светлые, образуя одну силу, встают перед ним. Причем стоит ли удивляться тому, насколько широка география вмешательства следователя то в права одних, то в интересы других. Однажды Кряжин, расследуя дело об убийстве ректора одного из университетов Московской области, помешал правильному функционированию Федерального агентства по рыболовству. В другой раз, найдя похищенную жену председателя совета директоров крупной финансовой корпорации, чуть не угробил Министерство легкой промышленности. А три года назад, раскрывая серию кровавых проделок маньяка в Северном округе столицы, едва не сорвал пленарное заседание Социал-демократической партии России.

А вот сегодня Кряжин, ведомый темными силами, поставил под угрозу деятельность Высшей квалификационной коллегии судей.

Нет, следователю об этом вовсе не нужно знать. Он еще после кризиса в СДПР отойти не может.

– Найди Гаенко, Иван, – сказал Смагин, прощаясь с советником. – Что-то мне подсказывает, что рыло у него в пуху.

Не выпуская руки начальника, Кряжин внимательно посмотрел ему в глаза. Попытался в них что-то рассмотреть, но, поставленный в тупик, выпустил.

– Рыло у него, Егор Викторович, не в пуху, а в самом настоящем меху. Но предъявить ему что-то я пока не в силах. Однако его ищут Сидельников с Полянским, и это внушает мне некоторый оптимизм.

– И как Полянский? – многозначительно прищурился Смагин.

– Хороший парень. Если в финале не подставит.

Вечером девятого января оба опера поняли, что удача все-таки улыбается им и вовсе не кажется такой недоступной, как все предыдущие дни. Но вряд ли они разглядели бы ее среди похожих на нее фурий безнадежности, если бы не Кряжин.

Они сидели в кафе с тошнотворным названием «Пельмени от Марьи», запивали дары Марьи дешевым холодным компотом и думали о том, сколько еще раз придется выходить в ночь, не имея четкого плана, когда на лишенном стерильности столике вдруг зашевелился и с утробным гулом стал елозить телефон капитана МУРа.