Но финальное испытание моей воли случилось за две недели до начала школы. Форд захотел взять недельный отпуск и провести его в одном из пляжных домов, принадлежавших его отцу. «Может, Билл и Шелли поедут с нами?» — сделала я попытку. Хотя они мне и не нравились, парное путешествие было все же лучше, чем перспектива остаться в изоляции с Фордом. Но, разумеется, он знал чего хочет.
Его лицо расплылось в очаровывающую улыбку сюрприза. «Ах ты светский мотылек», — поддразнил он меня, счастливый, что я попросила об этом. «Рад, что ты к ним подобрела. Но уж нет. Это только для нас двоих. Начнется школа, и я опять тебя почти не буду видеть до следующего лета». Я покачала головой, показывая что он преувеличивает, но внутри я порадовалась прозвучавшей перспективе. Значит, он сам осознает, что с началом учебного года все, что касается меня — присутствие дома, мое внимание, — резко оскудеют. Это чувство достигнутой цели дало мне смелость на последнюю авантюру среди летней тоски.
Невероятно, но я зашла так далеко, что даже назвала бы эту неделю величайшим успехом нашего брака, — вероятно, от мысли о том, что совсем скоро меня ожидает встреча с юношами, которые будут приветствовать и сопровождать меня каждое утро и в течение дня кроме вечерней беседы на веранде под парами коньяка, после которой мы отправимся домой. В темноте я чувствовала, что взгляд Форда все так же устремлен на меня в замешательстве. Затем он отвел глаза вдаль. Это был взгляд неудавшегося примирения. Он пытался понять, как наша жизнь может казаться такой идеальной со стороны, а реальность быть настолько иной. Я почти кожей чувствовала, что он хочет высказаться, но Форд тем и отличался, что крайне редко выказывал свое разочарование. Однако спустя пару стаканов барьер все же рухнул. «Я думал, что все изменится, когда ты начнешь преподавать», — выдавил он. Темнота усиливалась почти механическим скрежетом цикад, раздававшимся со всех сторон. Они, казалось, были заинтересованными зрителями и подзуживали его продолжать. «Что ты станешь счастливее», — закончил он.
«Я стала счастливее», — возразила я. «Это какой-то вечно занятый, отстраненный вид счастья».
Я с беспокойством ожидала что он скажет дальше, но продолжения не последовало. Он встал и вышел, оставив меня одну сидеть на веранде, овеваемой теплым ветерком под шум недалекого океана, и мечтать окунуться в его волны нагишом вместе с восьмиклассником, которого я скоро собиралась вычеркнуть из своей жизни. Разреженный лунный свет обращал окружающее пространство в подобие иллюзии. Я почти наяву представляла нас двоих, плещущихся вдалеке в волнах. Наши головы то скрываются, то поднимаются над водой, а тела беззаботно сплетаются в лоне океана.
Когда я наконец пошла в постель, Форд уже улегся и притворился решительно готовым уснуть. В такие моменты, когда он мог, как бы в шутку, задать вопрос, а затем показать, что ответ его совсем не интересует, я думала: не подозревает ли он кое-что большее, чем подает вид. Казалось, он каждый раз решал, что нельзя допускать того, чтобы его заключение имело что-то общее с истиной и предпочитал ощущение гармонии знанию правды.
Я легла как можно дальше от него и уснула. Мне приснился первый день школьных занятий. Я вхожу в класс со звонком, на мне надет только шелковый халат. За каждой партой сидят мальчики, они встают и толпой поднимают меня на руки, ощупывая каждый сантиметр моего тела своими пальцами, словно по мне ползет гигантская сороконожка.
Я проснулась, задыхаясь. Уже наступило утро. Голова Форда была в паре дюймов от моей. Потребовалось некоторое время, пока я заметила, что его руки лежат у меня на груди, как будто на панели управления. Он одарил меня улыбкой, которая не исчезла даже после того, как мое лицо невольно исказилось от замешательства и испуга. «Тебе что-то снилось», — произнес он. — «Чувствуешь себя развратно, детка?»
ГЛАВА 14
Робкое поведение и незаметность в классе никак не могли выдать скрытых извращений потенциального заместителя Джека, именно поэтому сначала я полностью упустила его из вида и предприняла неудачную попытку с мальчиком по имени Коннор. Это было моей ошибкой с самого первого дня. Я начинала каждый урок с простой улыбки — возможно, моя робкая надежда проявится. Затем осматривала класс, ища во встречных взглядах многообещающую сдержанность. Вначале Коннор показался мне идеальным — он был тихим, старательным, хотя и не исключительно умным. Казалось, друзей у него немного, но он ищет любого общения.
В понедельник второй недели, протосковав и профантазировав все выходные, я попросила его остаться ненадолго после уроков. Мне удалось сохранить за собой свой передвижной класс, несмотря на то, что Розен то и дело предлагал аудиторию в основном здании. Я же стояла на том, что люблю недостатки своего места: «Как будто это школа из одной комнатушки», — говорила я. — «Когда я была девочкой, я всегда играла в учительницу времен первооткрывателей». Ему чрезвычайно понравилась эта ложь. Кажется, его прапрабабушка председательствовала в такой однокомнатной школе. Он начал рассказывать мне длинную историю об этом, а я в это время задумалась, представляя, что напеваю «Знамя, усыпанное звездами»[13] с членом школьника во рту.
У меня и в мыслях не было, что с новым мальчиком все пойдет не так, как с Джеком. Вместо этого, мне казалось, что в прошлом году я проторила путь, по которому будут послушно следовать все последующие кандидаты. Приближались выходные и Джек собирался сесть на автобус из Кристал-Спрингс и провести в доме отца пятницу и субботу под предлогом встречи с друзьями. Если бы я могла знать, что наш депрессивный секс будет лишь одной из строчек меню, а не единственной возможностью переспать с юным партнером, атмосфера не казалась бы такой удушливо свинцовой. Тогда бы я могла расслабиться, перестать заботиться о приближении времени неминуемого разрыва, и целиком отдаться наслаждению тем немногим, что осталось от наших сокращающихся встреч.
Когда остальные ученики покинули класс, оставив нас с Коннором наедине, я отвернулась от него и расстегнула две верхние пуговицы на блузке, чтобы она приоткрылась и ему был виден мой бюстгальтер. Я думала, что он уставится на меня, пока я буду разжевывать глупые подробности касательно его темы эссе. Тогда я могу притвориться удивленной таким его поведением и, возможно, вытянуть из него признание, что он действительно смотрел туда, а если так, то высказать свою польщенность и предложить ему еще более лучший вид.
Но едва я повернулось, он тут же отвел глаза влево. «У вас расстегнулась пуговица», — сказал он, указывая пальцем мне на уровень груди.