Читать интересную книгу Лунное дитя - Алистер Кроули

Однако в самом деле опасными для нее были не эти, а другие образы, которые она научилась вызывать, дав имя, подсказанное ей одним из них. На самом деле было даже не имя, потому что его нельзя было записать буквами какого-нибудь алфавита; оно было скорее же на вздох, легкий кашель, придыхание перед произнесением настоящего имени. Ей достаточно было воспроизвести это придыхание, как ее видение возвращалось все в ту же местность. Она шла по узкой белой той тропе, ведшей очевидно к вершине какого-то поле того холма. С обеих сторон тропу огораживали колючие кустарники, перемежавшиеся полянками и порослью, дико растущих цветов, пробивавшихся между камнями. Добравшись до вершины холма, тропа упиралась в некое подобие ворот, составленных из двух скал по обе стороны от нее, похожих на башни. Башни были невысоки, некрасивы, без окон, если не считать нескольких щелей, которые вполне могли бы сойти за бойницы для лучников; однако нигде не было видно признаков жизни. Но она чувствовала, что в этих башнях и за ними есть жизнь; ей хотелось пойти и узнать, кто там живет, и все же какой-то неизъяснимый страх удерживал ее от этого. Убывающая Луна {она всегда была убывающей, когда Илиэль попадала в эту местность) довольно ярко освещала тропу, однако за врата башен ее лучи почти не проникали. Впереди на тропе ей виделись тени, похожие на звериные — то шакал, то гиена, а то и волк, ибо она слышала завывания и лай, походивший на смех, сменявшиеся довольным урчанием и истошными воплями, как будто между зверями начиналась драка, словно они вырвались из загона.

Однако на саму тропу, то и дело осыпавшуюся мелкими камнями, никто не выходил, и Илиэль было даже приятно чувствовать себя полной ее владелицей. Всякий раз ей хотелось пойти дальше и заглянуть за скалы башен, однако ей мешала старуха. Однажды она наконец дошла до нее и сумела разглядеть вблизи. Старуха сидела на повороте тропы, у подножия большой скалы, в щели которой, по-видимому, укрывалась. Илиэль сама поздоровалась с ней и спросила, чем она может ей помочь, ибо та явно занималась какой-то сложной работой.

— Вы мне позволите вам помочь? — спросила Илиэль.

— Я сумею, даже если работа у вас очень сложная.

Старуха лишь пробурчала в ответ что-то нечленораздельное, а потом призналась, что разводит огонь.

— Но у вас же нет спичек!

— Мы не употребляем спичек для разведения огня — в этой стране. — Последние три слова прозвучали как давно привычный рефрен.

— А чем же вы тогда разжигаете дрова?

— Для этого годится все Круглое, Красное и Кислое — в этой стране, — сообщила старуха.

— А дальше что? Вы поджигаете это спичками или трете палочки друг о друга, или наводите лупу на опилки?

— Не спеши так! Здесь нет ни серы, ни деревянных палочек, ни Солнца — в этой стране

— Как же вы добываете огонь?

— У нас нет огня — в этой стране.

— Но вы же сами сказали, что хотите добыть его!

— Я лишь пытаюсь добыть огонь, дитя мое; мы всегда пытаемся добыть его, и никому из нас еще это не удалось — в этой стране.

— И как давно вы пытаетесь?

— У нас нет времени — в этой стране.

Илиэль, почти загипнотизированная этой странной поэзией отрицаний и особенно рефреном, решила включиться в игру.

— Ну что ж, бабушка, у меня есть нечто Круглое, Красное и Кислое, из которого можно сделать огонь. Я отдам вам это, если вы отгадаете, что это.

В ответ старуха лишь покачала головой:

— Нет ничего Круглого, Красного и Кислого — в этой стране.

— Так и быть, я скажу вам: это яблоко. Если хотите, я отдам вам его.

— Мы здесь ничего не хотим — в этой стране.

— Хорошо, тогда я пойду дальше.

— У нас некуда идти дальше — в этой стране.

— Неправда, есть, и я как раз иду туда.

— Разве вы не знаете, какое сокровище храним мы здесь, — в этой стране?

— Нет, а что это за сокровище?

Старуха проворно скрылась в щели скалы и вскоре вернулась, держа в руках Макаку, Мышеловку и Мандолину.

— Начало, — объяснила она, — состоит в Арбалете, Анаконде и Араке, вот почему всякое начало страшно — в этой стране.

— Для чего же нужны эти… предметы?

— Ни для чего — в этой стране. Но я сменяю их на Нугу, Нерпу и Невод, в надежде, что сумею сохранить их до того дня, когда мне понадобятся Цапля, Цитра и Циновка, а их уже можно будет обменять на Круглое, Красное и Кислое — в этой стране. Это было похоже на детскую считалку, которую Илиэль рассказывала сама себе; однако в данном случае рассказчик не сам придумывал свой рассказ и не знал, что будет дальше. А старуха и в самом деле была непроста. Когда Илиэль пришла к ней во второй раз, та показала ей, что нужно делать с этими предметами. Она дала макаке мандолину и, когда та начала играть, поставила перед ней мышеловку; тотчас же по реке приплыла нерпа, привлеченная нугой и музыкой, и угодила в невод. К чести старой дамы следует сказать, что она согласилась сменять свои сокровища всего лишь па сетку для волос, которую без колебаний отдала ей Илиэль.

— Боюсь, что она не выдержит вещей слишком крупных, — на всякий случай предупредила Илиэль старуху.

— А мне и нужны всего лишь Грейпфрут, Гобой и Голотурия, — сообщила старуха. — Их-то как раз нетрудно найти в этой стране.

С каждым разом старуха все больше нравилась Илиэль, и однажды, когда они вместе с пей расставили ловушки, чтобы поймать Улитку, а заодно и ее Виноградник, Уникума вместе с его Воспитателем и Виолончель, исполняющую дуэт с Укулеле, старуха вдруг прервала свои церемонии и спросила Илиэль без обиняков, не согласится ли та вместе с ней принять участие в следующем шабаше, который состоится, как и положено, в Вальпургиеву ночь, то есть в ночь на первое мая, «ибо отсюда путь туда короче, я имею в виду — из нашей страны».

Илиэль сразу же отказалась, потому что почувствовала в этой затее нечто опасное. Однако старуха сказала:

— Не бойся, мы тебя переоденем. Конечно, совершенно ни к чему, чтобы тебя узнали Сирил, брат Онофрио или сестра Клара, потому что им не понравилось бы, что ты бываешь здесь — в этой стране.

— Все равно не пойду, — возразила Илиэль достаточно резко. — Я вообще пришла сюда просто так, комедии ради.

— О, дорогая! — воскликнула старуха. — Ты не можешь не знать, что Комедия — то же, что Кит, я имею в виду, этой стране. И ты наверняка помнишь, что Кит изрыгнул проглоченного им Иону совсем не там, куда тот собирался прибыть, а там, где его больше всего ждали. Таковы повадка Китов и здесь, в этой стране.

— А как вы узнаете, что, отправившись на шабаш, попали куда надо?

— «Как на нашей земле означает то же, что «Курица»: Чего не знает Курица, спрашивают у Кабана; чего не знает Кабан, спрашивают у Кобылы, а если уж та не знает, так того вообще никому не дано знать — в этой стране.

Илиэль ужасно рассердилась на своих друзей: почему они сами не пригласили ее па шабаш? В тот день она вернулась из путешествия в самом отвратительном настроении.

Этот разговор со старухой был лишь одним из многих; разве что он был самым оживленным и самым логически непротиворечивым. Да и закончился неплохо, потому что Илиэль узнала важные вещи. И потом, она с'6-гласилась отправиться на шабаш. Как туда добираются, Илиэль так и не узнала, потому что старуха явно нарочно темнила. Полагая, что добираться придется известный способом, Илиэль спросила об этом, но старуха сказали «У нас нет ни козлов, ни ступ с помелом — в этой стране Большинство других ее видений были полны бесформенных и противоречащих друг другу ужасов. Это были образы, в которых воплощались ее глупые мысли и произвольные импульсы; часто они походили на зверей причем таких расплывающихся и рыхлых, какими представляются позвоночным самые безобразные формы; жизни, то есть именно те линии эволюционного развития, с которых удалось свернуть им самим; поэтому они относятся к ним как к экскрементам. Однако безобразие этих образов как раз и притягивало Илиэль больше всего. Она получала болезненное, противоестественное удовольствие, наблюдая за каракатицей, расползающейся в своей черной липкой жиже подобно раздавленной улитке, а лужа этой жидкости выпускала отростки-ложноножки, жирные, как машинное масло, покрытые отвратительной слизью, пока не превращалась в некое подобие тарантула, после чего опять собиралась, точно устав от борьбы с земным притяжением, и снова напоминала гниющую лужу, но лужу тем не менее живую и к тому же явно обладающую индивидуальностью, вбиравшей в себя и жадно поглощавшей все, что оказывалось в пределах ее досягаемости. Илиэль поняла, что эта и другие подобные твари — символы желаний, жадных и неудержимых влечений, не имеющих однако ни воли, ни силы, чтобы сделать хотя бы шаг к их осуществлению, и что эта их ограниченность — для них самих ужасная, непрекращающаяся мука, агония без малейшего проблеска надежды, бессилие настолько полное, что им не дано было обрести освобождение даже через Смерть. И еще она поняла, что порождены они ее собственной слабостью; однако ей нисколько не хотелось избавиться от них, о нет! она наслаждалась их уродством и беспомощностью, гнев их доставлял ей неизъяснимую радость, хотя это был ее собственный гнев, подпитываемый ее индивидуальностью и волей. Это была своеобразная Nostalgic de la boue,[16] только духовная, которая росла в Илиэль как раковая или иная злокачественная опухоль, самообман, как обманывает себя тело до тех пор, пока единственным средством спасения не останется только ампутация; ибо как только плоть утратит свою волю к прочности, к организации и необходимому развитию, начинается дегенерация, все быстрее переходящая в разложение, и склон, по которому происходит это стремительное движение вниз, становится все круче.