подумываете об университете или о чем-нибудь подобном?
— Нет, — сказала Эльвира, — боюсь, я для этого не достаточно умна. — Она помолчала и добавила: — Полагаю, вам пришлось бы согласиться на все, чего мне захочется.
Проницательные глаза Эджертона впились в нее.
— Я один из ваших опекунов, в соответствии с волей вашего покойного отца, это так, — сказал он. — Посему у вас есть право обращаться ко мне в любое время.
Эльвира вежливо поблагодарила.
Эджертон спросил:
— Вас что-нибудь беспокоит?
— Нет. Не совсем. Видите ли, просто я ничего не знаю. Никто мне никогда ничего не рассказывал. А не всегда хочется расспрашивать.
Он внимательно взглянул на нее:
— Вы имеете в виду себя саму?
— Да, — сказала она. — Как хорошо, что вы меня понимаете. Дядя Дерек… — Она запнулась.
— Вы имеете в виду Дерека Ласкомба?
— Да. Я его всегда называла дядей.
— Понятно.
— Он очень добр, — сказала Эльвира. — Но он не такой человек, который станет тебе что-то рассказывать. Он просто все устраивает и вечно выглядит озабоченным, не зная, нравится ли мне то, как все устроено. И он, конечно, всех слушает — женщин, я имею в виду, которые ему всякое там рассказывают. Вроде графини Мартинелли. Он для меня организует школы и прочие заведения.
— А это не те заведения, где вы хотели бы учиться?
— Нет, не в этом дело. С этим было все в порядке. То есть это были такие заведения, где учатся все.
— Понятно.
— Но я о себе самой ничего не знаю, вот в чем беда. Ни сколько у меня денег, ни что я с ними могу делать, если захочу.
— В сущности, — сказал Эджертон со своей обаятельной улыбкой, — вы хотели бы поговорить о состоянии дел. Так? Ну что ж, я думаю, это в порядке вещей. Постойте-ка. Сколько вам лет? Шестнадцать, семнадцать?
— Мне почти двадцать.
— Да что вы говорите? Я и не предполагал.
— Видите ли, — сказала Эльвира, — у меня все время такое чувство, что меня оберегают и ограждают. Это, конечно, с какой-то стороны очень мило, но бывает, что и раздражает.
— Да, подобное отношение уже не годится, — согласился Эджертон, — хотя мне кажется, Дереку Ласкомбу оно может представляться самым подходящим.
— Он очень мил, — признала Эльвира, — но с ним часто бывает трудно говорить серьезно.
— Да, я могу это понять. Ну хорошо, так что же вы все-таки о себе знаете, Эльвира? О том, что касается семейных обстоятельств?
— Мне известно, что отец умер, когда мне было пять лет, и что моя мать сбежала с кем-то, когда мне было около двух лет. Я совершенно ее не помню. Я плохо помню и отца. Помню только, что он ругался и что я его изрядно боялась. Потом, когда он умер, я сначала жила у тетки или кузины отца — не знаю точно. Она тоже умерла, а я стала жить у дяди Дерека и его сестры. Но потом сестра его умерла, а я уехала в Италию. Теперь дядя Дерек устроил меня жить у своих родственников Мелфордов. Они очень добрые и милые, и у них две дочери моего возраста.
— Вам у них хорошо?
— Я пока не знаю. Я практически еще до них не добралась. Они люди скучные. Вообще-то я хотела бы знать, сколько у меня денег.
— Итак, вы хотели бы получить финансовую информацию?
— Да, — ответила Эльвира. — Какие-то деньги у меня есть, это мне известно. Но много ли их?
Эджертон посерьезнел.
— Да, — кивнул он. — У вас много денег. Ваш отец был очень богат. Вы были его единственным ребенком. Когда он умер, то титул и недвижимость перешли к его двоюродному брату. Но этого брата он не любил и поэтому оставил всю личную собственность, которая была значительна, своей дочери, то есть вам, Эльвира. Вы очень богатая женщина, во всяком случае, станете таковой по достижении двадцати одного года.
— Вы хотите сказать, что в данный момент я не богата?
— Нет, — возразил Эджертон. — Вы и сейчас богаты, но не можете распоряжаться этими деньгами, пока вам нет двадцати одного года или пока вы не замужем. До того времени деньги находятся в руках ваших опекунов: Ласкомба, моих и еще одного человека. — Он улыбнулся ей. — Мы их не присвоили и ничего плохого с ними не сделали. Все они в сохранности. Более того, мы даже увеличили ваш капитал за счет удачного помещения.
— А сколько я получу?
— По достижении двадцати одного года или при вступлении в брак вы станете обладательницей суммы, по приблизительным подсчетам равной шестистам или семистам тысячам фунтов.
— Это и вправду много, — тихо проговорила Эльвира, на которую сумма произвела сильное впечатление.
— Да, это много. Возможно, именно тот факт, что капитал велик, и не позволял обсуждать эту тему с вами до сих пор.
Он наблюдал за ней, пока она обдумывала сказанное. Интересная личность, подумал он. Выглядит невероятно невинной, но за этим кроется нечто иное. Он произнес с легкой усмешкой:
— Вы удовлетворены?
Она неожиданно улыбнулась:
— Должна была бы, правда?
— Это приятнее, чем выиграть в лотерею, не так ли?
Она кивнула, но мысль ее где-то блуждала. Потом, совершенно неожиданно и резко, она спросила:
— А кому все достанется в случае моей смерти?
— В нынешних обстоятельствах все перейдет к ближайшему родственнику.
— То есть, я хочу спросить, я могу сейчас составить завещание? Наверное, не могу, пока мне не исполнится двадцать один? Это мне так объяснили.
— Вам объяснили совершенно правильно.
— Это очень обидно. И если я не выйду замуж, то моя мать, как ближайшая родственница, все получит? У меня вообще-то почти нет родственников, я даже матери своей не знаю. Какая она?
— Она выдающаяся женщина, — сухо произнес Эджертон. — Все так считают.
— Ей никогда не хотелось меня увидеть?
— Возможно, и хотелось… Мне это кажется вполне вероятным. Но, в некотором смысле наломав дров в собственной жизни, она, вероятно, рассудила, что вам лучше будет воспитываться вне сферы ее влияния.
— Вам точно известно, что она так считает?
— Нет, на самом деле мне ничего не известно.
Эльвира поднялась.
— Спасибо, — сказала она. — Очень любезно было с вашей стороны рассказать мне все это.
— Полагаю, что нам следовало раньше поставить вас в известность обо всем.
— Довольно унизительно находиться в полном неведении, откровенно говоря, — признала Эльвира. — Дядя Дерек, видимо, продолжает считать меня совершенным ребенком.
— Видите ли, он не слишком молод. И он и я, как вам известно, люди пожилые. Вы должны простить нам, как людям определенного возраста, привычку мерить все на свой аршин.
Эльвира постояла, присматриваясь к нему, с минуту, потом