нежели минус. А вот ваше фамильное древо, которое даст фору любой семье Атарии, играет с вами злую шутку.
– Это начинает быть интересным! – обрадовался Ломпатри. – Что же мне такого неизвестно, что ведаете вы, господин Вандегриф, не обременённый столь многочисленными родственными узами?
– А вы посмотрите перед собою, – попросил его черноволосый рыцарь.
Белый Единорог оглядел свой небольшой лагерь. Крестьяне сидели тихо, слушая диковинную речь иноземных господ.
– Неплохо устроились, – заметил Ломпатри. – Даже слишком. Так не бывает.
– Люди, – подсказал ему Вандегриф.
– Что «люди»? Мужики. Неотмуштрованные. Боем не закалённые. Что здесь делают – неясно. Ах да! Благородный порыв – мгновение чести в жизни от начала до конца порочной и грязной.
– А сколько их, детей?
Ломпатри посмотрел на Вандегрифа так, что тот понял недоумение своего собеседника.
– Верно, господин Ломпатри, семеро девочек. А солдат у вас новых тоже семеро.
– Всё сходится, – заключил Ломпатри.
– Как же это оно сходится, если у двух девочек отцов нет. У одной, у Тисы, отец пленён уже давно, а у другой, у Драги, отец в ином мире. Да и у Влока сразу две дочки вышло.
– Так, – сказал Ломпатри, отхлебнув браги и указав на Мота. – Ты, отец! Как звать?
Мот торжественно встал и назвался.
– Ты тут самым юрким выходишь, – продолжил Ломпатри. – Назначаю старшим по ополчению. Вы все ополченцы у меня теперь!
Пока рыцарь объяснял крестьянам, кто они такие и как им дальше жить, Вандегриф отошёл в сторону к лошадям и с руки покормил своего породистого дэстрини овсом. Из-за стены из листьев до него доносился голос Ломпатри. Потрепанный дорóгой воевода, под действием браги, вспоминал свою былую прыть и пытался командовать жалкой кучкой людишек, не подстать тем когортам и фалангам из ражих солдат в одинаковых шлемах, какими ему доводилось руководить в былые времена. В тот момент Вандегрифу показалось, что лучшие дни легендарного Белого Единорога давно миновали, и этому стареющему рыцарю больше не суждено совершить ни единого подвига. Черноволосый рыцарь огляделся. Вокруг стоял тёмный осенний лес, пустой и тихий. Настолько тихий, что Вандегрифу стало не по себе. Уже слишком вольно и хорошо было честной кампании, слишком безопасно.
– Кого спасаешь? – спросил Мота Ломпатри.
– Всех спасаю, – опешил Мот.
– У тебя кого забрали, дурья твоя башка?
– Так всех забрали! – ещё больше переживая, отвечал крестьянин. – Дочурку мою Унди забрали.
– Что ты мне путаешь? – озлобился вдруг Ломпатри. – Родственников называйте! Родственников!
– Не судите, господин рыцарь, – совсем обиженным голосом, сказал Мот. – Как же мы так делить будем? Ведь все же с одной деревни! Все из Степков.
Ломпатри приложил руку ко лбу и покачал головой.
– Уж не судите строго, – продолжал Мот, заметив, что рыцарь расстроился. – Мы народ глупый. Слов мудрёных не разумеем. Кто тут родственники, кто нет – сказать затрудняемся. Но если поглядеть прямо…
– Прямо!? – удивился Ломпатри.
– Да, прямо! – обрадовался Мот, увидев, что может рассказать рыцарю всё, как есть. – Вот дочь у меня Унди. Но вот Чурая – это моя нестера: ребёнок Кера. Он ведь на моей сестрице Сияне женат. А Чурая она не такая как Унди, нет! Совсем тихая девочка. Тише воды ходит, добрая, голосок тоненький. А Унди совсем иная – за ней глаз нужен от зари до зари. И вечно уйдёт с холма по волоку; ищи потом до полуночи. И всё с Атеем норовит в охоту пойти. А как её отговоришь? Сама от горшка два вершка, а уже на промысел рвётся. А сам Атей, он ведь как, тоже вроде как этот «родственник», по-вашему. Только уж как называть его не знаю, но если хотите, то пусть родственником и будет. Он ведь Всенежин брат. Всенежу тоже украли. Она из них самая старшая будет. Красавица, какой свет не видывал. Мать её была баба-бабой! Миловидная, как господа сказали бы, но ничего такого. Да и отец её с лица был грубоват. А на Всенежу посмотришь – и на мать похожа, и на отца. Вылитые родители! Но смесь получилась! Когда по прошлой осени Идар смешал старый сидр с новой брагой, вся деревня упилась в смерть. Вот так и Всенежа – родители нормальные, а она такая красавица вышла, что на все Дербены другой такой не найти. Так вот она Молнезарова жена, а Атею сестрой получается. Но Атей ведь ещё и нетий Влока. Нетий кровный. А у Влока забрали Квету и Долину. Эти две лисички-сестрички всё время не разлей вода. Причём умные не по годам. И всё время что-то мастерят, и всё время что-то придумывают. Но не во Влока они такие. Влок наш что – пень! У стога сена разума более будет! Так все думали, что лисички-сестрички умные от матери! Но Влок наш тупой, тупой, да сам не промах: жену взял на двадцать годов моложе. Но это у него уже вторая. Первая давно померла, а детей ему не родила. И думали все гадали, как эта жена, Котёной звать, сама ещё чуть ли не девочка, родила двух таких лисичек. А староста наш, будь он неладен, сразу заприметил, что это они умные в дядьку своего в Навоя. Навой-то у нас самый опытный. Его и в Степках и в Буерах так солдатом и кликали. Так вот Навой будет моим шурином, то бишь братом жены моей Сияны и дядей как Унди моей так и Драги, дочери Юрены и покойного Идара. Драга ещё совсем маленькая. Но вот как ходить научилась, сразу заделалась всем помогать. И так пособляет всем, аж завидно глядеть. То не пустая ребячья помощь будет, а настоящая. Нужен тебе молоток, так ты её смело на другой конец деревни послать можешь – она принесёт, будь покоен! Всех на «я» называла. Подойдёт ко мне и: «Дядька Мотя, дай пособлю, говори, чего требуется! Деда Влокя, дай пособлю с коровой». Мать Юрена у неё тоже хозяйственная. А как же? Идар-то помер, хозяйство всё на ней теперь. А Юрена будет сестрой Венду. И получается, что и Венд будет Драге тоже вуем, или дядькой по-вашему. Но у него и своя дочурка есть – Тиса. Так она и Драга выходят друг другу стрыечками. Ну и мне каким-то боком, коль по вашим законам судить, Тиса тоже будет неким родственником. Дитя она тихое. Коль батеньку её убили бы, так понятное дело. Но ведь Венд вроде как и не умер, а нет его так и нет. Тоже бандиты увели. Так она всё в себе чаще сидит. Сядет за столом в Общем Доме, и давай зёрнышки