Правда, на пороге перед ее дверью робость напала, аж в горле пересохло. Аккуратно опустил ручку вниз, приоткрывая дверь, и, набравшись смелости, как перед прыжком в пропасть, шагнул внутрь. В тот же миг навстречу мне из ванной Таня вышла, обмотанная полотенцем, едва прикрывающим пятую точку. Заметив меня, замерла, как вкопанная, а я смотрел и не мог оторваться, жадно взглядом по ней шарил. Как же мне ее не хватало! Как хотелось прикоснуться, до ломоты в теле. От жутких шрамов на плече не осталось и следа. Но они не исчезли. Они внутри нее – на душе, на сердце, некрасивыми рубцами отпечатались, как напоминание о том, каким жестоким бывает зверь. Смотрел на тонкую ладную фигурку, и желание само собой в крови разгоралось. Не понимая, что делаю, к ней шагнул, подходя вплотную, чувствуя тепло, слыша, как сердце ее ускорилось, как надсадно втягивала воздух, выдавая себя с головой. Ее взгляд потемнел и намертво прилип к моим губам, а в воздухе сладкий аромат влечения разлился. Ей хотелось, чтобы я прикоснулся! Чтобы поцеловал!
Склонившись к ней, легко коснулся ее губ, хмелея от желанного вкуса. Руками талию обвил, к себе притянул. Таня задрожала, завибрировала в моих руках, чуть подалась навстречу… и замерла.
– Не надо, пожалуйста, – ее шепот прозвучал громче пушечного выстрела.
– Почему? – легко удерживал ее, по-прежнему к себе прижимая, наслаждаясь теплом, которого так не хватало.
Одурманивающий аромат ее желания щекотал ноздри, доводя до исступления.
– Руслан, пожалуйста, не надо, – произнесла сдавленно, и я отпустил.
Нехотя, через силу. Ощущение – будто в пустоту окунулся. Она отступила на пару шагов, обхватила себя руками, словно путник в зимнюю ночь, а потом взгляд кристальных глаз на меня подняла. Такой пронзительный, что дыхание перехватило.
– Не мучай ее, – в дрожащем голосе мольба неприкрытая, – ей плохо.
– Плохо? – поинтересовался с неприкрытым недоумением.
Грифельная волчица сегодня от души нервы всем нам потрепала. Уж кому плохо, так это Тане!
– Сегодня, когда с Виктором ушла, – от этого имени в комнате тесно стало, будто он третьим к нам ворвался, бесцеремонно расталкивая локтями. Поморщился недовольно, но Таня твердо продолжала: – Они нежности были полны, их тянуло друг к другу, и напряжение сексуальное такое было, что лес мог вспыхнуть от их огня…
Бл****, зачем она мне это говорит?
– …А я чуть с ума не сошла! Меня тошнило от этих прикосновений. Это отвратительно, когда ласкает кто-то чужой! Больно! И от беспомощности сдохнуть хочется.
– К чему ты это говоришь?
– Она сейчас испытывает то же самое. Я тянусь к себе, а она трясется от мысли, чем все это может закончиться, – Таня сникла, опустив взгляд вниз.
Безжалостное признание душу терзало, моментально охладив чувственный запал. В жизни так хреново не было. Таня верно сказала – сдохнуть хочется.
– Ты права. Не стоит, – хрипло выдохнул и отступил, – я, пожалуй, пойду.
Таня растерянно кивнула и проводила меня тоскливым взглядом. В комнату свою ворвался, будто за мной демоны гнались. Завалился в кровать, не надеясь, что заснуть удастся, руки за голову закинул и взгляд в потолок вперил, будто там ответы мог найти.
* * *
Утро принесло с собой хмурое небо, головную боль и подавленное настроение. Полночи думал, ища выход из поганой ситуации. Вариант был только один, и я не уверен, что Таня его примет.
Пока она спала, я спустился вниз за кружкой черного отвратительно крепкого кофе, зашел в свой кабинет, а потом вернулся обратно. Зашел к ней, стараясь ее не разбудить, встал у окна, задумчиво рассматривая подступающий лес и морщась, когда горький напиток обжигал небо. Когда послышался легкий шорох с кровати, обернулся через плечо: Таня сидела, оглядываясь по сторонам, а потом, заметив меня, улыбнулась. Так сонно, трогательно, что под ложечкой засосало. Захотелось обнять, прижать ее к себе и никогда не отпускать. Оставив кружку на подоконнике, подошел к ней, присел рядом, еле сдерживаясь чтобы не прикоснуться. Такая красивая, родная, моя.
– Как спалось? – поинтересовался, не скрывая иронии, в ответ она лишь тихо усмехнулась:
– Бывало и лучше.
Смысла юлить и оттягивать неприятный разговор не было. Надо решать проблему, ведь в любой миг все снова могло измениться. Волчица могла прийти в себя, вырваться на волю и отправиться за своей… парой. Этого нельзя допустить. Достал из кармана заранее приготовленный кулон. На тонкой золотой цепочке, в форме слезы. Полупрозрачный камень – кроваво красный в центре и зеленый с золотистыми крапинками ближе к краям. Волчья погибель. Так его раньше называли не ради красивого словца, а потому что мог волка силы лишить.
Таня сразу поняла, что я ей предлагаю. Молча взяла амулет и долго крутила его, рассматривая со всех сторон, наконец, монотонно произнесла:
– Красивый.
Я кивнул. Волчья погибель прекрасна, как сама смерть. Эти блики завораживали, пленяли таинственным мерцанием. Волк внутри ворчал, недовольно сжимаясь. Он не видел ничего красивого в камне, способном его пленить. Мне, если честно, даже в руках было неприятно его держать, в груди сразу гудеть начинало, звериные инстинкты об опасности вопили, требовали выкинуть эту штуку, избавиться от нее.
Таня положила амулет на раскрытую ладонь и сидела, прислушиваясь к себе.
– Так странно, – наконец, поделилась своими ощущениями, – будто холодные щупальца по руке ползут. – Очень точное сравнение. Холодные, мерзкие, отвратительно трепещущие щупальца, пытавшиеся пробраться под кожу. – Ты хочешь, чтобы я его надела, – констатировала очевидный факт.
– Хочу. Он поможет держать твою волчицу под контролем, – озвучил предложение, в котором сам сомневался.
– Поможет? – растерянно, но с надеждой уточнила девушка, снова переводя взгляд на амулет.
– Должно. В любом случае хуже уже не будет, и если станет совсем невмоготу – мы его снимем.
Она закусила губу, как маленькая, вздохнула сдавленно и кивнула, соглашаясь. Моя маленькая смелая девочка! Как же она устала бороться сама с собой, если согласилась даже на такое, лишь бы получить хоть немного облегчения.
Я забрал у нее коварный камень и, расстегнув замочек на цепочке, приложил к шее Тани. Не знаю, как у нее, а у меня колючие искры по коже бежали от того, что прикасаюсь к прохладному камню.
– Давай, – прошептала она, подбадривая, когда я замер, не миг засомневавшись.
Глаза в глаза, скованно улыбкой.
И я сделал это. Защелкнул замочек и руки убрал, глядя, как хищный камень у нее на груди укладывается, как мерцает в утреннем сумраке.
Девушка замерла, непроизвольно сжав его пальцами, снова прислушалась к себе и задумчиво произнесла:
– Знаешь, мне легче становится. Будто кто-то ручку приемника на минимум поставил.