и представлял себе дверь своего коттеджа. Мне действительно нужно было увидеть ее, прежде чем войти внутрь. Цвет сосны, латунная ручка. Я должен был чувствовать дверную ручку в своей ладони, и если бы я мог это сделать, то мог бы повернуть ее, и все желаемое ждало бы меня с другой стороны. Дом. Что-нибудь вкусненькое на плите, огонь в камине. Большой, уютный диван.
Майя кивает. Она легко может представить себе то, что он описывает, – она представляла и раньше, и у нее получается это сейчас.
Есть грусть в осознании того, что все это ненастоящее, но что еще печальнее, так это понимание того, как он заставил образ казаться существующим. Причина, по которой коттедж показался ей реальным, заключалась в том, что Фрэнк потратил много часов на то, чтобы создать его в своей голове. Здесь, на этой поляне. Один. Он знает каждую половицу и шкафчик так, словно сам их устанавливал; он знает все завитки на сосне. Знает настолько, что когда он говорит об этом месте, так как сейчас, оно оживает. Тепло огня. Этот запах. Она не понимает, зачем он продолжает рассказывать ей все это в данный момент, когда она уже знает, что это выдумка. И тем не менее ей приятно слушать. Она понимает. Она не винит его ни в чем. Каждому нужно куда-то возвращаться.
Она потеряла нить его речи, и он замолкает.
Она слышит сзади звук, похожий на хлопанье двери. Звук, который здесь не имеет смысла, но все же безошибочно узнаваем – скрип петель, за которым следует негромкий хлопок двери, входящей в раму, – прямо у нее за спиной. Что-то подсказывает ей, что не стоит оборачиваться, но она все равно оборачивается. Она должна знать. Медленно повернувшись, она видит Фрэнка, стоящего за ней.
Прямо у входной двери – должно быть, ветер захлопнул ее.
Ее рот приоткрывается, когда она любуется делом его рук. Он был слишком скромен в отношении своего коттеджа. Здесь все идеально. Переплетя свои пальцы с ее, он устраивает ей грандиозную экскурсию, и Майя не может перестать улыбаться. Затем подается дразнящий ароматом суп, который она так и не попробовала, потому что внезапное воспоминание о книге ее отца угрожает разрушить иллюзию.
Однако Фрэнк не хочет ее отпускать. Фрэнк считает, что ей следует переехать к нему.
Он предлагает ей расслабиться, съесть суп, а когда она не повинуется, со стуком кладет ложку на стол. Опускается на одно колено, как будто собирается просить ее руки, но в его глазах кипит ярость, и вместо кольца он вкладывает ей в руку какую-то вещь чуть большего размера. Она чувствует прикосновение ее металлических зубьев на своей ладони, опускает взгляд и видит ключ от коттеджа. И на какое-то мгновение приходит в замешательство.
Зачем Майе ключ от дома, в котором она уже находится?
Но как только она об этом задумывается, мысль ускользает, и то, что произойдет в течение следующих нескольких минут, будет лежать погребенным на самом дне ее сознания в течение семи лет.
* * *
Она расслабляется.
Ее дыхание и ее сердце замедляются.
Ей так хорошо здесь. Она обмякает, ссутулившись на своем месте за столом.
– Хорошо, – произносит Фрэнк. – Хорошо. – Он встает с колен и улыбается ей, глядя сверху вниз. – Теперь ты чувствуешь себя лучше, – продолжает он. – Спокойнее.
Сейчас она чувствует себя лучше. Спокойнее.
– Может быть, ты хочешь посидеть у огня? – То, как он это произносит, не похоже на вопрос. – Устраивайся поудобнее. Расслабь свои усталые ноги.
Майе ничего так не хотелось, как посидеть перед камином, устроиться поудобнее и расслабить уставшие ноги.
– Здесь ты чувствуешь себя в безопасности, – повторяет он.
Ее тело вяло вздрагивает, когда что-то холодное и мокрое ударяет ее сзади по шее. Она хмурится.
– Ты чувствуешь себя здесь в безопасности, – повторяет он снова.
Вторая холодная капля падает ей на колено. Бодрящая жидкость стекает по ее голой икре, и Майя сосредотачивается на этом ощущении покалывания, приближающегося к ее лодыжке. Затем еще одна капля, и еще на плечо, лоб, запястье, приводят ее в себя. Шум дождя заглушает голос Фрэнка ровно настолько, чтобы она поняла, что ей нужно бежать.
Он встает.
– Пойдем со мной.
Она не собирается подчиняться, но (о боже!) именно это она и делает. Она поднимается со своего места за столом, как будто ее ноги принадлежат кому-то другому. Она не может помешать им последовать за ним, когда он подводит ее ближе к огню; оранжевый свет мерцает на его лице. Она чувствует сладкий запах горящего дерева.
«Посмотри на свет», – ей кажется, что она слышит, как он произносит это, или, может быть, это ручей, его тихий плеск убаюкивает ее все сильнее и сильнее, и вот уже огонь – единственное, что она может видеть. И чувствовать. И это похоже на возвращение с холода, как будто она внезапно поймала все, за чем когда-либо гналась. Уверенность. Одобрение. Любовь. Свет воспринимается как удовлетворение, как солнце на ее лице и пахнет тающим снегом. Он поет, как колокольчики. «Теперь ты в безопасности, – говорит поток. – Ты дома». И это именно то чувство, когда возвращаешься домой. Но она знает. Даже когда она жаждет тепла камина, пламени, переливающегося красным, оранжевым, синим и золотым, часть ее знает, что «дом» – неподходящее слово для этого места.
Как в той истории. Подобно Пиксану, обманутому самозванцами, вглядывающемуся в туман, Майя знает, что ее истинный дом находится в другом месте.
– Ты… – шепчет она, хотя пыталась прокричать это. Капля дождя на ее щеке! Каждая ее частичка хочет раствориться в свете. Но она отводит взгляд и свирепо смотрит на Фрэнка. – Ты обманул меня.
– Расслабься, – говорит он. Но сейчас его голос звучит не так уверенно.
Она качает головой, гнев нарастает, угрожая прорваться сквозь любое наложенное им заклинание.
– Что ты со мной сделал?
– Послушай меня, Майя, тебе нужно успокоиться…
– Я знаю, – говорит она.
И тут же грубо отесанные бревна, из которых состоит стена за его спиной, начинают выглядеть еще более деревенскими. Они начинают походить на деревья. Между досками пола прорастают сорняки, и теперь она видит над собой не крышу, а бесконечную бездну ночного неба, и это все равно что посмотреть вниз и внезапно обнаружить себя на краю Большого каньона. Огромный, клубящийся ужас. Ошеломляющая необъятность.
– Майя! – умоляет он.
Она смотрит ему в лицо. Он разговаривал с ней, без умолку, все это время, пока она была занята тем, что смотрела на небо, или на стену, или на огонь, или