class="p1">Брак считался в XV и XVI веках высшим состоянием. Быть холостым или старой девой считалось, напротив, пороком, и к таким людям относились как к заклейменным. Поэты и писатели без удержу прославляют брак. На всех языках, в самых разнообразных видах раздается гимн в честь его: «На брачном ложе спится мягче всего». Кто живет в браке, тому открыты в будущем небеса, остальным грозит ад.
Это постоянное громкое восхваление брачной жизни как высочайшей заслуги имеет свои довольно явственно выступающие наружу естественные причины. Последние, однако, коренятся в гораздо меньшей степени в тех моральных мотивах, которые приводились в пользу брака, а скорее в настоятельных нуждах эпохи. Развившаяся индустрия нуждалась в людях, в рабочих руках, в покупателях. Абсолютная княжеская власть нуждалась в солдатах. Чем больше людей, тем лучше. С другой стороны, росту населения противодействовали сильнейшие преграды. Если в Средние века население не увеличивалось благодаря усилению могущества церкви – вместе с последним росло число монастырей и их обитателей, живших в принудительном безбрачии, – то теперь на сцену выступили еще более опасные факторы.
Вместе с новым хозяйственным порядком родились и его страшные спутники – чума, алкоголизм, сифилис. Распространявшаяся во все стороны торговля создавала условия, придававшие всем этим болезням эпидемический характер. Все эти болезни сокращали не только вообще население, но главным образом его мужскую половину, так как мужчины легче подвергались заболеванию – во время путешествий, посещения домов терпимости и т. д. – и им в первую голову пришлось расплачиваться за новый экономический порядок. Убыли мужского населения способствовали также учащавшиеся распри и походы. При таких условиях безбрачие становилось все более открытой социальной опасностью, каждый холостяк – прямым врагом общества.
Вот почему люди вдруг открыли моральные преимущества брака и усмотрели высшую его форму в возможно многодетном браке. Так как эта экономическая потребность совпадала с основной чувственной тенденцией века, то действительность совпала с этой важнейшей идеологией. Семьи с дюжиной детей были тогда не редкостью. От брака Виллибальда Пиркхеймера с Варварой Лёффельгольц произошло тринадцать детей, аугсбургский хронист Буркхарт Цинк, дважды женатый, имел восемнадцать детей, отец Альбрехта Дюрера столько же, у Антона Тухера было одиннадцать, папский секретарь Франческо Поджо оставил также восемнадцать признанных им детей, среди них четырнадцать незаконных. В некоторых и довольно многочисленных семьях число детей доходило и превышало цифру двадцать.
Если брак считался важнейшим учреждением в интересах сознательно направляемой эволюции, то в тех же интересах речь шла всегда только об одной специфической форме брака, а именно о патриархальной семье. Муж признавался неограниченным властителем. Этого требовала организация ремесленного производства, принуждавшая каждого подмастерья и каждого ученика «протянуть ноги под стол мастера», т. е. все участвовавшие в производстве были прикованы к дому мастера. Рядом с авторитетом в мастерской должен был стоять авторитет в семье. Прославляя брак, прославляли вместе с тем и все, что было в интересах безусловного господства в браке мужчины. «Муж да будет утешением и господином жены», «муж да будет хозяином ее тела и состояния», «женщина да слушается советов мужа и поступает как женственная женщина по его воле». Даже его возможной грубости жена обязана противопоставить тем большую кротость: «Если он кричит, она да молчит, если он молчит, она пусть с ним заговорит. Если он сердит, она да будет сдержанна, если он взбешен, она пусть будет тиха».
Кротость жены должна идти даже так далеко, чтобы стерпеть измену мужа. И даже когда это происходит у нее в доме, она должна молчать. Если муж ухаживает за молодой служанкой, то она обязана делать вид, будто ничего не замечает, «если же она уличит их, то она пусть прогонит эту похотливую дрянь, дабы предотвратить худшее несчастие». Вместе с тем она обязана наставить мужа добрым словом на путь истинный, ибо уже тогда во всем всегда была виновата «похотливая дрянь». И по-прежнему жена обязана видеть в муже своего господина.
Женщина, не желавшая подчиняться этим законам, казалась эпохе величайшей преступницей. Образу мышления Ренессанса вполне соответствовало право, предоставленное мужу, наказывать телесно жену, если она систематически не покорялась его власти. Уже Рейнмар фон Цветер советует мужу следующим образом поступить с упрямой женой: «Брось ласковость и возьми в руки дубину и испробуй ее на ее спине, и чем чаще, тем лучше, со всей силой, чтобы она признала в тебе своего господина и забыла бы свою злость».
Вот единственный способ «укрощения строптивой». В некоторых, в XVI веке очень распространенных, поговорках мужьям рекомендуются аналогичные и даже еще более драконовские меры наказания. Сами женщины находили такое обращение совершенно естественным – раб всегда ведь мыслит так, как его господин, пока в нем не проснется самосознание. Закон также повсюду предоставлял мужу права телесно наказывать жену.
Это порабощенное положение женщины в браке никогда, однако, не удерживало ее усматривать тем не менее в браке высшую цель жизни и стремиться к тому, чтобы в борьбе за мужчину – «в борьбе за штаны» – остаться победительницей. Это понятно. Законы природы – высшие законы. Однако общественная мораль разрешала женщине естественное и нормальное удовлетворение своих чувств только в пределах брака. С другой стороны, брак был тогда в гораздо еще большей степени, чем теперь, для женщины средством устроиться. Существовало еще очень мало женских профессий. Если присмотреться к современным документам, то мы увидим с неотвратимой убедительностью, что борьба женщины за мужчину велась тогда с таким ожесточением, которое в истории больше не повторялось. Причины этого явления также коренятся в эпохе. Если вышеприведенные обстоятельства без того затрудняли для женщины шансы получить мужа, то их положение еще осложнялось рядом других фактов.
Городское ремесло, например, представляло только внешним образом однородный класс. Застывшие цеховые законы разбили мелкую буржуазию на ряд подразделений, строго разграниченных друг от друга особыми цеховыми интересами. Не всякое ремесло могло произвольно менять своего хозяина, т. е. продаваться другому, права его исполнения часто оставались в семье. Часто единственная дочь пекаря, портного, ювелира могла выйти замуж только за сына пекаря, портного или ювелира, если только не хотела рисковать потерей всей семейной собственности. Из-за таких и аналогичных постановлений женщина при выборе мужа была ограничена чрезвычайно узким кругом. Если присоединить к вышеприведенным факторам еще эти обстоятельства, то неудивительно, что борьба за мужчину велась тогда женщиной самым отчаянным образом, что постоянно при этом пускались в ход интрига и клевета. В многочисленных рисунках и картинах, изображающих «борьбу за штаны», возникших в эту эпоху, надо поэтому видеть не, так сказать, общеобязательную для всех времен сатирическую тенденцию, а скорее всего иллюстрацию характерного для той эпохи острого вопроса.
Естественным дополнением к женской «падкости