Он в таком состоянии был за рулем?
— Проходи, конечно, — отступаю в сторону. Кир шаткой походкой вваливается в коридор. Скинув кроссы, проходит в гостиную. В его руке початая бутылка виски. Упав со всего роста на диван, растягивается на нем, пригубляет напиток.
— Что случилось у тебя? — спрашиваю, устав ждать его речи.
Подобравшись, принимает сидячее положение.
— Ты стаканы дашь? Или так, с одного горла бухать будем? — приподнимает бутылку, тряся ее содержимым.
— Я не в настроении пить, Кир. Поработать хотел. Да и не знаю, что за повод.
Нервно усмехнувшись, отворачивается.
— А повод что ни на есть достойный… Я конченый неудачник, брат… не везет мне с бабами, совсем не везет… — закашливается. Но мне кажется, просто гонит слезы.
— Что случилось?
Он поднимает на меня воспаленные глаза, и я все понимаю. Говорить ничего не нужно, я чувствую его боль и тоску. Ощущения проносятся током по венам.
— Кир, но вы ведь практически и вместе не были. Не убивайся так. Да и у тебя проблем-то никогда не было с бабами… — понимаю, что мои слова не сильно его успокоят, но пытаюсь хоть как-то помочь.
Кривится, прячет взгляд, закрывая лицо ладонью.
— Она не такая… не как все, — его голос приглушен. Убрав руки, брат поднимает на меня глаза, и я вижу в них слезы.
— Я впервые после матери что-то почувствовал, понимаешь? Все это время, после того как она оставила меня из-за мужика, бросила на деда, отправившись со своим трахарем за границу… — Кир замолкает. Знаю, с каким трудом ему даются эти воспоминания. Я был свидетелем всего, но сейчас каждое его слово — будто нож в ребра.
— Я думал, закалился. Закрылся ото всех, не желая подпускать. Сколько их было, девушек? Блондинки, брюнетки… Ты как никто другой знаешь, каким я был…
— Таким же, как и я, — действительность только сейчас доходит до меня. И от осознания всего становится не по себе.
— Ты сам пытался призвать меня к разуму, помогая мне уйти от внимания прилипчивых пассий, — продолжает Кир. — А Тата… я полюбил ее, понимаешь? С первого взгляда. Влип, как полный профан. И ведь поверил в то, что она другая… — голос брата осекается. Сделав еще глоток алкоголя, прижимает рукав ко рту, зажмуривается.
— Когда ты нападал на нее, мне так нравилось быть ее защитником… Она такая милая, хрупкая… Мне казалось, что я наконец-то смогу стать счастливым. Но… я оказался ненужным ей, Лев, — Кирсмотрит на меня так, как смотрел в детстве… когда его обижали старшие мальчишки, и он просил поддержки у меня. А я стискиваю кулаки, чувствуя, как на грудь опускается давящее чувство вины. Ведь в этот раз не смогу помочь, в этот раз я сам виной его бедам.
— Кир, да брось ты… Тата не твоя мать… Тут совсем не так все…
С грохотом ставит бутылку на стол. Смеется горько.
— А как, бро? Скажи?! — взрывается он. — Я не нужен ей, так же, как и был не нужен матери! Они все меня бросают, все, — схватив бутылку, бросает в стену. Отскочив, та приземляется на пол, разлетаясь на мелкие осколки. Я смотрел на них, думая о том, что только что и мои мечты разбились. Вместе со счастьем брата.
Уложив его спать, сел на край дивана. Смотрел на него, на разбитого и сломленного. Помню, как мать бросила его… Будто вчера все происходило. Мне было десять, ему — восемь. Он позвонил нам на домашний в одиннадцать ночи… Плакал, говорил, что мама не пришла домой с работы. Боялся, что с ней что-то случилось. Папа тут же сорвался к нему. Благо, жили в соседнем дворе. Привел к нам Кира, заплаканного, с красным, опухшим от слез лицом. Брат сжимал в руках бумажку. Я не сразу понял, что это. Потом отец сказал, что они нашли ее на столе… это была записка от матери. Она писала, что оставляет Кира ради своей мечты… писала, что хочет построить свое счастье, и для этого вынуждена улететь в другую страну. И все. Всего две строчки на жалком клочке бумаги — вот полнота ее чувств к собственному сыну. Прикрыл дверь в спальню, подошел к окну. Хотелось орать до сипоты. Разнести все вокруг в мелкие клочья…
Сжал глазницы пальцами до белых пятен, до боли. Так, чтобы хоть как-то унять агонию в груди… Выдохнул… Как всегда, дед был прав. Не быть мне с ней… не смогу я сделать ему больно. Не смогу переступить через разбитое сердце брата.
Глава 26
Тата
Сегодня я спешила на работу так, как никогда. Возбуждение от предстоящей встречи с Богатовым не отпускало меня ни на секунду. Ночью так толком и не поспав, вскочила в половине пятого утра. Выпив кофе, принялась наводить красоту. Прическа, макияж — все должно быть на высшем уровне. Я свободна, и эта мысль хоть и отдавала на где-то там, на задворках, лёгким чувством вины по отношению к Киру, но все же аромат ее был пленительным и вселял в мое сердце восторг.
По приезду в отдел, сразу же отправилась к себе. Богатова еще не было на месте. Полив цветы в горшках, которыми были заставлены все подоконники приемной, отправилась в кухню, готовить начальнику кофе. Дана, встретив меня там, набросилась с расспросами. Оказывается, подруга была уже в курсе о нас с Кириллом. Откуда она знала? В нашем офисе новости разносятся с молниеносной скоростью. Сославшись на занятость, я поспешила ретироваться. Подруга погрозила мне пальцем вслед и потребовала, чтобы я заглянула к ней в обед.
Вернувшись обратно с горячим кофе в руках, обратила внимание, что кабинет шефа был не заперт. Постучав, приоткрыла дверь и прошла внутрь. Мазнув взглядом по его фигуре, отметила шикарный костюм и новую прическу. Стояла там, смотрела и не могла никак понять, что поменялось между нами. Сегодня Богатов одним своим видом заставлял дрожать мои колени.
— Доброе утро, Лев Николаевич, — проговорила с широкой улыбкой. Пройдя к столу, поставила перед ним кофе.
— Доброе утро, спасибо, — кивнул и, опустив взгляд в монитор ноутбука, продолжил что-то печатать.
Неуверенно помявшись на месте, удивленная его внезапными отчужденностью и хмуростью, все же решила поставить в известность.
— Ты, наверное, знаешь, мы с Кириллом расстались… — на «вы» обратиться к нему не повернулся язык. Мне кажется, после той ночи у пруда нам ни к чему излишняя субординация.
Он поднял на меня взгляд, но там и намека на улыбку не было.
— Татьяна Александровна, давайте мы будем заниматься