Басмач никогда не был трусом и отправился на «стрелку» с ас-Саббахом лично. В тот же вечер Дарье доставили его отрезанную голову на блюде, засыпанном белым по-рошком. Голова Басмача была жива, угрюма и деловита. Бросать бизнес из-за такой мело-чи, как отсутствие тела, Хайдаров не собирался. Мстить ас-Саббаху он запретил настрого.
А ночью к очумевшей и без того Дарье явился доппельгангер. Его попытка овладеть вдовой обернулась трагикомедией, после которой карьера героя-любовника закончилась для двойника навсегда. Что ж, тем больше времени он мог уделять управлению (отчасти формальному) Хайдаровскими заводами. Вскоре «супруги» разъехались. Дарья осталась с головой мужа. Для неё на крыше особняка была возведена башенка из пулестойкого стек-ла. А доппельгангер, безропотно принявший обязанности Басмача-для-публики, перебрал-ся в новый, недавно освободившийся дом. Бывший хозяин этого дома стал последней ми-шенью женщины-снайпера, известной под кличкой Волчица.
– Рискованно всё это рассказывать и показывать постороннему человеку, – сказал я, имея в виду себя.
– Басмач никогда не боялся риска, – пророкотал Хайдаров.
Слышать такой голосище из уст… гм, органа, лишённого лёгких и половины гортани было, мягко выражаясь, непривычно. Видать, зачётный стимулятор этот порошочек на блюде, если так мощно вставляет даже многолетних покойников.
– Кроме того, – продолжал Хайдаров, – я предварительно кое-что выяснил о тебе. И о твоём псе-шайтане, будь он проклят во веки веков.
Жерар поджал хвост и потупился. Проклятие, конечно, нимало не потревожило мое-го напарника. Но уважить человека, у которого всех радостей осталось – пялиться в окош-ко, было проявлением милосердия.
– То есть вы в курсе, что мы работаем на Сулеймана, – уточнил я.
– Да. А теперь предлагаю поработать и на меня. Женщина, сигару!
Дарья открыла выдвижной ящичек в столе, достала коробку с сигарами. Обрезала одну, раскурила и вставила Басмачу в рот. Тот с видимым удовольствием затянулся. Из-под шеи повалили клубы дыма.
– Не знаю, как отнесётся к этому шеф, – пробормотал Жерар с сомнением. – Он не очень-то одобряет самодеятельность.
– Ещё одно слово, пёс, и я велю вышвырнуть тебя в форточку, – сказал Хайдаров, ловко перегнав сигару в угол рта.
Я едва удержался от того, чтобы расхохотаться. Уже второй человек предлагает по-ступить с Жераром подобным образом.
– Что вы хотите? – спросил я. – Шеф как раз в отлучке. Мы, возможно, сумеем за-няться вашим делом.
– Жена объяснит, – сказал Хайдаров, прикрывая веки. – Говорить придётся долго, а сигарный дым сушит мне горло. – Он затянулся снова. – Теперь оставьте меня. Но запом-ни, любовник моей жены, ты принял предложение Басмача. Если откажешься или накося-чишь, отвечать будешь по понятиям. По моим понятиям. И за провал и за прелюбодеяние. Всё, уходите.
Пока я, обомлев от такого заявления, хватал ртом воздух, мой бесстрашный напар-ник разбежался и заскочил на стол. Подошёл вплотную к Басмачу, вышиб лапой сигару изо рта и процедил:
– А теперь послушай меня, ты, обрубок. Слушай внимательно и запоминай накрепко. Второго шанса не будет. Принять или не принять твоё предложение мы будем решать вдвоём. Я и Павел. Мы, а не ты, усёк? И за результаты будем отчитываться перед Дарьей, а не перед тобой. Потому что смотреть на твою рожу нет ни малейшего желания. Тем бо-лее, на одноглазую.
Жерар поднял сигару и поднёс зажженный конец к глазу Басмача. Тот зарычал от бессильного гнева. Жерар отвёл лапу в сторону, но недалеко.
– И ещё. Если ты, обрубок, по любой причине – мне по барабану, насколько она по-кажется тебе серьёзной – решишь обидеть моего напарника, я приду сюда и сотворю страшное. Никакая броня не спасёт. И тогда день, когда тебе отрезали кочан, покажется детским утренником.
– Не пугай, пёс, – враз осипшим голосом сказал Хайдаров. – Басмача не напугаешь.
– Я не пугаю. Я информирую. А меня ты помнишь. И знаешь, что мои слова – не пустой звук. Так ведь?
Жерар загасил сигару, ткнув в белый порошок. Неторопливо прошествовал к краю стола и спрыгнул на пол.
– Двигаем отсюда, чувачок. Здесь дохлятиной пахнет. Дашенька, отворяй ворота.
Безмолвная Дарья (по-моему, она буквально спала стоя) на заплетающихся ногах по-дошла к сенсорной панели – точно такой же, как снаружи. Удивительно, однако, на этот раз она попала ладошкой в нужное место с первого раза. Дверь начала открываться. Не дожидаясь, пока тяжёлая плита распахнётся полностью, я вывел женщину наружу.
Жерар покидал башенку последним. Он вразвалочку шествовал на задних лапах, за-ложив передние за спину, и фальшиво насвистывал «Марш энтузиастов».
Басмач помалкивал.
Спальни находились на третьем этаже. Я выбрал ту, которая выглядела обитаемой (остальные, как видно, предназначались для гостей) и уложил Дарью в постель. Под мел-кое хихиканье лохматого насмешника раздел её, укутал и вышел вон, оставив гореть ноч-ник. Мы расположились по соседству, через комнату. Вернее, расположился я один. Бес почти сразу умчался вниз, объяснив, что на столе осталось навалом вкусных и богатых протеином продуктов, которые до утра могут испортиться. Допустить такого расточитель-ства он не мог. Кроме того, ему требовалось «подавить ночной катаболизм», грозящий разрушить с таким трудом выращенные мышцы. Лучше всего для этой цели подходил поздний приём пищи.
Я обозвал его маньяком и собрался обдумать сложившуюся ситуацию. Но не успел даже толком позабавиться над тем, что искал по заданию Умнега самого себя. Заснул как убитый.
Перед самым пробуждением мне приснилось, что я стою на гладкой равнине, свер-кающей и переливающейся, как компакт-диск на ярком свету. Рядом – Жерар. Но не кро-шечный, а гигантский, на голову выше меня и раза в два тяжелее. Шерсть на нём сбрита подчистую, от хвоста до макушки, лохматой осталась лишь передняя часть морды да кон-чик хвоста. Голое коричневое тело бугрится почти карикатурными мышцами – как у геро-ев художника Валеджо. Жерар направляет на меня лапу и требовательно вопрошает:
– Взгляни, а под тем ли ты солнцем стоишь?
Я смотрю в небо. Солнца там нет, на его месте огромный пламенеющий шестиуголь-ник с заключенной внутри фигурой паука. Вместо лучей фантастическое светило испуска-ет ослепительные нити паутины. Они удлиняются на глазах, грозя спалить нас с бесом за-живо.
– Клянись же, ешь землю, что вместе со мною сгоришь! – приказывает бес. В голосе его слышен восторг лётчика, идущего на самоубийственный таран.
Я зачерпываю переливающуюся почву горстью – будто воду, и выпиваю. В тот же миг всё преображается. Паук взрывается, паутина остывает и гаснет, нас накрывает тьма. Затем в небе загораются звёзды. Они напоминают повешенных вниз головой рыбёшек. Между ними парит ангел. Одно крыло у него лебяжье, второе орлиное, в руках терновые ветви с наколотой на шипы саранчой, а сияющий лик прекрасен и бешен. Жерар хохочет и манит его двумя лапами. Бешеный ангел кругами снижается. Не в силах вынести красоту этого зрелища, я закрываю глаза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});