— Я был не прав, сударыня, но людям свойственно ошибаться. Я проиграл схватку со своей совестью, теперь глубоко сожалею об этом. Да, Вы правы, вчера я эгоистично наслаждаясь своим триумфом, думал только о себе, не о Вас. Но я готов искупить эту роковую ошибку, искупить чем угодно. Я оступился, но молю о прощении.
— Вы просите прощения, как благородно, а как же Никита, а? Нас теперь трое, не забывайте. Вы говорите, что сомневались, боролись, но поддались искушению, а вот он, как это ни больно не сомневаясь ни минуты, все решил для себя мгновенно. Ему все сказали глаза, а я, мои объяснения, зачем? К ним вообще можно не прислушиваться. Вы оба говорите о любви, но я в ней пустое место. Как бы я хотела, чтобы он сейчас слышал меня, чтобы хоть что-нибудь понял. Мужская честь, мужская дружба, мужская гордость, а обо мне, о любимой женщине можно просто забыть. Обо мне, и о ребенке…, - Елизавета захлебнулась собственным голосом, долго сдерживаемые слезы, вырвались. Опустив голову на руки, она безутешно рыдала навзрыд.
Сергей не знал, что сказать, как быть. «О ребенке, Боже мой, неужели…»
— Лизонька, успокойся, пожалуйста, ты сказала о ребенке…
— Я беременна, Сережа, но он, не подумал даже об этом.
У Елизаветы началась настоящая истерика. Ошеломленный этим известием Серж, приложив немало усилий, привлек ее к себе. Не зная что сказать, просто гладил по спине, по волосам, тихо шептал в ухо, что все будет хорошо. Казалось прошла целая вечность, его рубашка давно промокла от слез. Наконец, девушка затихла. Он осторожно уложил ее на кровать, напоил молоком, она не сопротивлялась.
Не зная, что еще он может сделать для нее, Сергей тихо вышел. В его душе царило смятение, если бы он знал, знал об этом вчера…А может так он просто пытается оправдать самого себя, даже если бы знал, что бы это изменило. Никакая сила не способна была остановить его, жаждущего победы и Никитиной ревности.
Но теперь он должен, обязан исправить свою ошибку, ради нее и ребенка. Он попробует поговорить с Никитой. Эта девушка должна, после всех пережитых ужасов этой страшной войны, она должна быть счастлива, пусть не с ним, он снова готов принести себя в жертву.
На следующее утро Елизавета проснулась поздно, в окно, как ни странно для ноября, робко заглядывало солнышко. Под его нежными лучами на столе золотились сочные осенние яблоки. Настоящее чудо. Девушка невольно улыбнулась, — «Сережа, где же ты их достал, но все равно, спасибо», — прошептала она сама себе.
Но ни яблоки, ни солнышко не могли разогнать абсолютную пустоту в душе Елизаветы. Она устала, невозможно устала от всего: выматывающей дороги, плена, унижений, непонимания мужа, непонятного ей поведения Сержа.
Вчерашняя истерика окончательно выпила все ее силы, не было больше гнева, тоски, даже тревоги за свою и Никитину судьбу, полная апатия и равнодушие. Не хотелось даже молиться, а ведь молитва помогала всегда, даже в самые страшные моменты жизни.
В таком угнетенно подавленном состоянии и застал ее молодой человек. Серж пытался поговорить, ободрить, обещал сегодня же прорваться к Никите, она молчала.
— Елизавета, Лиза, ну скажите же хоть что-нибудь, я чем-то обидел Вас вчера, простите, но я…
— Перестаньте, Сережа, Вы ни в чем не виноваты, просто я не хочу больше никого видеть, слышите никого. Оставьте меня, я хочу побыть одна.
На Сергея устремился потухший, невозможно уставший взгляд ее синих глаз. Не пытаясь больше спорить, он безмолвно покинул девушку.
А между тем к вечеру в лагере начало происходить нечто странное, крики, суета, поспешные сборы, продолжавшиеся почти до рассвета, когда полк покинул деревню. Елизавете казалось, что ушли все, естественно кроме местных жителей, а что же теперь будет с ней, с Никитой, с другими пленными? На свой вопрос она лишь тяжело вздохнула и опять легла, абсолютно равнодушная ко всему происходящему. Примерно через полчаса к ней буквально ворвался Серж, он тяжело дышал, глаза лихорадочно горели.
— Час настал, идемте, Елизавета.
— Что происходит?
— Не время для разговоров, сударыня, я умоляю, решается наша судьба. Вы вряд ли вернетесь суда, нужно собрать вещи.
— Сережа, оставьте меня здесь, я не хочу больше никуда бежать, прятаться, голодать, я хочу просто жить, понимаете!
Молодой человек подошел к девушке практически вплотную, она ощутила его горячее дыхание, он взял ее за плечи, заглянул в глаза:
— Да пойми же, Лиза, все уже почти кончилось, последний рывок, и все…Что с Вами случилось, где веселая, бесстрашная девушка, где страстно любящая женщина?
— Она умерла Сережа, ее больше нет, она не выдержала.
— Если ее уже нет, то скоро может не стать и ее мужа, которого я пытаюсь спасти. Но пока Вы не придете в себя, я не смогу помочь Никите. Лиза, ты слышишь, Никите грозит расстрел, прямо сейчас, немедленно!!! На рассвете полк ушел, вызванный высшим начальством к озеру Сиваш, это конец, последняя битва, Красные стягивают все силы и резервы, хотя мы и так были обречены. Здесь остался Богдан с личной охраной, всего десять человек, это тот самый шанс, слышишь, очнись — Сергей невольно повысил голос, и пытаясь объяснить все Елизавете, тряс девушку за плечи.
— Она опомнилась первая, передернула плечами, сбросила крепкие мужские руки, схватила свой узелок с вещами, стремительно бросилась к двери.
Они бежали по деревне, Елизавета задыхалась, но не переставала расспрашивать.
— Что ты будешь делать Серж, а если не получиться, его убьют да? Да?
— Не хочу говорить об этом, Лиза я сделаю все, у меня давно разработан план, только не мешай, стой и смотри.
Они выбежали на окраину, здесь у живой изгороди из винограда стояли готовые к дороге, привязанные к яблоне лошади, метрах в пятидесяти стоял Богдан, рядом трое подчиненных, остальные с ружьями на перевес выстроились в линию напротив, Лиза едва не закричала в голос, напротив привязанных к стволам деревьев пленников.
— Жди меня здесь. Постарайся, чтобы тебя не заметили. Как только все начнется, отвяжешь лошадей, поняла? — голос Сергея неожиданно стал резким и отрывистым.
Девушка молча кивнула. И вдруг кинулась на шею молодому человеку, обняла:
— Храни тебя, Господь, Сережа.
Он ушел, а точнее почти убежал, не оборачиваясь и ничего больше не сказав. Княжна осталась одна, сердце колотилось так, словно готово было выпрыгнуть, в висках отдавались четкие быстрые удары, голова начинала кружиться.
Елизавету била дрожь, никогда в жизни ей еще не было так дико, невыносимо страшно, даже когда погибла ее семья. Тогда она ничего не могла изменить, но и не видела, как это случилось. Теперь жизнь ее любимого висела на волоске. Он мог погибнуть на ее глазах, а она ничем не могла ему помочь. Оставалось только смотреть. Чтобы не упасть, она опустилась на траву, приникла лицом к изгороди, губы беспрерывно шептали молитву.