одну сторону. Такая она простая, домашняя, уютная. Ее улыбка кажется еще милее и нежнее, когда на ней нет помады. Если бы Тата была моей, не успевала бы красить губы — съедал бы все, не прекращая их целовать. И без темных теней ее глаза кристально чистые, синие. В домашней обстановке, сбросив свою «броню», она похожа на домашнюю кошку.
И сейчас я понимаю, как никогда раньше, что хочу видеть ее в своем доме. Вот такую, настоящую, нежную Тату. С кучей ненужных комплексов и обид из детства, с кучей тараканов в ее красивой рыжей голове. Но таких безумно притягательных тараканов.
Я вижу, как она, одевшись в мою футболку, стоит у плиты и, почесывая голой ступней другую, жарит блинчики, подпевая в такт голосу солиста, звучащего из динамиков плеера. Вот она ворчит на меня за разбросанные носки, а вот встречает после рабочего дня, радостно запрыгивая в мои объятия, будто обезьянка. Но самые жаркие фантазии касаются ночи. В это время она превратится в горячую, страстную тигрицу. Я уверен, скучно с ней никогда не будет.
— Таточка, утомили мы тебя, — раздается голос деда.
Возвращаюсь в реальность. Тата поднимается из-за стола со смущенной улыбкой на лице.
— Нет, все было замечательно, я просто устала немного. Всю ночь не спала, один проект готовила… — бросает на меня беглый взгляд.
— Зачем же по ночам-то работать? Организму нужно отдыхать, особенно женскому организму. Красота требует бережного отношения, — дедушка пускается в размышления. Кир сидит за столом, роясь в телефоне.
— Мне не терпелось его подготовить. Идей в голове было море, заснуть бы не удалось…
— Это по стадиону? — спрашивает брат, поднимая на девушку взгляд. Чувствую, как подкатывает к горлу обжигающая ревность.
— Я видел твое сообщение, — выпаливаю, отвлекая внимание Таты от Кирилла. — Чертеж хорош. Но там не хватало пары деталей. Я сделал дополнения сегодня утром. Завтра еще кое-что добавлю и пришлю, — произношу это, а внутри кайфую от удовольствия, как последний придурок. И что, спрашивается, хочу доказать или показать? Но увидев неподдельную радость в глазах Таты, понимаю, что затеял этот разговор не зря.
— Мне так не терпится посмотреть исправленный вариант, — в ее голове восторг. Она смотрит на меня глазами маленькой девочки, которой только что пообещали поездку в Диснейленд. Улыбка сама собой расплывается на лице при виде такой Таты. — И… что вы… ты думаешь по этому поводу? — спрашивает, нервно заламывая пальцы.
— Я знал, что у тебя проект выйдет гениальным. Он таким и получился. Я еще не встречал никого, кто так смело и в то же время глубоко мыслит. Думаю, заказ будет нашим, — ни на секунду не отпускаю ее взгляда. Впитываю каждую частичку ее радости и восторга.
И я ничуть не блефую. Ее рисунок и правда хорош. Как только увидел ночью сообщение от Таты, не лег, пока не разобрался со всем. Открыв письмо, был приятно поражен. Она — настоящий бриллиант. И дико злит, что я не замечал этого раньше.
— Лев, ты дедушку поднимешь? Я хотел с Татой пойти, — раздается напряженный голос Кирилла. Взгляд брата пылает гневом. Понимаю, что перегнул палку, но, черт возьми, как сложно держать себя в руках.
«Конечно же, НЕТ!» — хочется во все горло заорать. Сорваться с места и схватить ее в охапку. Но на деле только пожимаю плечами, перекатывая в зубах зубочистку.
Попрощавшись с дедулей, Тата поднимает на меня глаза.
— Спокойной ночи, — шепчет, окидывая меня тоскливо-виноватым взглядом. Вижу, что и сама с ним идти не хочет, так на черта это все?
— Приятных снов, — улыбаюсь, а под столом сжимаю кулаки до боли.
Не могу отвести глаз от ее спины, пока они с Киром поднимаются по лестнице.
— Ты этого не сделаешь, Лев, — раздается дедушкин голос. Обернувшись, смотрю на него удивленно. Старик смотрит на меня укоризненно, задумчиво почесывая подбородок.
— Тата, — кивает в сторону лестницы. — Ты не станешь уводить ее у Кирилла, не тешь глупых надежд. Не думай.
Дед всегда был сканером эмоций. Видимо, у меня все на лице написано. Но, черт возьми, я не собираюсь слушать его… не в этот раз.
— И отбивать-то некого, — прячу нервозность за смехом. — Разве не видишь, Тата шарахается от него за милю.
Меня злят слова деда. Я хочу ее. Меня тянет к ней, так же, как и ее ко мне. Так какого рожна она будет тусоваться с тем, кто ей не интересен?
— У тебя доброе сердце, Лева. Ты не станешь расстраивать брата. А он уже влюблен…
Я ничего не ответил деду. Но его слова что-то всколыхнули во мне. Гоня прочь мысли, помог ему добраться до спальни. Набрал ванну, помог искупаться. Дедушка устроился в кровати перед телевизором, а я спустился вниз.
Меня разрывало от злости и ревности. Они там, на втором этаже, в одной спальне, в одной постели. Сидел внизу, в гостиной, и задыхался…Выскочил на улицу. Спустился к берегу пруда. Сел на лежак, попытался успокоиться. Только ни черта не выходило. Злость накрывала волнами, а взгляд сам по себе то и дело сканировал окно их спальни. В нем не было света… Воображение рисовало картины, от которых все нутро скручивало в узел.
Чувствовал себя идиотом. Но от мысли, что руки брата будут прикасаться к ее телу, крышу срывало. Ни черта не прав дед. Не смогу, не стану отступать. Только не в этот раз. Да и не пара они вовсе… Тата делает это назло мне. Или просто плывет по течению, позволяя Киру все глубже утягивать ее в омут отношений.
В последние дни я сам не свой. Внутри столько новых ощущений, давно забытых эмоций. Они делают меня уязвимым, и это дико пугает и злит. Я чувствую, что между нами с Татой что-то есть. То, что не дает мне думать ни о чем другом, то, что сводит с ума…
Откинулся на прохладную поверхность лежака, прикрыл глаза. Не знаю, сколько так лежал, слушая стрекотание сверчков. От воды подул прохладный ветер, но я даже не подумал возвращаться обратно. Там, в доме, мне дико душно от мыслей и гнева. Не знаю, сколько времени прошло, как вдруг услышал чьи-то тихие шаги. Мне и глаз не нужно было открывать, чтобы понять, кто это. Тата.
Шаги замирают. Воцаряется тишина. Меня раздирает от дикого любопытства, но я продолжаю делать вид, будто сплю. Над головой раздается ее тихий голос. Не могу разобрать слов, но, судя по интонации, Тата недовольно. Проворчав что-то, она вдруг уходит. Сбежала? Черт, это делает больно. Ее