Мы вышли из дома, когда написали пятьдесят бумажек с адресом. Даже если десять человек из всех приведет своих малышей учиться, это уже будет успехом. Мы даже не думали о том, что все пятьдесят придут со своими детьми – в таком случае нам просто негде будет всех разместить.
В какой-то момент я поймала себя на мысли, что то, что мы делаем, кажется мне какой-то игрой. Не готова я была к подобной ответственности, считала себя слишком молодой и неопытной, а вот у Нюрки таких чувств не было. Подруга уверенно зашагала на Терновую улицу со стопкой бумажек в руке, и мы с Мэй разделились и побрели в разные стороны.
В первом доме, находящемся между кузницей и мастерской по пошиву одежды, меня встретили холодно. Старушка плюнула мне в ноги, назвала шарлатанкой и воровкой, но дверь не захлопнула, а продолжала грубить, даже когда я сбежала. Уверенности мне эта ситуация не прибавила, но я сцепила зубы и потопала дальше.
В следующем доме дверь открыла уставшая многодетная мамочка. Совсем еще молодая девушка ежесекундно оборачивалась, пока говорила со мной, и ругалась на детей. Из недр комнат слышались визги, крики, звон посуды, и кто-то, наверное, самый маленький, отчаянно стучал железной ложкой по кастрюле.
– Я с радостью пришлю к вам своих детей, – девушка утерла лоб со лба передником. – Прошу вас, заберите. Хоть на полдня! А что за школа? Их там будут чему-то учить?
– Грамоте, счету, пению и домоводству, – перечислила я. – Потом, может быть, введем рисование.
– Дорого ведь, – приуныла мамочка. – Я слышала, по три золотых преподаватели берут. Это весь оклад моего мужа, мы просто не можем себе позволить…
– Серебряный за ребенка, – перебила я ее. – Сколько у вас деток?
Оглушительный грохот заставил меня подпрыгнуть, а девушка тут же умчалась в одну из комнат. Оттуда донесся ее крик, и все стихло. Вернулась она спустя пару мгновений.
– Трое: шесть, восемь и десять лет. – Возьмете? Три серебрушки я уж не пожалею.
Я протянула ей бумажку с адресом и улыбнулась:
– Ждем вас через три дня на первое занятие. Здесь написан адрес, но если вы не умеете читать, то запомните: Гоблинская аллея, дом пятый. Это здание бывшего женского пансионата недалеко от Форелевой площади. Знаете, где это?
– Конечно! Совсем рядом. Благодарю вас!
Девушка спешно попрощалась со мной и скрылась в доме, и только тогда я расслабленно выдохнула. Получается!
Я обошла свою часть квартала довольно быстро, а когда отдала последнюю бумажку с адресом одинокому старику, который тоже захотел учиться, вернулась домой. В целом, из всех, кому я предлагала обучение за символическую плату, отказывались. У кого-то совсем не было денег, а кому-то было просто жаль серебрушки.
– К чему моему сыну знать грамоту? – хмыкнув, спросила высокая дородная женщина в одном из домов. – Он подрастет, да на лесопилку пойдет работать, уж писать и читать ему там некогда будет.
Таких, как она, оказалась большая часть из всех, к кому я заходила. Другие обещали подумать, и только три семьи, преимущественно многодетные, согласились на мое предложение. Таким образом, я приведу в школу семь детей и одного старика. Интересно, что получилось у Мэй и Нюрки?
Когда я пила какао, кутаясь в плед у камина, в дом влетела Мэй. Хмуро окинула меня взглядом, стряхнула с шапки несколько длинных лапшинок и, не спрашивая разрешения, забрала у меня кружку.
Я молча ждала, когда она утолит жажду.
– Не думала я, что расстаться с одной серебряной монетой будет для кого-то крахом! – возмущалась она. – То есть вывалить мне на голову целую чашку лапши не жалко, а заплатить за будущее ребенка они не могут!
– Может он на лесопилку пойдет работать, – флегматично сказала я.
– Куда?
– Меня тоже послали и не один раз. А одна из женщин сказала, что ее сыну образование ни к чему, он будет работать на лесопилке.
– Вот глупые-то! Да я бы за умение читать и писать все отдала, вообще все! Только госпоже Миртелле было все равно. Она могла бы научить нас, но не стала. И вот мне почти восемнадцать, а я мычу, глядя на объявление на столбе. Ни словечка не понимаю!
Мэй, выругавшись, унеслась отмываться и стирать одежду.
Явившаяся спустя некоторое время Нюрка была куда более радостной.
– Успех, – устало выдохнула она, падая на диван. – Три девочки и четыре мальчика. Девочкам примерно по десять лет, мальчишкам от шести до шестнадцати. Более взрослые сами согласились идти учиться, даже уговаривать не пришлось. А малышня обрадовалась чаепитиям и пению.
– И я семь набрала. Точнее, восемь – старик лет семидесяти сказал, что хочет знать, что напишут на его надгробии. А то не проконтролирует, и о нем напишут неправду.
Нюрка вопросительно вскинула одну бровь, но тут же ее опустила. Мы устали и даже говорить не хотели.
Пятнадцать учеников придут в нашу школу через три дня. Пятнадцать! Через три дня! Это и волновало и радовало одновременно, от паники тряслись руки, а от счастья на лице сияла улыбка.
Пятнадцать серебряных в месяц – сумма смешная, и нам не хватит ее ни на что. Чаепития и обеды будут скромными, но сытными, и за наш счет. Опростоволосились мы с назначением цены за обучение, вот только установи мы пятнадцать серебрушек за одного ребенка, к нам бы никто не пришел учиться. В этом мы сегодня убедились.
Так почему мы горим заведомо провальным делом? Наверное, потому что не деньги нас вдохновляют, а грамотные молодые люди, которые спустя несколько лет найдут свое место в жизни не только на лесопилках.
Мы с Нюркой за свою короткую жизнь в Дороне видели множество необразованных взрослых людей. Да и сами знали мало, все-таки удалось закончить только три класса на Земле. Читать, писать и считать умели, и на том спасибо, а кто-то не знал даже как пишутся буквы, не то что составлять из них слова.
Почему в этом мире не стремятся дать всем детям знания, мы