Читать интересную книгу Четыре голубки - Уинстон Грэм

Увы, помимо хорошей погоды лорду Малмсбери, посланному в Париж, чтобы обсудить с французами условия мира в Европе, радоваться было нечему. Ему дурили голову до середины декабря, а потом отправили обратно. Директория не желала мира. Испания теперь тоже присоединилась к французам и объявила войну. Была захвачена Корсика, французы высадились на одном конце острова, а британцы остались на другом. Императрица Екатерина умерла, а ее приемник Павел, безумец и тиран, не собирался таскать для англичан каштаны из огня. За день до того, как Малмсбери отослали домой, из Бреста вышел французский флот из сорока трех кораблей и с шестнадцатью тысячами солдат на борту под командованием решительного юного Гоша, обошел британский флот и направился к жаждущей освобождения Ирландии.

Лишь капитан сэр Эдвард Пеллью, герой сражения, во время которого захватили в плен Дуайта, снова оказался в нужном месте в нужное время и ночью направил единственный фрегат прямо в сердце французской флотилии, поджег, что сумел, и вызвал панику, в результате чего три вражеских корабля разбились о скалы. Но большая часть армады достигла бухты Бэнтри, и пока Росс с Демельзой наслаждались купанием, собиралась высадить в бухте войска. Но тут пришел рождественский шторм, куда более ценный для Англии, чем ее блокирующая эскадра, ветер дул всю неделю и сделал высадку невозможной. Разочарованный французский флот повернул домой.

Когда о его побеге стало известно, в Англии почувствовали скорее тоску, чем облегчение. Если такое произошло однажды, то почему не может повториться? Вера в блокирующую эскадру пошатнулась. Вера в грозный английский флот и вовсе была потеряна. Всё больше и больше банков задерживали платежи, а стоимость государственных облигаций упала до пятидесяти трех фунтов.

В Нампару больше не приходило известий от Хью Армитаджа, а его имя редко всплывало в разговорах. Но Россу казалось, что его тень все равно витает между ними. Пока Хью был в Корнуолле, они пару раз разговаривали о Хью, о его увлечении Демельзой, о ее чувстве незащищенности, как преданные любовники обсуждают возникшие проблемы, но не считая это настоящей угрозой собственной любви. Когда он был в Корнуолле. А после его отъезда поначалу было то же самое, но Россу казалось, что нечто в последнем письме от Хью в сентябре расстроило Демельзу и стало мешать их товарищеским отношениям.

Он дважды спрашивал жену, всё ли в порядке, разумеется, не упоминая Хью, и каждый раз она отвечала, что всё хорошо. Перемена в ней и впрямь была столь незначительной, что человек менее близкий вряд ли бы заметил. Демельза вела себя, как и прежде, была веселой, оживленной, говорливой, остроумной и наслаждалась жизнью и детьми. Они своим чередом обставляли новую библиотеку, и Демельза за этим присматривала. Она дважды ездила с Россом в Труро, чтобы выбрать стулья. А еще они ездили за покупками в Падстоу и Пенрин. К обеду приглашали Энисов. Демельза всегда была при деле. Занимаясь любовью, она дважды отвернулась от поцелуев Росса.

В январе Росс с величайшим раздражением узнал, что викарием Сола и Грамблера назначили преподобного Осборна Уитворта. На следующей неделе, когда стояла ясная погода, приехал и сам мистер Уитворт вместе с женой и свояченицей, переночевал в Тренвите со старшими Чайноветами и прочитал проповедь. Оказалось, что он решил увеличить жалованье Оджерса до сорока пяти фунтов в год.

— Это показывает, — заметил Росс, — цену обещаниям лорда Фалмута.

— Что? Ты его просил?

— Да. Когда мы были там в июле. Он сказал, что запишет.

— Наверное, он забыл, Росс. Он слишком большой человек, чтобы просить его о таких вещах.

— Ничего подобного, если он смог бы извлечь из этого выгоду.

— И как это место получил Оззи, как ты считаешь?

— Вероятно, смог повлиять на декана и капитул — ведь его мать была из Годольфинов. И, разумеется, Джордж, ведь он занимает самый большой дом в приходе и стал членом парламента.

— Что ж, надо полагать, Элизабет будет рада, ведь предпочтение оказали мужу ее кузины.

— Зато Оджерс рад не будет. Это конец его надеждам на лучшую жизнь. Теперь он знает, что до конца дней будет рабом.

— А если бы ты стал членом парламента, Росс, у тебя было бы больше влияния?

— Кто знает? Один Господь. Я им не стал и не стану.

— Не зарекайся.

— В любом случае, ты сама сочла меня неподходящим для подобного поста.

— Это ты отказался, Росс, не я. Я знаю, перед этим ты спросил меня, и мы поговорили, но ты уже решил отказаться, разве не так? Я подумала, что мне стоит поддержать тебя и сказать, что ты прав, а то бы ты вечно казнился.

— Да-да, я помню твой девиз. Что ж, дорогая, возможно, когда-нибудь я повзрослею и тоже стану покупать и продавать места в парламенте, как все остальные. Может, даже смогу примириться со своей разборчивой совестью, если буду оказывать милости только друзьям, а не самому себе, и отказываться от оплаты. Тогда моя душа засияет благородством.

— Не могу сказать, что я сильно беспокоюсь о мистере Оджерсе, — сказала Демельза. — Он довольно несносен. Но миссис Оджерс так тяжко трудится, а дети выглядят как нищие. А Оззи Уитворт и без того слишком высокого мнения о себе, жаль, что теперь у него появился повод для еще пущей самоуверенности.

II

Оззи и впрямь был доволен. Как только его вызвали в Эксетер, чтобы произвести в сан, он старательно написал несколько писем с благодарностями Конану Годольфину, Джорджу Уорлеггану и другим, кто помог в его борьбе, поскольку в делах он был человеком скрупулезным, и никто не знает, когда снова понадобятся друзья. Он провел в Тренвите приятный уикенд, последний в январе, а во время поездки с двумя женщинами и грумом кавалькада выглядела впечатляюще.

Для Морвенны эта была первая дальняя поездка после болезни, но она прекрасно держалась. После прописанного Дуайтом лечения ее здоровье с каждым днем улучшалось. По правде говоря, в сентябре случился рецидив, продлившийся пару недель, она слегла и отказывалась говорить с кем-либо из домашних, даже с Ровеллой, и уж точно не с Оззи. Доктор Бенна объявил, что это легкая болотная лихорадка, которую она подхватила на реке, и прописал слабительное и перуанскую кору. Это лечение принесло свои плоды и вернуло семье веру в их доктора.

С тех пор сил у нее прибавлялось, пусть она и оставалась печальной и молчаливой, и визит в Тренвит показал, что она снова в превосходной форме. Возвращение в этот дом стало другого рода испытанием: каждая комната навевала воспоминания о трагедии первой любви. Зная о том, что рядом Дрейк, Морвенна почти кричала от искушения встать на заре в воскресное утро и сходить с ним повидаться, но в последний момент испугалась. Оззи мог встать до ее возвращения, и тогда быть беде. Да и в любом случае, какой смысл что ей, что Дрейку бередить старые раны? Морвенна знала — он по-прежнему ее любит, а он знал, что любит она, и этого достаточно.

Церковь была полна, а преподобный Кларенс Оджерс суетился вокруг нового викария и помогал ему со службой. Оззи прочитал проповедь из Первого послания к Тимофею. «Пустые споры между людьми поврежденного ума, чуждыми истины, которые думают, будто благочестие служит для прибытка. Удаляйся от таких. Великое приобретение — быть благочестивым и довольным. Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести из него. Имея пропитание и одежду, будем довольны тем». Он решил, что это подойдет. Своевременная проповедь в период беспорядков. (На прошлой неделе в Сент— Джасте снова возник голодный бунт). Оззи подумывал собрать штук пятьдесят своих проповедей и опубликовать их. В Эксетере он познакомился с услужливым печатником, который обойдется недорого, а печатные труды прибавят значимости его имени. Он считал, что это произведет хорошее впечатление на нового архидьякона, и пригласил его погостить в своем доме при церкви святой Маргариты, когда тот в следующий раз посетит город.

После службы Оззи встретился с остальной семьей Оджерс, все они явились в Тренвит на обед. Элизабет прислала письменные указания слугам приготовить обед на двадцать персон, но Чайноветы были не в состоянии за этим присмотреть, и организовано было всё из рук вон плохо. Оззи решил, что перемолвится словечком с Джорджем во время следующей встречи.

Домой они вернулись в понедельник утром, Оззи оставил Оджерсу список проблем, о которых он должен немедленно позаботиться: заросший церковный двор, плохо закрывающаяся дверь, мыши в ризнице, ткань на алтаре, дыры в сутане, невнимательность хора во время проповеди, забытые слова и ошибки в догматах. Оззи отметил и другие вещи, но начать следовало с этого.

Добравшись до дома, Морвенна побежала наверх, посмотреть, как там Джон Конан в ее отсутствие, а Оззи, не спускавший глаз со стройных ягодиц Ровеллы всю дорогу домой, пригласил девушку к себе в кабинет.